Верхний этаж

— Ну, посмотрим, что у тебя! — повеселев, сказал Никита Савельевич Олегу и, приобняв его за плечи, другой рукой поднял обрезок, отпиленный Олегом от доски. На этом куске не было ни одного сучка.

— Я бы у нее не этот, а другой конец отпилил, — поделился мастер своими соображениями. — Там сучки — они бы и ушли в отход. Верно?.. А теперь и мне ровно не острогать. Попробую все же…

Никита Савельевич подправил рубанок — чуть притопил лезвие железки, чтобы она забирала лишь тонкий слой дерева, и несколько раз прошелся рубанком по сучкам. Повизгивая под острой сталью, они сравнялись с плоскостью доски.

— Спасибо! — остановил мастера Олег. — Остальное я как-нибудь…

— Почему как-нибудь? — удивился Никита Савельевич. — У тебя совсем неплохо получается!

После того как мастер обошел всех ребят, с кем пошутил, кого подправил, кому просто сказал несколько добрых слов, работа пошла веселее. А Петька с Борисом уже заканчивали свое дело, и Никита Савельевич, не забывавший изредка посмотреть на них, отметил про себя, что Петька работает не только старательно, но и грамотно. Борис был у него подсобником — подавал инструменты, потом забрался наверх по лестнице и держал банку с краской, в которую Петька окунал кисть.

Незадолго до конца занятий, когда Петька делал последние мазки, а Борис уже собирался спускаться вниз, дверь под ними раскрылась. Показалась девчонка в платочке, накинутом на голову.

— Самоцветов в этой группе?

— У меня, — отозвался Никита Савельевич.

— После занятий его в комитет вызывают.

Мастер взглянул на Олега:

— Слышал?

— Ой! — испуганно вскрикнула девчонка и с опаской посмотрела вверх.

Оттуда, свесившись с лестницы, виновато смотрел на нее Борис. Вернее, не на нее, а на ее голубой платок, на котором растекалась белая клякса масляной краски.

— Опять ты? — Девчонка подавила невольную улыбку и сдернула с головы запачканный платок. — Вот уж медведь так медведь! Косолапый!.. Сначала ногу отдавил, а теперь и платок испортил!

— Нечаянно, — глухо пробурчал Борис и равнодушно посмотрел на хохочущих мальчишек.

Никита Савельевич неодобрительно покачал головой.

— А если б это кирпич?

— Нечаянно, — еще глуше пробормотал Борис.

— Стирать сам будешь! — пригрозила девчонка, вовсе не рассчитывая заставить его заняться стиркой.

— Ну и постираю, — согласился Борис.

— Держи! — не растерялась девчонка и подбросила платок кверху.

Пытаясь дотянуться до него, Борис поскользнулся на узкой ступеньке и чуть не свалился с лестницы, но платок все-таки поймал.

Дверь под ним захлопнулась, и из коридора долетел смеющийся голос:

— Медве-е-едь!

Борис спустился на пол и, полностью игнорируя усмехающиеся рожицы ребят, запихал платок в карман.

— Ты его ацетоном! — посоветовал кто-то в шутку.

— Скипидаром! — добавил другой.

— Ничего вы не понимаете! — крикнул Семен. — Он второй раз с ней заигрывает, да, видать, не знает, как! Ему бы шпорами звенькать, а он ее краской обливает!

Борис и на это не отреагировал никак. Не задевали его остроты мальчишек.

Никита Савельевич никогда не протестовал против случайно возникавших пауз в работе.

Они помогали ему поточнее разобраться в ребятах, понять каждого поглубже, определить их характеры. Мастер и сейчас дал мальчишкам возможность пошуметь, посмеяться, пошутить. И не он, а Петька напомнил всем, что занятия еще не окончились.

— У нас готово, — сказал он, спускаясь со стремянки. — Примите работенку.

— И хотел бы придраться, но не к чему! — развел руками Никита Савельевич. — Красиво сработали!

Петьку эта похвала не удовлетворила.

— Вы оцените!

— Пять с плюсом.

— Не так, а в деньгах!

Никита Савельевич насупился. Он не считал зазорным заботиться о деньгах и сам не отказывался от большого заработка, но честного, заслуженного. А в Петькиной настойчивости ему почудился какой-то отталкивающий деляческий душок.

— Простой халтурщик трешку запросит, — брезгливо произнес он. — Рвач-хапуга и пятерку заломить не постесняется, а…

— Нет! — остановил его Петька. — Мне по госрасценкам.

— Это другое дело! — обрадовался мастер. — И прости — я не так тебя понял… Точно не помню, но, наверно, покрасить всю дверь — рубля два. Ну, а за эту верхнюю планку, думаю, — копейки.

— Не стоило стараться! — сказал кто-то.

— Стоило! — ответил Петька.

После занятий четверо мальчишек по просьбе Никиты Савельевича остались в мастерской, чтобы убрать мусор. К ним добровольно присоединился и Семен. Потом он не раз проклинал себя за этот поступок, но тогда ему нестерпимо хотелось хоть как-то загладить свою вину перед Никитой Савельевичем. Если бы мастер поругал его, пристыдил перед всеми ребятами, Семен не счел бы нужным делать это. Но ничего такого не было. Были тихие, с обидой и болью произнесенные слова: «Не надо так!». Они и сейчас еще звучали в ушах Семена.

Не таясь, а наоборот — у всех на виду он отнес в нишу обе доски. Свою неплохо оструганную показал Никите Савельевичу и виновато проговорил:

— Хоть бы поругали малость.

— Помогло бы? — спросил мастер.

— Не шибко! — признался Семен.

— Потому и не буду! — улыбнулся Никита Савельевич, и Семен, почувствовав необычную легкость, схватил швабру и принялся выметать опилки и стружки из-под верстаков.

Мальчишки ссыпали мусор в большую картонную коробку. Когда она наполнилась, Семен поднял ее на плечо и понес во двор к старому кирпичному строению складского типа, стоявшему в углу участка, огороженного невысоким металлическим забором.

Дверь оказалась на замке, и Семен решил оставить коробку с мусором у входа, но заметил завхоза. Поблескивая лысиной и суетливо размахивая руками, он не шел, а, как всегда, катился к складу, торопливо семеня короткими ногами.

— Не сыпь! Не мусори! — протараторил он, хотя Семен не просыпал ни одной соринки.

Звякнув огромной связкой ключей, завхоз открыл замок. На складе, как и во дворе, был идеальный порядок, хотя ничего ценного здесь не хранилось. Основной склад был в подвале училища, а сюда сносили отходы из всех учебных мастерских, чтобы потом вывезти этот мусор на машине.

— Сюда, сюда! Осторожно! Не пыли! — приговаривал завхоз, подталкивая Семена к одному из многих железных ящиков, стоявших вдоль кирпичных стен.

Освободившись от груза, Семен вышел во двор.

— Гвоздь! — раздался сзади него вкрадчивый голос.

Семен замер. Негромкий окрик подействовал на него, как удар ножа в спину. Несколько секунд он не решался оглянуться — стоял неподвижно, и только щека у него дергалась в нервном тике да стыли, наливаясь холодным страхом, глаза.

— Гвоздь! — еще раз позвал парень, стоявший за металлической оградой.