Венецианский эликсир

— Письма с требованиями выкупа не было?

Диззом рассказывает, что он разослал людей и соответствующие запросы по всему Лондону и на континент, как только обнаружил пропажу.

— Я был уверен, — шмыгает носом Диззом, — что мы найдем их до вашего возвращения, потому не хотел вас тревожить. Я надеялся, что смогу рассказать вам об этом затруднении и его решении одновременно.

Едва ли можно обвинить Диззома в самоуверенности.

Он так искренне расстроен, что Валентину не хочется его больше наказывать. Диззом сделал все, что сделал бы он сам. Он даже сел на пакетбот и отправился в Кале, чтобы лично проверить все существующие таверны. Вот почему Валентин не застал его после своего возвращения. Они разминулись буквально на пару часов.

Но все было тщетно. Ничего.

Он пытается с головой уйти в работу. Это должно отвлечь, пока Диззом не найдет чего-нибудь. Без Певенш и ее капризов у Валентина появилось больше свободного времени, которое он посвящает слегка расстроенным делам. Венецианский эликсир требует внимания. Дело, начатое перед отъездом, постепенно набирает обороты. К нему поступают приблизительные сметы от стеклозаводов и перегонных предприятий в Венеции. Ему нужны новые вещи, которые он сможет выменять на бутылки.

Чтобы оплатить шерсть, с помощью которой можно профинансировать новый эликсир, он решает попытать счастья на рынке контрацептивов. На какое-то время он заинтересовался capotes anglaises, [19] сделанными из бараньих слепых кишок. Валентин организовал для Диззома экспериментальную мастерскую в одной из пустых комнат на складе. Каждый день он ходит среди весело болтающих молодых дам, нанятых, чтобы отмывать и сушить потроха. Высушив, они разминают их руками, смазанными маслом, чтобы они стали мягкими и упругими. Среди них и Сильвия Гримпен, чьи дела пришли в упадок. Она выглядит голодной. Вспомнив случай с Певенш в чайхане на Бонд-стрит, Валентин избегает ее взгляда, однако велит Диззому немного увеличить ее жалование.

19

Иносказательное название презервативов.

От Мимосины все так же нет вестей. Он ненавидит ее и одновременно скучает по ней. Ему не хватает этой женщины до умопомрачения. Не видя ее и не получая от нее никаких новостей, Валентин чувствует себя в подвешенном состоянии. Он не идет, по традиции, в таверну, чтобы выпить пива. Он не может даже думать об этом. От него не ускользает горькая ирония ситуации: он занялся производством средств для беззаботной любви как раз тогда, когда женщина, которую он желает, недоступна для него.

Что-то не так. Письмо с требованием выкупа уже должно было прийти, если только похитители не хотят потянуть время, чтобы Валентин впал в отчаяние и согласился на все условия.

Разве нужно целых три недели, чтобы макнуть перо в чернила и написать письмо?

Снова и снова он повторяет Диззому:

— Я просто не понимаю. Каковы ее намерения? Она набивает цену?

Видя напряженное лицо друга и устыдившись своего поведения, он пытается шутить:

— Диззом, дружище, эта история так же темна, как ноздря твоего дедушки. — Валентин пробует улыбнуться, но губы предательски дрожат.

Личные невзгоды заставляют Валентина усерднее заниматься венецианским эликсиром. В кромешной тьме его души рождается отличная идея, сулящая хорошие барыши. До сих пор он считал, что венецианский эликсир станет панацеей, которая будет способна справиться с бесконечным списком заболеваний, лишь получив изящную упаковку и якобы венецианское происхождение. Мучаясь от волнения и тревоги, Валентин, между тем, нашел нишу на рынке для этого эликсира. Он осторожно прикидывает плюсы и минусы оригинальной идеи — эликсир, специально предназначенный для улучшения качества полового акта.

Венецианский эликсир станет любовным зельем! Он усилит даже самое слабое либидо.

В голове Валентина вертятся слова для будущего рекламного листка. Он силится придумать подходящее название для препарата, проговаривает вслух красивые слова. К концу дня он надиктовывает длинный список, половину которого написал сам. К следующему дню он сужает его до пяти ключевых слов, которые выводит красивыми красными чернилами:

Соверен

Эмпирик

Венеция

Бальзамик

Исцеление

Он кладет голову на стол. Когда, много минут спустя, он поднимает ее, буквы отпечатываются на его щеке.

Проходит две недели, а он все еще размышляет о названии для эликсира. Неожиданно приходит Диззом и передает ему потрепанное письмо, покрытое сахарной пудрой и пахнущее марципаном. Валентин понимает, что ему следовало бы задать вопросы относительно происхождения этого письма и способа его доставки, но он слишком спешит, чтобы тратить время на это либо на слова Диззома о том, что чего-то не хватает, что-то следует объяснить или сделать. Это похоже на его первую встречу с актрисой. Он хочет обладать, не обременяя свою голову лишними сведениями.

Валентин подносит письмо к губам и принюхивается к его кромке. Он тут же отдергивает голову, словно от удара. Да! Это действительно письмо от нее. Каждое ее письмо пахло так же сладострастно, как и это. Его наркотический аромат туманит ему мозг. Это точно от нее, от нее. Поцеловав, снова понюхав и погладив листок пальцами, Валентин разворачивает его.

И глядит, не веря глазам.

Письмо от Мимосины Дольчеццы не содержит узнаваемых слов. Где-то на пути к нему оно, по всей видимости, побывало в какой-то жидкости. Или на него пролили жирную миндальную пасту, которая, подобно раку, пожрала слова, заменив их собой. Либо чернила оказались ненадежными и вытерлись раньше времени. Как она может экономить на такой важной вещи, как чернила? Должно быть, она в стесненном материальном положении.

Подумать только — вдруг она прозябает в нищете! Дурно при одной мысли об этом. Интересно, что же с ней случилось.

Только теперь он улавливает осторожное покашливание Диззома и чувствует ласковый взгляд друга на спине, которая от потрясения стала мокрой.

— Мне кажется, я могу помочь, Валентин, — бормочет Диззом. — Позволишь мне заняться письмом, мальчик? А?

Валентин не хочет отдавать письмо. Все в нем противится этому.

Диззом осторожно вынимает письмо из его рук. Валентин морщится, когда полуразрушенное письмо помещается на ровную доску, которая вызывает мысли об операционном столе. Валентин топчется у доски, с трудом сдерживаясь, чтобы не забрать листок.

Понимая, как Валентину важно не терять контакта с письмом, Диззом просит его подержать два края листа, пока он колдует над ним, продолжая говорить спокойным голосом, поясняя каждое действие, прежде чем выполнить его, словно дантист, подготавливающий пациента к щипцам.

Диззом задумчиво роется в шкафу, выбирает и ставит с ритуальной торжественностью на стол рядом с доской несколько бутылок. Закрепив в подсвечнике свечу, он поджигает ее. Потом тянется за большим пером белой цапли, открывает одну бутылку и засовывает внутрь перо. Он поясняет:

— Сначала нужно покрыть письмо отработанной щелочью, размазав ее пером вот так, очень тонким слоем.

Валентин наклоняет голову и недовольно морщится.

Диззом спешит его успокоить:

— Действительно, цвет сразу заметно не меняется, но погляди… Теперь, добавив разбавленной минеральной кислоты… я использую марину, но купорос и азот также хорошо подходят. Как видишь, буквы очень быстро изменились и стали синими, очень четкими и понятными. Они выглядят четче, чем в день, когда были написаны.