Венецианский эликсир

Когда экипаж подъезжает к Падуе, неудобства дороги достигают апогея. Кто-то неправильно уложил фарфоровую посуду, и она гремит на каждом ухабе. Звон фарфора сливается с хрустом суставов Валентина. Снова просыпается кашель, и Валентину становится совсем несладко.

В Местре он жестами подгоняет гондольера, размеренно работающего шестом. Его тело содрогается от кашля.

Хоть сам Валентин этого и не замечает, он очень бегло говорит по-итальянски. Также он часто, как и местные жители, использует жесты. Он похож на венецианца. Валентин пожимает плечами и курит, как настоящий итальянец. Теперь, когда он спешит, он выражает мысли с помощью рук, ног, носа и глаз. Вся пристань в Местре уже знает, что приехал англичанин, которому необходимо немедленно попасть в Венецию. Никто не обращает внимания на причитания женщины, оплакивающей ящик с битым фарфором, который только что сгрузили с кареты.

Небо насыщенного лимонного оттенка напоминает глаз слепца. У Валентина начинает болеть голова. Всю дорогу до Венеции он считает далекие башни, проплывающие мимо гондолы, различные оттенки зеленого и синего в воде за бортом. Он считает чаек, кричащих о его прибытии, и даже дни, проведенные без Мимосины.

К тому моменту как лодка пристает к городской пристани, он крепко держится за борта гондолы, потому что начался небольшой шторм, который приветствует его возвращение в город. Раскаты грома и отблески молний освещают Большой канал. Начинается ливень. Словно нетерпеливые матери, волны расплетают густые заросли прибрежных водорослей. Две недели тяжелой дороги выветриваются из головы Валентина. Он снова в Венеции.

Недалеко от пристани, словно по волшебству, возникает фигура Смергетто. Его лоб немного наморщен. Хоть он всегда рад видеть хозяина, ему не нравится его кашель, и он понимает, что не дела заставили его так скоро возвратиться в Венецию.

4

Отвар от катара

Берем настой мать-и-мачехи, шесть унций; белые толченые леденцы, шесть драхм; желтки двух яиц, хорошо взбитые.

Этот отвар обычно приносит облегчение от ревматического и вечернего кашля, вызванного простудой, который днем не досаждает, но возвращается ночью, особенно когда человек ложится спать. Благодаря сладкой мякоти отвар защищает гортань, успокаивает кашель и обеспечивает хороший сон.

В тот же день он берет листок с описанием пресловутого итальянца в мастерскую Сесилии Корнаро. Когда он заходит, девушка дремлет на диване. Она скользит по нему взглядом добрых сонных глаз, не поднимая головы с желтой шелковой подушки.

— Ах, синьор англичанин, вернулись? Есть что-нибудь новое?

В ее голосе явно слышится удовольствие. Три месяца назад Валентин пустился бы в приятные размышления на эту тему, однако его нервы вымотаны до предела, а глаза болят от недостатка сна. Зад горит огнем, а легкие мучит кашель, подготавливающийся ночью выворачивать его потроха наизнанку. Он не в состоянии дарить удовольствие, потому не желает думать о том, чтобы его получить. Чего бы ни хотела Сесилия добиться этим нежным голосом, он не намерен отвлекаться от цели. Ни одна женщина не смогла заинтересовать его с тех пор, как он впервые увидел Мимосину.

— Я… я хочу, чтобы вы снова попробовали написать портрет, — говорит он, покашливая.

— Ах, — произносит она, встает с дивана и споласкивает лицо водой. Капельки блестят на ее волосах, и она стряхивает их. — Что изменилось с нашей последней встречи, мистер лорд Валентин Грейтрейкс? Точно. Помните, — ее голос становится низким и угрожающим, — я уже подводила вас прежде?

Валентин не хочет встречаться с ней взглядом, потому начинает рассматривать стены, завешанные портретами. Когда он был здесь в первый раз, была ночь и на этих лицах читалось выражение чувственной пресыщенности. Однако днем те же лица кажутся исполненными желаний, словно бы спешащими предаться утехам любви, пока не село солнце.

