Вепрь. Феникс

Баба она сердцем видит. Правильное выражение. Вот только любящее сердце оно востократ бывает более зрячим, так же как и слепым. Не объяснить того. То даже не зрение, а чутье. Сама Смеяна, не отдавала отчета своим помыслам, да и не мыслила она о том, если что и было, то упрятано так глубоко, что и сама она ничего не видела. Она не видела, а вот он рассмотрел у обоих.

— Ты думаешь, что говоришь-то? — Забеспокоился Градимир. — Ты дочку мою хочешь уличить…

— И мысли такой не было, — тут же встрепенулся Боян. — Верна она мне и верной останется до гробовой доски и любит она меня, то я вижу, чувствую. Сам тем же отплачу. Но есть у нее в сердечке та заноза, а от того и мне больно. Вот голову готов прозакладывать, отдай мы ему сейчас дочку и никуда он не уйдет. Вывезет ее в безопасное место, но вернется и будет тут стоять насмерть, потому как она в крепости.

— Ничего не понимаю.

— Я и сам не понимаю. Но вот уверен, что так оно и будет.

— Ну, а коли так, то отчего не воспротивился тому, чтобы кормилица девочку кормила? Ить дите от девки гулящей. Знаю, что тебе то не по нутру.

— Любовь и веру жены испугался потерять. Она материнским чувством преисполнена и искренне о малютке заботу проявляет, а сама-то и не ведает, что есть и иное. Его это дочь, вот главное, хотя она и сама о том не ведает.

— А может ведает?

— Да то, что это его дочь ей ведомо.

— Я не о том.

— Нет. Не потому говорю, что в то поверить не могу. Не может она так лгать. Я ить чую, что все между нами так же как и прежде. То потаенно очень глубоко.

— А может так статься, что ты видишь то, чего и в помине нет?

— Может и так, — пожав плечами, легко согласился зять, — но вот вижу и все тут.

— Ох, детки, детки. Это что же получается. Даже восхоти я услать его сейчас, то он воспротивится. А тут он, так вам обоим не сладко.

— Не о том, думаешь, воевода, — приосанился Боян, как человек принявший решение. — Переступлю я через себя. Слово тебе даю. Вот выговорился и словно гора с плеч, нет силы в себе все это носить. Оно можно его и отослать, но твоя правда, нужен этот бывший скоморох тут и хитрости его нужны. Ловок он, а тут сейчас все потребно. Ворог у ворот.

Вот так. Выговорился. Самому полегчало и пошел дальше службу справлять, расправив плечи так, словно и впрямь гору с плеч скинул. А что теперь делать ему. Ить гора та на плечи самого Градимира взвалилась. Если прав Боян, то самое малое, нужно сделать так, чтобы между Смеяной и Добролюбом были сотни верст. Оно, можно и в ярость впасть, да только верно ли то. Эвон супруга его, мать Смеяны, всю жизнь иного любит, но к Градимиру всей душой и верна, и заботу искреннюю имеет, и сердечко у нее за него болит, но права молва людская — сердцу не прикажешь. Неужто и Смеяна, как и мать ее… Да нет же. Кто он и кто она, ей ведомо и бесчестия она не попустит. Опять же, за Бояна идти ее никто не неволил, люб он ей, в том он голову готов прозакладывать.

— Дозволь, воевода.

Легок на помине. Иного времени не мог найти? Градимир против воли устремил на вошедшего хмурый взгляд. Мало, что все время по грани ходит, только его и слушает, так еще и вон чего удумал. Погоди. То слова Бояна. Любящее сердце способно увидеть и то, чего и близко нет. Но для спокойствия потребно все же услать этого добра молодца куда подале. Куда? Время есть, еще решится, но услать обязательно. Может и нет ничего, скорее всего это так, да только спокойствие в семье дочки дорогого стоит. Вот разберутся с теми полками.

— Чего тебе? Не все обсказал?

— Дума есть.

— Чего при Бояне молчал, коли думу имеешь?

— Невзлюбил он меня и любую мысль мою в пику примет, а ворога нужно бить покуда он к стенам не подошел.

— Стало быть, об исполнении воли Великого князя печешься?

— О людях думу имею, кои в крепости собрались. Крестьяне, да мастеровые, они хлеб растить да ремеслами заниматься должны. Ворога бить и покой обеспечить, то забота не их, а воев. Коли не по силам будет, то дело иное, но сдается мне, что сил у нас к тому в достатке.

— Гульды коли один к одному с нами выйдут, выучку куда большую имеют. Эвон Великий князь, народу поболе, чем Карл имел, а выстоять не сумел. Даже если ты не ошибся и действительно столько народу побил, они все едино числом нас превосходят. Понимаю, что хочешь сказать. У ворога с огненным припасом трудности, но на один бой всяко разно хватит, а там и подвезут. Уверен, что гонец с донесением уж к их королю отбыл.

— Значит, нужно будет уровнять силы и превзойти их.

— Мудрено говоришь. Ладно, сказывай, чего удумал.

— Я не раз посмеивался над стрельцами нашими глядючи на то, как они таскают за собой пищали большие и неуклюжие кои чуть ли не ядрами заряжать потребно. Но сейчас видится мне, что если это с умом использовать, то преимущество большое может получиться.

— Да не тяни ты кота за непотребство.

— Думаю я, что стоит нам пищали, у коих калибр большой, снарядить картечными зарядами. Один заряд семь картечин вместит, никак не меньше. Подступят гульды для стрельбы мушкетной, как водится, встанут рядком для залпа дружного, а тут и мы ударим по ним картечью.

— Картечный бой не вчера придуман. Да, выгода будет немалой, вот только мушкет против пищали в скорострельности куда более выигрывает, а с багинетами может получиться и половчее чем с бердышами.

— А если против одного залпа, скажем, дать пять. Да потом первая линия отойдет, а вторая еще пяток залпов даст. Первую линию как есть побьем. Да еще если наперед вывести пушки, картечью снаряженные.

— Это как это ты собираешься дать пять залпов? — От хмурого взгляда нет и следа, только заинтересованность.

— А просто все, воевода. На всю длину ствола протягиваем запальный шнур, а потом начинаем укладывать заряды, один на другой. Я так разумею, чтобы дальность приличной оставалась пяти зарядов будет в достатке. Запаливает стрелец шнур и ждет пока он прогорит, как достигнет пороха, тот загорится и выметнет картечь. Шнур от того не погаснет, а далее гореть будет и так пока все заряды не выйдут.

— То знакомо. В старину так из тюфяков стрельбу вели, дробом каменным. Хм. А может и получиться. Вот только дымом все заволочет, так что стрельцам уж и не усмотреть будет где гульды стоят.

— Залпа как такового не получится, стрельба выйдет в разнобой, так что такого плотного дыма не будет, да и на открытом месте он возноситься будет и ветром его станет сносить. При стрельбе картечью, столь уж хороший прицел не надобен, она прилично разлетается. Первый залп тот и вовсе губительным будет. Тут еще какое дело. Не станем мы в открытом поле стоять. Время пока позволяет, потому откопаем ров с валом, так чтобы когда стрельцы в том рву станут, то над валом только их головы и видать. А перед ним поставим рогатки в два три ряда, да волчьих ям нароем. Чтобы гульды не вдруг добрались до нас, всяко разно, еще залп получится дать. Взберутся гульды на вал, стрельцы отойдут и чтобы до них добраться тем придется в ров спуститься, тот не глубок получится, да все одно, наши их сверху вниз бить станут. Но то уж случай крайний, сдается мне не сумеют они добраться до рва.