Верная возможность

Через мгновение я был уже на складе. Там копошились какие-то люди в штатском и стоял вооруженный омоновец. Единственным источником света в помещении являлась настольная лампа, подключенная к удлинительному шнуру. Я с ходу ударил ее ногой и она погасла.

Решив, что теперь внутри помещения стрелять не будут, боясь попасть в своих, я, не таясь, бросился к открытому окну - дальнему от меня. Открытые проемы слегка выделялись на фоне пока что еще абсолютно черных для моих "не переключившихся" глаз стен.

Окно располагалось высоко над полом, и даже мне со всем своим стадевяностосантиметровым ростом потребовался очень мощный разбег, чтобы зацепиться за нижнюю раму. При этом в ладонь мне вонзился гвоздь и я с трудом сдержался, чтобы не закричать.

Мой выбор дальнего окна оказался верным - в тот момент, когда я начал переваливаться на другую сторону, застучал автомат, и очередь просвистела как раз сквозь другую глазницу.

Упав на траву, я перекатился подальше от окна, через которое выбрался и вскочил на ноги. Единственный путь, которым я мог выскользнуть со стадиона - через стену. Все выходы наверняка охранялись.

До стены было метров сорок, но бежать прямо к ней было бы самоубийственно - отслеживать наиболее тщательно будут именно здесь, и я помчался влево от себя, по ходу продвижения постепенно забирая вбок.

Метров через сто я приблизился к стене, точнее - трехметровому решетчатому забору с угрожающе торчащими наверху пиками. Я полез. С той стороны, откуда я прибежал, доносились голоса и беспорядочные выстрелы.

Что же, если они все там друг друга перестреляют, то это будет достойным завершением сегодняшнего вечера, - решил я.

В этот момент я как раз добрался до верха, и одна из пик попала прямо в дырку, которую я самолично проделал в своих штанах. От полученных неожиданных ощущений я заорал благим матом и полетел вниз. Пика задержала мое падение, распоров штанину и больно расцарапав ногу. Но благодаря ей, я, по крайней мере, не расшибся, падая с трехметровой высоты, а только еще раз пребольно ударился своей многострадальной головой.

Поднявшись с земли, я поморщился от боли, положил правую руку себе на черепок, чтобы гудящие мозги не выпрыгнули из него, и побежал через дорогу - в сторону темного городского парка. Далеко убежать, однако, мне не удалось, - когда я уже добрался до тротуара на противоположной стороне улицы, кто-то выскочил из подъехавшей с выключенными огнями машины и сбил меня с ног.

Единственное, что я успел сделать - это заехать этому типу левой рукой в лицо, за каковой поступок и был наказан еще одним малоприятным соприкосновением своей головы с каким-то твердым предметом.

Если вам в лицо дышит субъект с гнилыми зубами и хроническим тиком левой щеки, вы вряд ли сочтете это за удовольствие. Даже если вы не знаете, что субъект этот - Гоша Длинный.

Город наш поделен на две части - западную и восточную - рекой Сторожкой и двумя мафиозно-рэкетирскими группировками. Восточной группировкой командовал Леня Башль, а западной - Гоша Длинный. Если первый был достаточно цивилизованным для своего круга человеком и никаких диких выходок себе обычно не позволял, то второй был законченным убийцей и садистом.

Трупы его жертв никогда не находили, а у него самого всегда было железное алиби - вплоть до пребывания в момент пропажи какого-либо человека в другом городе. Однако слухи о его извращенной жестокости до меня доходили.

Имевших несчастье чем-то досадить ему Гоша всегда мучил сам и такими методами, что и в дурном сне не могли привидеться ни инквизиторам средних веков, ни палачам гестапо, ни мордоворотам НКВД. Кроме того, в отличие от всех вышеперечисленных, Гоша в живых не оставлял абсолютно никого.

Я думаю, что теперь вы понимаете, почему настроение в тот момент у меня было совсем не такое, как при простановке автографа для нашей симпатичной бухгалтерши Лидочки - на бланке ведомости на зарплату.

– Значит, говоришь, тебе мокруху шьют, - оскалился Гоша.
– И двух мусоров ты уделал, да, фрайер?

– Да, - согласился я. Я рассказал Гоше все, что произошло со мной до нашей с ним встречи. Запираться было бесполезно.

– Похоже на то, - он посмотрел на типа с распухшим носом, стоявшего рядом с ним.
– А вот Червь не любит, когда с ним так обращаются - правда, Червь?

Червь больше походил на слона, но я решил не надоедать Гоше со своими соображениями по поводу логических принципов образования кличек.

– Не люблю, - согласился тот.

– Ну расплатись, - криво усмехнулся его шеф.

Я напряг брюшной пресс, но это не помогло, так как Червь ударил в область сердца. Мне показалось, что оно остановилось, так вдруг стало плохо. Лежа на земле я сквозь какой-то туман, обволакивающий все мое тело, чувствовал, что меня обыскивают.

– Нет, больше пока не надо, - вдруг неожиданно услышал я гошин голос. Я понял, что Червь собирался продолжить, но почему-то отнесся к этой мысли очень равнодушно.

– Посади его, - приказал Гоша.

Меня прислонили к дереву. Действие происходило в самой дальней и темной части парка, куда и днем-то никто не заглядывал, не говоря уже о первом часу ночи.

Сквозь туман я увидел подергивающееся лицо рэкетирского главаря, совавшего мне под нос зажигалку.

– Откуда это у тебя?

Я стал медленно и мучительно соображать. Своей зажигалки я на столе почему-то не нашел. Теперь я вспомнил, что от нее прикуривал Овчинников, когда вернулся вместе со следователем. Видимо, после этого он автоматически сунул ее к себе в карман. Я взял чью-то другую - скорее всего, из вещдоков. Значит, она принадлежала либо Платонову, либо его телохранителю. Об этом я и сказал Гоше.

– Мать твою...
– выругался он и, схватив меня за волосы, ткнул носом в землю.
– Говори, что здесь еще не твое, дешевка.

Я принялся рассматривать вещи, разложенные на траве. Червь подсвечивал фонариком. Я с удивлением обнаружил не принадлежавшую мне связку ключей и какой-то странный металлический прямоугольник. Я указал на них.

– Все?
– Гоша больно потянул меня за волосы. Его тик участился.

– Все, все, - заверил я бандита.

Он взял прямоугольник в руки и принялся внимательно рассматривать. К этому времени я уже почти пришел в себя и тоже заинтересовался этим куском металла. Он оказался ни чем иным, как жетоном от вокзальной камеры хранения - не автоматической, а обслуживаемой людьми-приемщиками.

Дело в том, что вокзал наш был построен по личному указу Николая Второго. Вспомнили об этом наши власти лишь недавно, когда такие вещи вошли в моду. Постарались, насколько это было возможно, придать зданию первоначальный вид, поразвесили везде портреты царской семьи и даже вновь открыли ручную камеру хранения, в которой за каждое место багажа выдавали красивый жетон с вычеканенным портретом государя-императора и номером ячейки.

Однако бюрократическая система требовала квитанций, которые, естественно, тоже выписывали. В результате получить кладь обратно можно было только предъявив и жетон и квитанцию. Система, конечно, совершенно идиотская, но зато, по мнению ее создателей, "в старинном русском духе".