Вериги любви

Первым выпустил свою профессиональную книжку Володя, тогда ему было чуть больше двадцати лет. А я своей «Черемухи» ждала до двадцати шести. Да, это были замечательные события, как и занятия в литературной студии, и поездки на всесоюзные совещания молодых писателей в Москву.

Володя написал на мои стихи много пародий – необидных, дружеских, одну из них я с удовольствием публикую:

Бездомный монолог пса Мальчика на ступеньках Дома литераторовЯ рос без радости, без смеха,тянулась жизнь сплошной зимой.Я к ней приполз, услышав «Эхо»,прочтя давнишнее «Письмо».«Черемухой» мне показалсявдруг снег – увидел я ее.Теперь не выть: – Что будет завтра?..Теперь – «И все вокруг мое».Ее сапожки молодые!И очи, полные тепла…И голос вкусный:– Мавродиев,я псину Мальчика нашла!Поверив в сытные недели,я в неге под столом уснул.Недолго был я в «Колыбели»,едва до «Полдня» дотянул.Опять бездомные рассветы…Печаль, вернулась ты назад,оставив «Солнечные меты».О, как далек «Отцовский сад»!..Бреду в людском столпотворенье,не греет душу ничего.Я стал строкой стихотворенья,но не сытнее от того…Кому она сегодня машетсреди огня крещенских стуж?Я догадался… – я ведь Мальчик,а нужен, видимо, и муж…Хозяйка! Чудное мгновеньенакрыла снова чья-то тень…О, дай мне, Боже, вдохновенья –Не околеть в Татьянин день…

Жизнь Мавродиевых, этой славной доброй семьи, дорога мне по-настоящему, словно своя. Дружба наша длится уже сорок лет – и ровно столько времени двери их дома открыты для меня денно и нощно. Иногда мне даже кажется, что мои родители, уходя, упросили Галю и Володю присматривать за мной. И что самое удивительное: я почитаю моих друзей как старших, хотя все мы послевоенные сверстники.

Однажды мой старый отец летал во Владивосток, благо проезд был льготный, персонально-пенсионный. Вернулся то ли усталый, то ли удрученный.

– Пап, случилось там что? – спрашивала я.

– Да нет, все хорошо…

Но я не отставала, и отец признался:

– Я ведь отец, я приехал к сыну, а сноха продолжала на работу ходить.

– И что?

– Так надо было ей отпуск взять, отец ведь приехал! Надо было за мной поухаживать…

О, эти стариковские обиды! Почему они так непонятны молодым? И так дороги теперь, когда стариков уже нет. Видно, правду говорят: сердце в человеке прибывает с годами…

В последний раз брат приезжал в Волгоград незадолго до смерти отца. Как будто зная о том, что больше не увидятся, они почти всю ночь проговорили на кухне. Мне тоже не спалось, и чуть свет я отправилась варить кофе:

– Что, еще не наговорились?

– А ты вникни, у меня аж свит в очах помутився, – во взволнованном голосе отца больше обычного прослушивалась украинская мова, – так ведь не можно!

– Да о чем ты, пап?

– О том, – это уже Виктор, – что надоела вся эта трескотня вокруг про великое будущее, а еще больше – брехня про прошлое! А когда жить будем?

– Брехня? Я воевал, я вас родил – это брехня?

– Да не о том я, что ты в самом-то деле! Я о другом: почему кому-то все время надо, чтобы люди жили плохо – и в прошлом, и теперь? Ну почему?

– Это неправда!

– Правда, правда… Да ты, батя, не расстраивайся, может, и будет когда-нибудь все нормально у нас, не так, как раньше.

– Раньше? Да что ты знаешь про раньше? Книжек начитался? Что делается, а? Ведь так никакой дисциплины жизни не будет, если подрубать ее под корень, если все на западный лад переиначивать, – для русских это не подходит! У русских всегда порядок был от совести, потому что каждый хозяин по совести дом держать должен.

– Пап, ну что за истины прописные!

– Э, да ты, видать, уже далеко меня обогнал, обучился жизни-то… А знаешь, когда мы были самыми сильными? В 1967-м, в то время, которое сейчас застоем называют. Я вот что скажу: не надо отсчитывать с нуля, нельзя все отрицать – это воровство прожитого, это наплевательское отношение к национальному достоянию. Ай-ай-ай… И демократия кругом, и демократия! Запомните: нельзя убивать прошлое, его делал народ.

