Верхний ярус

— Ну ясно. Намылить, сполоснуть, повторить, пока не помрешь от истощения.

Кальтов хлопает по столу. Робинсон искренне хохочет. Раша думает: «Все дело в том, что босс — тот парень, который пишет миллион служебных записок в неделю, тот парень, который построил компанию из ничего — использует свое гениальное право на заблуждение».

— Что интереснее? — тем временем продолжает Нилай. — Двести миллионов квадратных миль, заполненных сотней разновидностей биомов и девятью миллионами видов живых существ? Или горстка мигающих цветных пикселей на плоском экране?

Вокруг стола раздается нервный смех. Они понимают, конечно, какой из двух вариантов — лучший дом. Но каждый знает почтовый адрес своей нынешней пассии.

— Босс, абсолютно ясно, куда эмигрирует наш вид.

— Но почему? Как можно променять бесконечно богатое место на мультик?

Для мальчиков-миллионеров столько философии — это уже перебор. Но они решают подыграть человеку, который их всех нанял. Они отвечают, усердно перечисляя бонусы символического пространства: чистота, скорость, мгновенная обратная связь, власть и контроль, сопричастность, огромное количество предметов, которые можно накопить, баффы и медальки. Сговорчивые услады, от которых кора головного мозга искрится. Они говорят о безупречности игры, о том, что она не стоит на месте, и ее скорость отчетливо видна. Можно оценивать свой прогресс. Понимать, что усилия не напрасны.

Нилай снова кивает в знак того, что не согласен.

— До определенного момента. Пока игра не наскучит.

Группа затихает. Наступает всеобщее отрезвление. Нгуен убирает ноги со стола.

— Люди нуждаются в лучших историях, чем те, которые у них есть.

Лохматый садху наклоняется вперед так быстро, что чуть не вываливается из своего инвалидного кресла.

— Да! А какое свойство есть у всех хороших историй? — Нет ответа. Нилай поднимает руки и разводит ими в странном жесте. Кажется, еще миг — и его пальцы покроются листвой. Птицы прилетят, совьют гнезда. — Они немного убивают. Превращают тебя в того, кем ты не был.

Осознание настигает их — медленное и неумолимое, как смерть. Босс играет в другую игру, которая запросто пустит «Господство» на растопку.

— И что нам делать? — спрашивает Боэм.

Нилай показывает книгу, словно ее надиктовали свыше. Они видят название на обложке, под вздымающейся паутиной листьев. «Тайный лес». Робинсон стонет.

— Опять растения, босс? Из растений игры не получится. Разве что у них будут базуки.

— Давайте введем в модель атмосферу. Добавим качество воды. Циклы питательных веществ. Конечные материальные ресурсы. Давайте создадим прерии, болота и леса, отражающие богатство и сложность реальных мест.

— И что потом? Обесцвечивание рифов, повышение уровня моря и лесные пожары, вызванные засухой?

— Раз уж люди постоянно играют именно по таким правилам.

— Зачем? Наши подписчики хотят спрятаться от всего этого дерьма.

— Игра не отпускает своих игроков. Такова великая тайна.

— Ну и как же выиграть при таком раскладе? — насмешливо спрашивает Кальтов.

— Выяснив, какие способы работают. Отыскав истину методом проб и ошибок.

— То есть никаких новых континентов.

— Никаких новых континентов. Никакого внезапного появления новых месторождений полезных ископаемых. Регенерация только с реалистичной скоростью. Никаких восстаний из могилы. Неправильный выбор в игре должен приводить к перманентной смерти.

Эльфы переглядываются. Босс вышел из-под контроля. Он готов разрушить франшизу, уничтожить механизм, который превращает их жизнь в вечный праздник, просто чтобы решить проблему чрезмерного удовлетворения потребностей.

— Но что… — начинает Нгуен. — Что веселого в лимитах, дефиците и перманентной смерти?

