Верь в меня

— Прости, малыш. Я ошибался.

24. «Верь в меня»

— Насть… Настя! Ну куда ты бежишь, дурочка! Стой…

Стараясь не слушать, что он кричит, я ускоряю шаг. Бегу с максимальной скоростью, на которую только сейчас способна. Десятисантиметровые шпильки не способствуют моему побегу, а только портят всё. Плюс ещё глубокая ночь, я почти ничего не вижу, кроме небольшой тропинки, которую едва освещает лунный свет.

Он всё-таки меня догоняет. Ожидаемо хватает за плечи. Сгребает в охапку едва не до хруста и к себе прижимает — так плотно, что я едва могу дышать.

— Пусти. Пусти меня… — голос высокий, не мой. — Да отпусти ты меня!

— Хер куда отпущу. Хватит! Набегалась на всю жизнь вперёд.

Ощущая нехватку воздуха, я открываю рот и глубоко дышу. А в груди так быстро стучит сердце, что мне становится больно.

— Я тебе блядь правду сейчас сказал, а ты решила съебаться. Сильно по-взрослому, не находишь? — на ухо не говорит, а рычит как зверь дикий.

В этот момент мне хочется его уничтожить, расцарапать ему всё лицо, чтоб стал похожим на чудовище. Чтоб никто и никогда не смел к нему подойти, прикоснуться…

Тем временем в моей голове появляются голоса, перебивают друг друга:

«Хуйню не твори»

«Да. Давай, Настя. Изуродуй его. Стукни хорошенько»

«Ты потом пожалеешь»

«А нечего было тебя трогать. Ты же предупреждала его о своей поломанной психике. У тебя даже справка есть»

— Хватит! Хватит уже, — кричу, но не знаю кому именно: то ли Потоцкому, то ли голосам, вечно живущим в моей голове. — Я устала.

— Знаю, малыш. Знаю! Я тоже пиздец как устал, — игнорируя моё сопротивление, Потоцкий насильно разворачивает меня к себе лицом.

Вынужденно задираю голову, потому что на моём затылке пальцы мужа. Они сжимают волосы, тянут…

— Смотри на меня. Смотри! Я говорю правду. Я честный перед тобой. Да! Я трахался с другими бабами, когда мы были не вместе. Ты жила в столице, у тебя была охуенная жизнь… без меня. А мне хуёво было без тебя, Настя. Я пытался забыть тебя.

— Охренеть… — смеюсь с болью. — Пытался забыть. Классно же пытался, Потоцкий! Трахая других баб, ты забывал меня. Так и запомню.

— Не паясничай, а слушай меня внимательно. Мне никто не нужен кроме тебя. Я от тебя не отказываюсь, ни за что не откажусь. Я не имею машину времени, я не могу исправить ошибку прошлого. Лера залетела. Да, так бывает. Оказывается, в моей сперме всё-таки есть шустрые головастики… Но блядь, Настя, не усложняй всё. Прошу тебя, верь в меня! Я твой. Принадлежу тебе. Не отказывайся от нас.

В это трудно поверить, но Данил опускается передо мной на колени. Совсем не романтик, ещё буквально недавно не веривший любовь. Сейчас он стоит на коленях, на сырой земле, усыпанной пожелтевшими листьями, но мне его нисколько не жаль! В груди ничего не ёкает.

Мне себя жалко! Жалко настолько сильно, что хочется выть от боли.

Ну что я блядь за дура такая? Почему я влюбилась не в того мужика, а? Разве не могла найти кого-то менее проблемного, чтоб без жены в виде моей лучшей подруги? Почему от него вечно залетают другие бабы? Да от него, получается, все залетают, кроме меня!

Что за наказание такое? Что за насмешка свыше?

Задрав голову, смотрю на небо, усыпанное мелкими звёздочками. И думаю… думаю о нас. Как же болит, как в груди печёт, как воздуха не хватает в лёгких. Ну почему, за что нам всё это? Почему какая-то Лера, а не я беременная от Данила? Я же ждала этого мужика столько лет. Хотела только его фамилию.

Как теперь с этим жить?

Как закрыть глаза на ребёнка, пускай ещё и не родившегося?

Это же не котёнок, не собачка. Ребёнок будет расти, с каждым днём всё больше будет становиться похожим на своего отца. У него будет фамилия Данила. И отчество будет. И глаза, наверное, красивые Данила — тоже будут. Они втроём будут отмечать день рождения малыша, будут наряжать ёлку на Новый год… Папа, мама и их маленький ребёнок. Одна семья.

А где буду я?

Выдержу ли?

Смогу ли?

Я же не железная, не каменная.

— Настенька, пожалуйста. Дай нам шанс. Я никого никогда не любил кроме тебя. Ты единственная женщина, перед кем я встал на колени, — голос Данила тихий, охрипший, кажется, он плачет?

— Я не смогу, — руку опускаю на его плечо, прикасаюсь несмело. — Дань, я не смогу. Не выдержу.

— Мы вместе выдержим. Вместе сможем.

Глубоко вдыхаю. Застрявший в горле ком мешает говорить.

Больше не плачу. Просто дрожу, но не от холода. По коже тысячи мурашек рассыпаны.

Встав с колен, Данил обхватывает обеими ладонями моё лицо. Смотрит на мои губы лишь мгновение. И целует. С такой жадностью впивается в мой рот, толкается языком, что я сдаюсь под его натиском. Позволяю себя зацеловать до головокружения.

* * *

Первой прервав поцелуй, зарываюсь лицом на груди Данила. Его запах, такой любимый и родной, щекочет ноздри.

Не хочется думать о будущем. На сегодня у меня закончились все силы. Я выпита до дна как опустевший сосуд. Эмоций, чувств — ничего не осталось.

— Отвези меня домой, — усталым голосом прошу.

В ответ Данил молчит, лишь крепче обнимает. Так и стоим несколько минут, прижавшись друг к другу. А затем Потоцкий всё же помогает мне забраться в салон и устроиться на заднем сиденье.

Я вся продрогла этой ночью. Не могу согреться, даже когда Данил врубает в машине на полную мощь кондиционер.

Закутанная в его пиджак, я прижимаюсь плечом к окну. Глаза закрываются от усталости, но я борюсь со сном, выжимаю из своего организма последние капли бодрости.

Всё произошедшее никак не укладывается в голове. Я не перестаю об этом думать, пытаюсь понять: могла ли я поменять ход истории, чтоб в итоге не остаться с разбитым сердцем, хотя это уже кажется привычным. Нет, к разбитому сердце вряд ли возможно привыкнуть. Можно лишь маскироваться, делать вид, что у тебя всё зашибись, ничего не болит. Но надолго ли хватит — вопрос открытый и без ответа.

Машина тормозит. Я не спешу выйти на улицу, терпеливо жду, когда Данил откроет передо мной дверцу и протянет руку, чтоб я могла на неё опереться. Сил идти почти не осталось. Ноги слабые, я едва могу ими передвигать.