Ради одной-единственной этой отцовской фразы можно было запомнить весь разговор. Я запомнила, как и то, как однажды отец сказал:

– Когда плохо – иди к врагу.

– С чего это вдруг?

– Враг всегда сильнее, он поможет.

Да, бывало… Евангельские истины входили в мою жизнь задолго до того, как я впервые переступила порог церкви и раскрыла Священное Писание.

Помню, мы с подругой Любой Редкокашиной вышли из трамвая и направились пешком через всю Дар-Гору – по золотой осени. Улица Ардатовская тянулась до самого Яблочного поселка – к нашему дому, и мы словно плыли по желтому, оранжевому, малиново-багряному трепещущему миру, возникшему ниоткуда именно здесь, именно в эти мгновения, именно для нас с Любой.

Неужели когда-нибудь пройдет эта осень, разбредутся нарядные деревья, а вместо них придут другие – с черными ветвями, обгоревшими на морозе? Наивно хотелось, чтобы золотая красота продолжалась, и Люба предложила:

– Пойдем мимо церкви.

Наверное, самые пышные, самые высокие деревья собрались вокруг Казанского собора, а некоторые клены и тополя даже вступили в церковную ограду, и все они так и переливались октябрьским разноцветьем под сенью золотых куполов.

Ударили в колокол, из дверей храма стал выходить народ, и мы с Любой посмотрели друг на друга: войдем? И вошли, как были, без платков, в коротких девичьих пальтишках. Что делать – не знали, и потому стояли у дверей. В храме началась уборка: женщины чистили подсвечники, мыли полы, меняли воду в цветочных вазах, никто, казалось, не обращал на нас внимания.

Из алтаря вышел священник, направился, благословляя работающих, к выходу. Возле нас приостановился:

– Что, помогать пришли? А без платков-то почему?

– Батюшка, да это не наши! – враз залопотали со всех сторон усердно, а он строго глянул:

– Здесь все наши! – и перекрестил нас с Любой: – Идите с Богом.

Мы были счастливы. В церковной лавке купили по маленькой бумажной иконочке, я прочла на своей: «Пресвятая Богородица Споручница грешных». Что это значит? Вся жизнь понадобилась для ответа. А иконочка эта с той поры всегда стояла на моем столе, прислоненная к письменному прибору, рядом с ручками и карандашами. Теперь-то висит она на восточной стене: смотрит Пресвятая Богородица очами Своими, несметно прекрасными, на одной Ее ручке Богомладенец Иисус Христос, на правом Её плечике горит звезда нездешними лучами неземными, и такие же звездочки вокруг, по синему полю, сияют мне в душу с моих девятнадцати лет.

А совсем недавно я сделала для себя удивительное открытие: православный календарь отмечает 15 июня как день празднования Киево-Братской и «Споручницы грешных» икон Божией Матери. А ведь 15 июня день моего рождения! Непростое это совпадение: и Киев есть в моей судьбе, и самая первая икона, которую я внесла в свой дом, называлась «Споручница грешных». А раньше об этом и не подозревала… Прости меня, Господи, за невнимание.

Похожую иконочку я видела у Нины Федоровны Савкиной, нашей соседки по дому. Жила она одиноко, но не печалилась: сроду я не наблюдала ее недовольной или расстроенной. Бывало, бегу по лестнице, она навстречу со своей неизменной палочкой:

– Ну-с, барышня, с пятеркой вас!

– А вы откуда знаете, Нина Федоровна?

– Да я еще из окна увидела, как пятерка на вашем прекрасном лбу светится!

Нина Федоровна до пенсии работала врачом в ветлаборатории. Она была знаменитостью: все соседи знали, что во время войны ветврач Савкина, раненная, попала в плен, и немцы отправили ее в женский концлагерь Равенсбрюк. Там она вязала теплые вещи и даже плела кружева для Германии. О Нине Федоровне было написано в книге «Это не должно повториться». Как жаль, что она у меня не сохранилась! Подарила мне книгу ее автор, врач концлагеря Антонина Никифорова, когда приезжала к Нине Федоровне. Да не одна приезжала, а вместе с Ирмой Тельман, дочерью известных антифашистов. Ирма попала в Равенсбрюк юной шестнадцатилетней девушкой, и женщины прятали ее по баракам: гитлеровцы искали Ирму для показательной казни.