Верь мне

Господи… Это хуже любого моего кошмара. С эмоциями невозможно справиться. Если он не выживет, я и без пулевых ранений следом за ним уйду. У меня ведь уже разорвана в клочья душа.

Вертолет улетает, забирая и Сашу, и того ублюдка, который в него стрелял. Мы с Даней остаемся одни. Ненадолго, потому что вскоре на крыше появляются полицейские.

Шатохин отдает мне свою куртку, но это слабо спасает от холода. Я полностью мокрая от крови и снега. Трясусь, пока он помогает мне надеть ботинки.

– Даня… Позвони Людмиле Владимировне, – шепчу сбивчиво, пока полицейские осматривают крышу. – Сообщи, в какой больнице Саша. Пусть она приедет!

Кто еще может позаботиться о том, чтобы ему оказали должную помощь? Я просто не знаю. Может, Шатохин сам уже обо всем договорился. Но мама есть мама. Тем более такая одурелая и влиятельная.

– Окей. Не беспокойся. Я все решу.

– Все же будет хорошо? Он справится?

Мне нужны подтверждения. Хоть какие-то… Господи!

– Конечно, справится.

Он делает вид, что уверен. Я делаю вид, что верю.

Иначе не знаю, как нам это вынести.

– Все закончилось, Сонь. Сегодня все закончилось.

В тот момент расспросить не успеваю. Только всхлипываю и киваю. Нас просят спуститься. Я почти что сама, своими силами, с этим справляюсь.

А вот оказавшись на земле, растерянно оглядываюсь.

Полыхающее пламя. Множество машин и людей. Крики и суета.

Конец света уже наступил?

Слава Богу, долго находиться среди этого хаоса не приходится. Вместе с еще несколькими пострадавшими меня грузят на одну из обычных «скорых». Не сопротивляюсь только потому, что Даня утверждает, что повезут нас в ту же клинику, в которую доставят Георгиева.

– Я приеду следом, найду тебя и заберу к Сане. Просто пусть тебя для начала осмотрят, ок? Чара уже выехал с чистыми вещами по тому же адресу.

Снова киваю. Сжимаю его ладони в знак благодарности, которую сейчас выразить не могу. Даня отвечает тем же. А затем отступает, закрывает дверь, хлопает по стеклу ладонью, давая водителю какой-то знак, и мы уезжаем.

Когда-то я не любила молиться. Раздражало, что мать заставляет это делать. Это казалось скучным и в целом было не нужно. Но сейчас… Я неистово молюсь до самой больницы.

За Сашу, конечно.

От мыслей, что он может умереть, мое сердце разрывается снова и снова.

Так больно… Так, Боже мой, больно… Никакая ревность, никакие свадьбы, никакое предательство любви никогда не сравнятся с тем ужасным допущением, что человека, который является всем твоим миром, может больше не быть на этой земле.

Это казалось мне ужасным, когда снились кошмары. Но реальность все равно оказывается чудовищнее. Я оглушена этой суровой истиной. Меня будто зажали в тиски. И с каждой секундой давление только усиливается. Возможно, это просто психосоматика, но факт в том, что мука настолько страшная… Кажется, будто мне этими тисками дробят кости.

– Пожалуйста… Пожалуйста… Пожалуйста… – бормочу я, когда не остается сил выдавать более связные мольбы.

– Все будет хорошо.

Сколько раз за сегодняшний вечер я слышала эту фразу? А? Не сосчитать.

Смотрю на женщину-фельдшера и просто не знаю, как на это реагировать.

В больнице подобное повторяется, когда я, едва оказавшись в приемном покое, начинаю настойчиво добиваться какой-либо информации о доставленном к ним пациенте по имени Александр Игнатьевич Георгиев.

– Это не наше отделение. Он, должно быть, в хирургическом. Но вы не волнуйтесь. Позвольте врачам заняться вашими травмами, и все будет хорошо.

– Боже… К черту эти слова! Мне нужна какая-то конкретная информация! Вы это понимаете?!

– Угу… Я понимаю. Но помочь не могу. А вы, если станете вести себя буйно, получите укол и прописку на ночь.

Я никогда не была скандалисткой, но в тот момент готова закатить истерику. Благо появляется Чарушин и вмешивается в это противостояние со свойственной ему одному дипломатичностью.

– Саню увезли на операцию. Работают лучшие врачи. Все под контролем. Так что давай сейчас успокоимся и позволим врачам тебя осмотреть, чтобы скорее пойти к нему.

Я с готовностью киваю. Забрав у Артема пакет с вещами, иду за врачом в одно из помещений, на дверях которого даже не удосуживаюсь изучить табличку.

Осмотр действительно проходит быстро. Мне обрабатывают порезы, которые обнаруживаются на моем лице, руках и ступнях. Вправляют вывих запястья и накладывают повязку. Помогают привести себя в порядок – смыть кровь и грязь, одеться в переданные Лизой вещи. И, наконец, отпускают.

Чарушина в коридоре не нахожу. Вместо него меня встречает Даня.

– Мы поменялись. Чара пошел миротворцем в пару к Саниной маме, чтобы она там в одиночку не разнесла хирургическое отделение.

– Как он? Есть новости? – все, что меня интересует.

– Насчет Сани… нет ничего, – тяжело вздыхает Шатохин. – Час прошел, но это не так и много для операции, правда?

Он меня спрашивает.

Господи… Откуда я могу это знать???

Я стою там и снова вспоминаю свои ужасные сны. Кроме них на мое сознание обрушиваются все самые страшные сцены, которые я когда-либо читала в книгах. Я стою и чувствую, как они с грохотом смешиваются, сводя меня с ума.

– Отец Сани… Игнатий, сука, Алексеевич… – уточняет Даня, будто я могу не помнить имени этого подонка. – Он тоже был ранен. Но с ним уже полный порядок.

Это злит его. И я, конечно же, понимаю причины.

– Идем скорее, – шепчу спешно.

По дороге Даня продолжает делиться новостями, к которым я не знаю, как относиться.

– Влада умерла на месте. Вместе с тем ебаным чертом, который утащил ее с крыши.

У меня перехватывает дыхание. Это слышно. По коже рассыпаются мурашки. Да и внутри все сотрясается. На Даню не смотрю, хотя чувствую, что он изучает мой профиль. Я просто не могу. Продолжаю идти, глядя прямо перед собой. И пытаюсь успокоить вспышку волнения, которая происходит в моем теле с такой интенсивностью, словно в моем личном мире проснулся вулкан.

Наверное, я не должна ее жалеть… Хотя почему не должна? Я же человек, в конце концов. То, что она творила при жизни – сугубо ее ответственность. А мое сострадание к людям – это моя сущность. Моя духовность.

Из глаз проливаются слезы. Я не препятствую. Позволяю им стечь.

– Ужасная смерть… Она так боялась… – произношу я, продолжая шагать. – Я пыталась ей помочь… Но не смогла… – вспоминаю ее последний взгляд, и изо рта вырывается громкое всхлипывание.

Даня вздыхает и тут же тормозит меня. Прихватывая за плечи, заставляет посмотреть в глаза.