На миг лицо со впалыми щеками становится гибким, словно резина, и босс вновь превращается в мальчишку, который учится программировать, а его код знай себе ветвится во всех направлениях.

— Семь миллионов пользователей должны будут изучить правила нового опасного места. Узнать, что стерпит этот мир, как на самом деле устроена жизнь, чего она хочет от игрока в обмен на продолжение действа. Вот это я понимаю, игра. Совершенно новая эпоха Великих географических открытий. Разве это не лучшие приключения из всех, какие только могут быть?

— Надо продать свои акции «Семпервиренс», — говорит Кальтов. — Игроки уйдут. Все без исключения!

— Куда? Слишком многое поставлено на карту. Большинство игроков потратили на «Господство» годы. Они сколотили в игре целые состояния. Они придумают, как восстановить доброе имя этого мира. Они удивят нас, как всегда.

Эльфы сидят ошарашенные; кажется, что их состояния тают на глазах. Но босс — о, босс сияет, как не сиял с того дня, когда упал с дерева в детстве. Он берет со стола книгу, открывает и читает вслух:

— «Под землей происходит нечто удивительное, и мы лишь теперь начинаем понимать, что именно». — Для пущего эффекта он захлопывает книгу. — Не существует ничего даже отдаленно похожего. Мы можем стать первыми. Вообразите игру, в которой надо прокачивать мир, а не себя.

Вслед за его безумным предложением сгущается тишина.

— Не сломано, босс, — говорит Кальтов. — Не надо чинить. Я голосую против.

Святой, тощий как скелет, обращается к каждому из сидящих за столом. Раша? Нгуен? Робинсон? Боэм? Нет, нет, нет и нет. Единодушный дворцовый переворот. Нилай не чувствует ничего, даже удивления. «Семпервиренс», с ее пятью подразделениями и бесчисленным количеством сотрудников, с ее огромными годовыми доходами от подписки и СМИ, уже давно не контролируется конкретными личностями. Десятки тысяч поклонников, пишущих на интернет-форумах, имеют больше власти над развитием событий, чем кто-либо из начальства. Сложная адаптивная система. Божественная игра, которая сбежала от своего бога.

Он все понял: коллективная онлайновая жизнь в параллельном мире будет продолжаться, скрупулезно вторя тиранической сути того места, откуда все эти люди пытаются сбежать. А шестьдесят третий самый богатый человек в округе Санта-Клара — основатель «Семпервиренс Инк.», создатель «Лесных пророчеств», единственный ребенок, поклонник далеких планет, любитель комиксов на хинди, заядлый фанат историй не по правилам, оператор цифровых летающих змеев, робкий ругатель учителей, падатель с прибрежных виргинских дубов — узнает, каково быть заживо съеденным собственным ненасытным потомством.

ДУГЛАС ПАВЛИЧЕК ХРАНИТ эту древнюю, десятилетней давности историю в своем арсенале, чтобы с ее помощью атаковать какого-нибудь ничего не подозревающего посетителя, который летним днем забредет в бывший бордель, ныне информационный центр для гостей города-призрака. Он выкладывает ее всем, кто задержится на достаточно долгий срок.

— Потом мне пришлось пятиться вверх по склону, на заднице, отталкиваясь от древесных стволов здоровой ногой. Преодолел восемьдесят футов по снегу, двигаясь зигзагами, а вывихнутое плечо было все равно что Дух Святой, тыкающий в меня раскаленной кочергой. Я дополз, то и дело теряя сознание, до надшахтного копра старой серебряной шахты, это примерно в ста ярдах отсюда. И там пролежал, полумертвый, невесть сколько времени — у меня были видения, я слышал, как разговаривает лес. Наверное, росомахи и иже с ними слизывали соленый пот с моего лица. Чудом добрался до офиса, вызвал санавиацию, и меня доставили в Миссулу на вертушке. Ощущение было такое, будто я снова угодил во Вьетнам, где собрался сигануть из старой «Птички Герки» и начать Колесо вечного возвращения заново.