Верь мне

— Власов, хватит ворчать, пока я тебя живым спиртом не залила! Мне, между прочим, тоже больно было! И я до сих пор не услышала от тебя извинений.

— Мстишь?

— Напоминаю.

— Скажи спасибо, что живая оттуда ушла.

— Ясно, извинений не будет.

И все-таки Лика не удержалась от маленькой пакости — налила побольше спирта на ватку и приложила к ранке. Зашипел Макс хорошо… Так шипел, так морщился, что Лика даже устыдилась и, спеша загладить вину, на ранку подула — прям как мама ей в детстве.

— Ну все, не шипи… Больше не буду.

Вот не зря говорят, мужики — те еще неженки. Лика смотрела в полные мук глаза страдальца и не верила, тот ли это Власов, что чуть не убил ее хладнокровно среди ночи? Тот ли это Власов, что наставлял на нее пистолет, грозя расправой всей ее семье? Сейчас этого фыркающего, шипящего парня хотелось обнять покрепче, пока не расплакался, не выдержав «пытки». Обнимать его, правда, Лика не стала, но, не переставая дуть на ранку, щеки коснулась, будто извиняясь ласковым движением за доставленную боль. Она хотела только успокоить, но что-то в эту минуту пошло не так.

Теплый, чуть колючий… От прикосновения ее нахмурился, изрезав лоб глубокой складкой, насторожился… Мог бы выпускать иголки — однозначно, выпустил бы!

— Лик, что ты делаешь? — напрягся Макс, почувствовав, как Ликин палец осторожно прошелся по его скуле.

И все же он не отстранился и даже руку ее не убрал. Черные глазища недоверчиво смотрели на Лику; Лика же продолжала задумчиво исследовать хмурое лицо парня, ловя себя на мысли, что никогда не хотела вот так прикоснуться к Руслану.

Что с ним не так? Что с ней не так? Почему еще недавно ей было стыдно перед Русланом за непринятые звонки, а сейчас она в одном тоненьком халате стоит перед посторонним парнем, гладит его по щеке и не испытывает ни малейших угрызений совести? Почему рядом с Власовым так хочется ходить по краю: пререкаться с ним, спорить, язвить? Касаться… Ему ничего не стоит выставить ее за дверь этой ванной, этой квартиры и собственной жизни, но почему-то он не прогоняет, и даже, глядя сейчас на нее снизу вверх израненным зверьком, позволяет прикасаться. Почему ей самой его касаться хочется? Почему ладони сами тянутся к теплой смуглой коже, а в темных глазищах его хочется утонуть? В какой момент все пошло наперекосяк? Той ночью, в подворотне? В гостинице? Дома? Или уже здесь, когда мертвецки пьяный смотрел на нее и не видел, утонув в своей боли? Лика не знала. Но точно знала: ей нравится быть рядом, ей нравится это ощущение теплой кожи под пальцами, и ей очень хочется сейчас… Взгляд то и дело возвращался к розоватой полоске плотно сжатых губ парня; только на сей раз интересовала ее не ранка — хоть до сегодняшнего дня Лика и была уверена, что целоваться не любит, что все эти нежности фальшивы, излишни, но сейчас, в этой маленькой ванной, ей до мурашек в копчике захотелось его поцеловать.

— Лик? — только и успел еще больше нахмуриться Макс, прежде чем она чуть склонилась к его лицу, и теплое, замирающее ее дыхание оказалось совсем непозволительно близко.

Уже через минуту она об этом пожалеет. Но сейчас, поддаваясь внутреннему зову, Лика осторожно коснулась разбитой губы, едва сдерживая порыв поморщиться от горечи спирта. Он, конечно, взаимностью не ответил. Ей казалось, что она целует стену, холодную и непробиваемую. А еще она не к месту вспомнила, что совсем не умеет целоваться, и Макс наверняка сейчас вспоминает раскованную, смелую Каринку, которая уже в свои неполные шестнадцать умела куда больше, чем Лика в двадцать три… Так неуверенно, так паршиво Лика давно себя не чувствовала.