Сесилия Корнаро ждет его ответа, не пытаясь скрыть нетерпение. Он знает, что ей нравится все новое, потому первым делом предлагает ей задание.

— На этот раз я хочу, чтобы вы написали для меня портрет мужчины. У меня есть подробное описание его внешности.

Он машет листком, словно ребенок, который вовремя закончил контрольную работу. Даже это несильное колебание воздуха вызывает у него новый приступ кашля. Художница поворачивается к нему спиной и начинает рыться в шкафу, похожем на кладовую для мясных продуктов. Она ставит на стол сырые яйца, а также различные порошки и сиропы. Разбив яйца в бокал, она быстро их взбивает. Валентину кажется, что она готовит темперу, чтобы приступить к портрету, и он удивляется, когда она протягивает бокал ему.

— Пейте, — командует она.

Никто не смеет обращаться к Валентину в подобной повелительной манере. Более того, от женщины он всегда ждет в первую очередь нежности. Но он хочет, чтобы она написала портрет убийцы, потому выпивает смесь, которая чертовски приторна и отдает мать-и-мачехой.

— Мужчину? — повторяет она, выхватывая у него из руки список. — Вы его видели? Сможете дать четкие указания?

— Да, естественно. У меня он и сейчас стоит перед глазами! — Валентин так устал, что ему кажется, будто тень жестокого венецианца замерла в углу, переместившись со склада в Лондоне, где проходило прощание с Томом. Он так хорошо запомнил итальянца, что его попросту невозможно стереть из памяти. Забрав у девушки список, он читает его вслух, добавляя кое-где от себя. Она быстро записывает за ним по-венециански.

Спустя несколько секунд на мольберте появляется лист бумаги, на котором она делает набросок углем. Она быстро покрывает листок «переводом» прочитанного текста, добавляя различные детали. Ее рука, словно колибри, парит над мольбертом. Она просит его прочесть описание снова. Ей трудно понять некоторые слова, и ему приходится их растолковать.

Глядя, как на бумаге появляется голова итальянца, Валентин понимает, что теперь тому от него не уйти. Ему так и хочется схватить портрет и отдать его братьям-идиотам, чтобы они пошли по его следу, словно ищейки. Нет, они все испортят. Он должен будет сделать это сам. Фактически этот человек уже у них в руках. В любом случае он не решается просить Сесилию сделать копии портрета. Он хочет попросить ее о другой услуге, более важной, необычной, которую она будет рада выполнить.

Он знает, что нравится ей. Это заставляет его смущаться. Он слишком высокого мнения о ней, чтобы полагать, что она удовлетворится денежным вознаграждением. Ему придется придумать что-нибудь более необычное, чтобы отблагодарить ее. Она страстно любит все новое.

Он больше не может сдерживаться:

— У меня появилась идея. Я полагаю, вы храните эскизы всех портретов, которые написали. Вы однажды сказали мне, что написали портреты всех красавиц города, приходящих к вам, пока они еще хороши для того, чтобы запечатлеть красоту на холсте.

Она кивает и улыбается. Валентин не понимает почему, однако он только что произнес всю тираду, ни разу не закашляв.

Он спрашивает:

— И богатых, и бедных?

— И знатных, и простолюдинок. Богачи приезжают, чтобы добавить еще одно милое личико в коллекцию семейных портретов. Бедные девушки, бывает, становятся любовницами богачей, которые тоже хотят обессмертить тот факт, что однажды они были достаточно богаты, чтобы делить постель с таким милым созданием. Еще один способ вложения денег.

— Так вы храните эскизы?

Она кивает. Она понимает, что ему нужно.

— Мы можем… проглядеть их?

— Вы представляете себе, сколько я написала портретов? К тому же я храню здесь эскизы моего старого учителя Антонио, он раньше был самым знаменитым художником Венеции. То есть до меня. Его эскизы — ценный материал, который я иногда использую, когда не могу хорошо передать лицо.

— Я не спешу.

— Хорошо, — улыбается она. — Если она там есть, мы ее найдем.