Верни мне крылья, любимая
Шрифт:
Он плакал. Волок гигантскую бочку с водой и обливался слезами, как пятилетний ребенок.
А она кричала, кричала, кричала. В огне. Так дико, так страшно.
Этот жуткий, истошный крик разрывал его барабанные перепонки, отдавался в голове эхом, стоял и стоял в ушах.
Если Арабелла умрет, продолжать жить нет смысла.
А она умрет. Ее не спасти.
Вокруг, подхваченные ветром, летали обрывки пылающего брезента. Краем глаза Дьяр заметил, что команда спешно покидает обреченное судно, спуская на воду шлюпку. Где-то над головой, над бездной огня, над трещащими мачтами и горящими парусами,
Дьяр мог бы попытаться сбить ее с помощью своей силы, да не было на это времени.
Арабелла.
Он должен что-то сделать, пусть даже в этом нет смысла.
Поздно. Поздно. Поздно.
Женский крик, от которого сердце билось в агонии, а душа истекала кровью, неожиданно оборвался.
Черный от сажи, опухший от слез Дьяр дотащил бочку до того места, где бросил Арабеллу пылать живым факелом. Но вместо любимой нашел на темном закопченном полу горстку пепла.
Горстка пепла — все, что осталось от его истинной. От его жизни. От его счастья. От его души.
Бочка выпала из рук. Из нее на палубу выплеснулась вода.
Ошеломленный, Дьяр смотрел на черную пыль у своих ног.
Это его любимая? Его Арабелла?
Эта кучка черного праха — она?
Он взвыл. Запрокинул голову к пылающим небесам и заорал во всю силу легких. Завопил так, словно хотел выкричать из себя жизнь. Кричал и кричал, как безумец, а потом рухнул на колени перед останками своей души и зарылся в прах пальцами, словно пытался отыскать в нем Арабеллу.
Как же так?
Они почти добрались до дома. Были так счастливы. Строили планы.
Рыдая, Дьяр стиснул в кулаках еще теплый пепел.
— Ты не станешь новым Хранителем, — раздался сверху голос ненавистного Фольна, укравшего у него будущее.
Так вот из-за чего его предали!
Из-за власти! Из-за такой мелочи! Кому нужна эта власть, когда ладони черные от праха любимой женщины?
Опустив голову, Дьяр безумным взглядом уставился на свои руки: темный пепел забился под ногти, в каждую трещинку кожи, сделал линии на ладонях черными.
Линия жизни, линия любви. Черные.
Фольн метил на его место. После Дьяра он был следующим в очереди на титул Хранителя Огня и не погнушался никаких средств, чтобы устранить конкурента.
Но Арабелла… Убить истинную дракона… У него же самого есть избранница. Он должен понимать.
— Здесь ты и сдохнешь, — выплюнул Фольн, его брат, тот, с кем Дьяр носился по лесам острова и учился прыгать в море с обрыва. — Сгинешь навсегда. И никто не узнает, что каким-то невероятным прискорбным образом тебе удалось сбежать из того чудесного места, куда тебя упекли.
Сквозь толщу боли в измученный разум Дьяра пробилась догадка.
«Так это Фольн меня сдал карателям, — равнодушно подумал он. — Это Фольн подстроил, чтобы меня схватили».
Мысль не вызвала в его сгоревшей дотла душе никаких эмоций. Какая разница. Арабелла мертва. Ничто больше не имеет значения.
Но Дьяр должен отмстить за ее убийство. Да, он должен отомстить. Должен заставить предателя Фольна захлебнуться собственной кровью.
Он вскочил на ноги. Горе выжгло все чувства, оставив внутри мертвую, обугленную пустоту, и эту пустоту сейчас стремительно заполняла ярость. В венах вскипела кровь, пульс
забился в висках, в горле родился крик:— Ты!
Теперь уже ладони Дьяра создали огненный шар и запустили им в крылатый силуэт за горящими парусами.
Мерзавец Фольн! Он с легкостью уворачивался от смертельных снарядов своего противника, лавировал в небе и издевательски хохотал. Крылья были его преимуществом, они делали предателя слишком ловким, неуязвимым для врага, застрявшего на палубе тонущего судна.
— Ты умрешь! Умрешь! — злорадно смеялся ублюдок и швырялся огненными шарами не в Дьяра — в корабль, помогая тому быстрее уходить под воду. — Твои папочка и мамочка так и не узнают, что их сынок выжил в плену, что почти добрался до Острова и погиб буквально на пороге родного дома.
В бешенстве Дьяр стиснул кулаки, прицелился и метнул в негодяя сгусток ревущего пламени. Мимо. Опять мимо! А все проклятые крылья! Крылья, которые у Фольна есть и которых у него, Дьяра, нет.
Вот бы подняться в воздух! Тогда бы они с противником были на равных.
— А до Петли всего двадцать километров, — зубоскалила в облаках эта тварь, — но ты не доплывешь. Я не дам тебе доплыть. Может, если бы ты вернулся позже, после того как назначили нового Хранителя. Но не теперь. Теперь — нет.
В небе Фольн замахнулся для нового сокрушительного удара. Шар уже трещал в его руках, разрастаясь, стремительно увеличиваясь в размерах. Гигантский шар.
Пол под ногами покачнулся, между деревянными досками начала просачиваться вода. Морская пучина с минуты на минуту готовилась поглотить корабль, и Дьяр решил не сопротивляться судьбе: без Арабеллы бороться за жизнь не хотелось. Единственное, о чем он до безумия, до иступленной ярости жалел, — что не удалось отомстить.
Но ничего, скоро они с любимой встретятся. Милостивая Афлоксита уже приготовила для них беседку в своем волшебном саду. Еще немного — и Арабелла снова будет в его объятиях. Вечность они проведут, сидя под виноградной лозой на берегу озера Взаимности и держась за руки. Туда попадают после смерти влюбленные. Так что они с Арабеллой снова будут вместе и счастливы, пусть и не здесь.
Огненный шар над головой ублюдка Фольна достиг каких-то запредельных размеров. От шипения пламени, заключенного в нем, закладывало уши, от яркого света слепило глаза. Вода поднималась из-под пола и заливала ноги Дьяра. Бороться больше не было смысла. Жить смысла не было тем более, и Дьяр опустил веки, вздернул подбородок и приготовился принять смерть.
Скорее. К любимой.
— Сдохни! — заорал Фольн.
И тут кое-что произошло.
Даже сквозь преграду сомкнутых век по глазам ударил ярчайший свет. Сильнейший жар заставил кожу мгновенно нагреться.
Как будто где-то рядом взорвалась бочка пороха. Тысяча бочек пороха.
На одну секунду Дьяр решил, что уже на том свете, что огненный шар предателя Фольна его настиг, но боли не было, даже короткой вспышки, и он распахнул глаза, чтобы увидеть…
Огромная, на полнеба птица заслонила сверкающими крыльями горизонт. Каждое ее перо горело, каждое было языком пламени. Ее длинный сияющий хвост развевался в воздухе лентами огня. Глаза пылали, из распахнутого золотого клюва наружу рвался пронзительный клекот ярости.