Верная Рука

— Мой краснокожий брат — шаман найини-команчей?

— Да, — хмуро ответил он.

— Все краснокожие мужчины, перед тем как отправиться в поход, имеют обыкновение спрашивать духов о его исходе. Вы поступили так же?

— Да, мы сделали это.

— И что же сказали духи?

— Они сказали, что мы победим.

— Значит, они солгали!

— Духи никогда не лгут, потому что это великий Маниту побуждает их говорить. Духи, однако, могут возвестить какую угодно удачу, но если, как это и произошло, воины начинают делать ошибку за ошибкой, то удача становится неудачей.

— Мой брат родился найини?

— Да.

— Я слышал, что он отец юного вождя команчей?

— Апаначка мой сын.

— У тебя есть еще сыновья?

— Нет.

— А дочери?

— Нет.

— Жива ли та, что живет в твоем вигваме?

— Она жива.

— Могу ли я узнать, как ее зовут?

Он запнулся, помедлил немного, потом спросил:

— Олд Шеттерхэнд знаменитый вождь. Разве у вождей принято заботиться о скво других мужчин?

— Почему нет?

— Бледнолицые могут думать как им угодно, но краснокожий воин, тем более вождь, никогда не позволит себе думать о чужой женщине!

Естественно, его отпор меня не остановил, и я продолжил расспросы:

— Я не краснокожий, а белый; кроме того, мы с Апаначкой выкурили трубку братства. Ты знаешь об этом?

— Я это видел, — проворчал он, — Апаначка мог бы сделать что-нибудь получше, чем это.

— Ты недоволен?

— Да.

— Он думает об этом совершенно иначе, чем ты, Апаначка стал сегодня моим братом, я испытываю участие ко всем, кто ему близок, к тебе, раз ты его отец, и к той, кого он называет своей матерью. Тебя не должно обижать то, что я хотел бы знать ее имя.

— От меня ты его никогда не услышишь.

— Почему?

— Я тебе его не скажу. Хуг!

Услышав последнее слово, я понял, что я действительно не получу ответа. Был ли это и в самом деле индейский обычай — никогда не спрашивать о чужой жене, или он имел другие причины молчать о своей сумасшедшей скво? Следовало ли и мне также промолчать? Нет! Я посмотрел на него настолько пристально, насколько это позволил сделать лунный свет, и сказал медленно и подчеркнуто значительно:

— Ты — Тибо-така?

Он дернулся в седле так, будто его укусила оса, но ничего не ответил.

— А она Тибо-вете?

Он опять промолчал, однако повернулся ко мне всем корпусом, а его лицо выдавало сильное внутреннее напряжение.

— «Ты видел моего Вава Деррика»? — продолжал я. Это был вопрос, заданный мне тогда его женой.

— Уфф! — воскликнул он.

— Это мой миртовый венок! — И снова это были ее слова.

— Уфф, уфф! — повторял он, обжигая меня полным ненависти взглядом.

— Тебе это известно так же хорошо, как и мне.

— Где ты все это слышал?

— Хау!

— От кого?

— Хау!

— Почему ты мне не отвечаешь?

— Не хочу.

— Олд Шеттерхэнд боится сообщить мне это?

— Не говори глупостей!

— Это не глупость, я требую, чтобы ты сказал, где ты это слышал!

— Но сам-то ты мне ничего не говоришь!

— О чем?

— Разве ты ответил мне, когда я тебя спросил о твоей скво?

— Эта скво принадлежит мне, а не тебе, и я могу говорить или молчать о ней — как захочу.

— Тогда не требуй у других, чтобы тебе отвечали.

Ты говоришь о страхе, который я якобы испытываю, но это именно ты боишься сказать правду!

— Но я хочу знать, кто сказал тебе эти странные слова!

— Этого ты не узнаешь.

— Ты слышал их от Апаначки?

— Нет.

— От кого же тогда?

— Хау!

Тогда он перешел в наступление:

— Если бы я не был связан, я сумел бы заставить тебя заговорить!

— Хау! Он сумел бы меня заставить! Дряхлый шаман, не умеющий ничего другого, кроме как надувать при помощи своих примитивных фокусов детей и женщин своего племени, человек, который, устроив жалкую комедию, навлек гибель на три сотни воинов, хочет принудить к чему-то Олд Шеттерхэнда! Да если бы ты не был моим пленником, которому я должен оказывать снисхождение, я бы сейчас обошелся с тобой совсем по-другому.

— Ты издеваешься надо мной? Ты назвал мое волшебство комедией? Берегись!

— Хау!

— И не вздумай рассказать услышанное тобой еще кому-нибудь!

— Потому что для тебя это может представлять опасность?

— Смейся, смейся! Придет время, и твой смех обратится в вопли!

Последние слова он прошипел сквозь зубы. По охватившему его возбуждению я понял, что услышанное мной от его жены отнюдь не было пустяком, более того, вероятно, это был отголосок чего-то очень важного.

— Ничтожный червь, как смеешь ты угрожать мне?! — ответил я.

— Мне достаточно захотеть, и я раздавлю тебя между пальцами!

— Ладно, проезжай себе! Когда-нибудь все узнают, почему тебя зовут Тибо-така!

Я придержал коня и начал пропускать караван мимо себя. Через некоторое время со мной поравнялись двое всадников, ехавших рядом, которые с увлечением что-то негромко обсуждали. Это были Олд Уоббл и Генерал. Заметив меня, ковбой направил своего коня ко мне и спросил:

— Вы думаете обо мне все так же, как и полдня назад, или уже успели изменить свое мнение?

— Я думаю точно так же.

— А что конкретно?

— Что вы — пожилой, легкомысленный, как юнец, тип, присутствие которого выносить я больше не намерен.

— Выносить? Тысяча чертей! Такого мне еще никто не говорил! Вы отдаете себе отчет в том, что обычно понимается под словом «выносить»?

— Вполне.

— Значит, вы держите меня рядом с собой из снисхождения к моим сединам, а сам я вовсе ничего не стою?

— Примерно так.

— Это серьезное оскорбление, сэр, слишком серьезное! Вы не должны забывать, с кем вы имеете дело!

— С королем ковбоев. Ну и что?

— По-вашему, эти два слова — пустой звук?

— По крайней мере, они значат не слишком много, особенно если продолжать на этом настаивать. С тех пор, как вы с нами, за вами не числится ничего, кроме глупостей. Я вас неоднократно предупреждал, но это ни к чему не привело. У Ста деревьев, если вы потрудитесь вспомнить, я сказал вам: следующая ваша глупость приведет к тому, что мы расстанемся, но, даже несмотря на это, через четверть часа вы совершили еще одну, и самую большую из всех. Я намерен сдержать свое слово. Стреляйте в пуделей, где и с кем вам будет угодно, но я вам в таких делах не товарищ! Наши пути отныне расходятся!