Верхний ярус
Шрифт:
— А почему тут такая раздолбанная дорога?
— Повстанцы, — объясняет Дуглас.
Она тут же поднимает стекло и уезжает прочь, наплевав на подвеску. Даже взглядом собеседника не удостаивает. Игра окончена. Почему-то это очень расстраивает Дугласа. Очередная последняя соломинка. Не остается жизненной силы даже для того, чтобы почитать «Заратустру» коню.
В эту ночь температура сильно падает, жесткие снежинки царапают лицо, словно вся природа превратилась в калифорнийский салон по отшелушиванию. Дуглас отправляется в Блэкфут, где покупает месячный запас фруктовых коктейлей на случай, если рано придут заносы. В конце концов он оказывается в бильярдном баре, разбрасываясь серебряными долларами, как отработанными кусками алюминия.
— Ты должен быть готов сжечь себя в собственном пламени, — сообщает он доброй части клиентов. Это слова бывшего заключенного номер 571, которому вечно придется говорить о том, что он не дал одеяло сокамернику,
Зима здесь длиннее списка долгов цивилизации. Дуглас строгает. Из кучи оленьих рогов делает лампу, вешалку для пальто, стул. Думает о рыжей и таких, как она, великолепных, недосягаемых. Слушает, как животные делают гимнастику на чердаке. Заканчивает Ницше в мягкой обложке и начинает собрание сочинений Нострадамуса, сжигая страницу за страницей в очаге, как только прочитывает ее. До белого каления ухаживает за лошадьми, каждый день ездит на них по кругу на внутренней арене и читает им «Потерянный рай», так как Нострадамус уж слишком его расстраивает.
Весной Дуглас берет 22-й калибр и отправляется с ним в чащу. Но не может нажать на спуск даже при виде хромого зайца. Что-то с Дугласом не так, и он это понимает. Когда в начале лета приезжают владельцы ранчо, он благодарит их и увольняется. Даже не уверен, куда поедет. С самого его последнего полета ответственным за погрузку такое знание было настоящей роскошью.
Дуглас хочет двигаться дальше на запад. Проблема в том, что единственный маршрут туда, кажется, все равно снова ведет на восток. Но у Дугласа есть его потертый, но надежный «Форд Ф100», новые шины, приличный запас налички, ветеранская инвалидность и друг в Юджине. Прекрасные проселочные дороги идут сквозь горы до самого Бойсе и дальше. Жизнь настолько хороша, насколько она была с тех пор, как он упал с неба в баньян. Радио в каньонах то появляется, то исчезает, как будто песни приходят откуда-то с луны. Кантри и блюграсс сливаются с техно. Дуглас все равно не слушает. Он словно завороженный смотрит на стены голубых елей и субальпийских пихт, тянущихся на мили и мили. Сворачивает на обочину, чтобы облегчиться. В этих горах он мог бы помочиться прямо на середину шоссе, а человечество осталось бы не в курсе. Но дикость — это скользкий путь, как он часто говорил лошадям, читая книги. Потому Дуглас сходит с дороги и углубляется в лес.
И там — флаг приспущен, глаза смотрят в чащу, мочевой пузырь скоро снимет блокировку — Дуглас Павличек видит куски света сквозь стволы там, где тень должна бы царствовать до самого сердца леса. Он застегивает ширинку и отправляется на исследование. Углубляется в подлесок, но даль оборачивается близостью. Поход оказывается чрезвычайно коротким, и он снова выскакивает… это даже поляной не назвать. Скорее поверхностью луны. Пустыня, усеянная пнями, расстилается перед ним. Земля кровоточит красноватым шлаком, перемешанным с опилками и валежником. Во всех направлениях, насколько можно видеть, все вокруг походит на ощипанную дичь. Как будто сюда ударили лучи смерти с корабля пришельцев, и мир теперь просит разрешения умереть. Раньше Дуглас видел что-то подобное лишь раз: когда он, «Доу» и «Монсанто» [20] помогали расчищать участки джунглей. Но здесь вырубка куда эффективнее.
20
«Доу Кемикал» — международная химическая компания; «Монсанто» — многоотраслевая транснациональная компания, мировой лидер биотехнологии растений.
Спотыкаясь, Павличек снова вступает в тень скрывающих пустыню деревьев, пересекает дорогу и вглядывается в лес с другой стороны. Лунный пейзаж тянется и там по горному склону. Дуглас заводит пикап и трогается с места. Маршрут напоминает лес, миля за изумрудной милей. Но теперь Дуглас видит, что это иллюзия. Он едет по тончайшей артерии притворной жизни, по маскировке, прячущей кратер от бомбы размером с независимое государство. Лес — это чистая декорация, умелое художество. Деревья напоминают пару десятков людей из массовки, которых наняли постоять в тесном кадре и притвориться целым Нью-Йорком.
Дуглас останавливается на заправке. Спрашивает кассира:
— А там, в долине наверху, лес вырубили, как понимаю?
Мужик берет у него серебряные доллары:
— Эт' точно.
— И спрятали вырубку за кулисами для избирателей?