— Власов, прости, — еле слышно пролепетала она, отстранившись от парня. — Я не хотела… то есть… Власов, я знаю, что ты…

Ее голос дрожал, выдавая в равнодушную тишину бессвязную нелепицу; коленки подкашивались, а щеки вовсю пылали от жгучего стыда — Лика понимала всю нелепость своего положения, но не понимала, почему до сих пор находится в этой ванной. Надо уйти. Лучше — уйти насовсем. К себе домой, к Руслану — куда угодно, только подальше от Власова.

— Прости, Макс, — лепетала она, отступая от парня. — Прости, сама не знаю, что делаю…

Отступая, она не понимала, почему уйти не может, почему ноги ее не слушаются… Отступая, она не понимала, что чья-то рука довольно крепко держит ее за бедра, не давая уйти.

— Лик…

Может, ей и показалось, что прозвучало ее имя, но мужская ладонь, скользнувшая к ее руке, была вполне реальна. Лика умолкла, а Макс вдруг потянул ее на себя, заставляя опуститься на колени.

— Это неправильно, — тихо сказал он ей, хмуря брови и качая головой.

— Да, — согласилась Лика, и так захотелось расплакаться… — Я помню, мы должны друг друга ненавидеть.

Он должен ее ненавидеть, а она должна его бояться. Но ладони, что вдруг скользнула к ее волосам, этого не объяснишь, и губам, отвыкшим от ласки, этого не докажешь. Теперь уже сам Макс тянулся за продолжением: притянул к себе Лику и осторожно, неуверенно коснулся ее губ.

Оказалось, равнодушная стена умеет целоваться. В полной тишине, робко пробуя на вкус друг друга, они заново познавали самих себя. Рецепторами губ, кончиками пальцев… Осторожными касаниями и затаенным дыханием.

Оказалось, Лика не так уж категорично отрицает поцелуи: в них есть своя прелесть, они даже приятны; Лика неплохо переносит чужие прикосновения, и даже мужская рука, вдруг опустившаяся ей гораздо ниже талии, не вызывает никакого дискомфорта. Лика даже не против, чтоб ее обняли чуть покрепче, посмелее — сжали, прижали и от себя не отпускали.

Оказалось, и Макс еще вполне живой: ничто человеческое ему не чуждо, и женская ласка, пусть не очень умелая, но искренняя, весьма приятна и душе его, и телу — как и положено мужскому организму, оно отреагировало на тепло и нежность, проснулось и потянулось к Лике. Впервые за долгие годы ему захотелось женщину, хоть он и не сознается в этом. Он даже не стал сравнивать ее с Каринкой — Лика совсем не похожа на ту, что предала его, на ту, что убила. Может, и правда, потому что она не Каринка? На эту девушку, по злой иронии судьбы имеющей Каринкино лицо, совсем нет злости… И обнимать ее, целовать чуть дрожащие ее губы ему отчего-то приятно.

Власов вспоминал позабытые ощущения женщины в его руках; Лика же открывала для себя совсем новый мир — мир в руках мужчины. И робость уходила, запретная тяга нарастала; поцелуи стали смелее, напористей, а руки все уверенней, все крепче обнимали, сближая их тела, все раскованней скользили по тонкому шелку ее халата и по горячей, чуть вспотевшей его спине…

— Лик, что мы делаем, а?

Не хотелось останавливаться, но еще пара таких мгновений, и проблем в жизни обоих станет гораздо больше. Зачем же усложнять? Макс первым взял себя в руки и отстранился.

— Лик, не надо, — покачал он головой, заглядывая в глаза девушки, — будет только хуже.

— Почему? Тебе опять мерещится Каринка? Ну что мне, пластическую операцию сделать, чтоб ты перестал меня сравнивать с ней?

Макс видел: она готова расплакаться. Ну неужели, глупая, совсем не понимает, что творит? Он ведь поверит ей, он приластится, привыкнет к ней, а она рано или поздно наиграется и уйдет, оставив его с новыми рваными ранами.

— Дело не в ней.

— А в чем тогда?