— Они их называют полосами красоты. Видовыми коридорами.
— Но… разве это не национальный заповедник?
Кассир просто смотрит на него, словно в невероятной глупости вопроса кроется какой-то трюк.
—
Я думал, что национальные заповедники — это защищенная земля.Кассир чуть ли не дышит презрением:
— Не, вы имеете в виду национальные парки. А удел национальных заповедников — это вырубка, причем дешевая. Для любого покупателя.
Что ж — образование завело его куда-то не туда. Дуглас уже давно взял в привычку каждый день узнавать что-то новое. Этого маленького факта ему хватает на несколько следующих суток. Злость начинает закипать еще до Хорсшу-Бенд. Дело не просто в ста тысячах акрах, которые исчезли за время с утра до вечера. Он может смириться с фактом, что Медведь Смоки и Рейнджер Рик прикарманивают себе пенсии от «Вейерхаузера» [21] . Но вот от этого намеренного, простодушного и тошнотворно эффективного трюка с древесным занавесом вдоль шоссе Дугласу хочется кому-нибудь врезать. Каждая миля его обманывает, прямо как они планировали. Все выглядит таким настоящим, девственным, неиспорченным. Он чувствует себя словно на Кедровой горе, из «Гильгамеша», книги, которую Дугги нашел в библиотеке на ранчо и прочитал лошадям в прошлом году. В лесу первого дня творения. Но оказывается, что Гильгамеш и его дружок-панк Энкиду уже прошлись тут и опустошили все вокруг. Самая старая история в мире. А ты можешь проехать через весь штат и даже ни о чем не узнать. Вот что приводит в ярость.
21
Медведь Смоки — это символ и рекламный образ Лесной службы США. Рейнджер Рик — это енот, символ Национальной федерации США по охране диких животных. «Вейерхаузер» — крупнейшая американская лесозаготовительная компания, во владении которой находится около 50 тысяч квадратных километров лесных угодий.
В Юджине Дуглас превращает внушительную башенку серебряных долларов в полет на небольшом винтовом самолете.
— Просто сделайте самый большой круг, который можете за такие деньги. Я хочу посмотреть с высоты, как там все выглядит внизу.
А выглядит все, как выбритый бок больного зверя, подготовленного к операции. Повсюду, во всех направлениях. Если бы этот вид показали по телевизору, то вырубку прекратили бы уже завтра. На скрывающей все поверхности планеты Дуглас три дня проводит на койке у друга, немой. У него нет капитала. Нет политического опыта. Нет хорошо подвешенного языка. Нет опыта в экономических делах и социальных ресурсов. У него есть только вырубка, раскинувшаяся до самого горизонта, подобно призраку, неважно, открыты глаза или нет.
Дуглас наводит справки. Затем направляет свои полторы ноги к подрядчику и нанимается сажать ростки в ободранную землю. Ему дают лопату и сумку Джонни Яблочного Семечка, полную ростков, за каждый из которых с него берут пару пенни. И обещают выплатить по двадцать центов за каждое посаженное дерево, оставшееся живым через месяц.
Дугласова пихта: самое ценное строевое дерево Америки, потому да, конечно — почему бы не вырастить питомник, в котором ничего иного больше не растет? Пять новых домов на акр земли. Павличек понимает, что разбрасывает семена для посредника, работающего на тех самых уродов, которые и срубили первородных богов. Но он не хочет побеждать лесообрабатывающую промышленность или даже помогать природе мстить. Ему нужно просто зарабатывать на жизнь и как-то переделать эти вырубки, вид которых пробрался в него, как жук в древесину.
Дугги целыми днями ходит по безмолвным, наполненным жижей, покатым мертвым зонам. Он на четвереньках тащится по разбросанному мусору, оступаясь в непроходимом болоте, чуть ли не на руках выбираясь из хаоса корней, палочек, веток, сучьев, пней и стволов, волокнистых и искромсанных, оставленных гнить в спутанном кладбище. Он совершенствует искусство падать сотней разных способов. Он наклоняется, делает маленькую выемку в земле, кладет туда росток и закрывает ямку, аккуратно толкнув землю носком ботинка. Потом делает это снова. И снова. Рисует семенами звезды и рассеянные сети. На склонах холмов и в голых лощинах. Десятки раз за час. Сотни раз за день. Тысячи тысяч каждую неделю, пока все его пульсирующее тридцатичетырехлетнее тело не раздувается, словно наполненное ядом гадюки. В некоторые дни ему хочется отпилить свою хромую ногу напильником, но того не оказывается под рукой.
Дуглас спит в лесопосадочных лагерях, там полно хиппи, нелегалов, суровых и довольно приятных людей, которые слишком устают к концу дня, чтобы много болтать. Когда он лежит ночью, закаменев от боли, в голову ему приходит афоризм — из тех, что он когда-то читал своим лошадям в прошлой жизни на ранчо. «Если ты держишь в руке саженец и тебе говорят, что пришел Машиах, сперва посади росток, а потом иди встречать Машиаха». Ни Дуглас, ни кони тогда в этой фразе ничего не поняли. Теперь он понимает.