Верноподданный (Империя - 1)

______________

* Искаженное sauve qui peut (фр.) - спасайся кто может.

Кюнхену пришлось прервать свою вольную импровизацию, он пронзительно захихикал. Ему ответил громовой гогот застольной компании. Наконец Кюнхен возобновил рассказ:

– Эти продувные бестии и нас научили коварству. А их женщины! Таких фурий, как француженки, свет не видывал. Кипяток лили нам на головы. Ну, подобает это дамам, я вас спрашиваю? Когда все запылало, они стали бросать детей в окна и еще, видите ли, хотели, чтобы мы ловили их. Умно придумали. Мы и ловили этих выродков, да только на штыки. А потом и дам таким же манером.

– Кюнхен согнул изувеченные подагрой пальцы так, словно охватывал ими приклад ружья, и поднял глаза кверху, будто собираясь кого-то поддеть на штык. Стекла его очков поблескивали, он продолжал вдохновенно врать.
– Под конец, - пищал он, - какая-то толстая-претолстая баба хотела пролезть через окно, но как ни ловчилась, ничего не выходило. Тогда она попыталась вылезть задом наперед. Только она, милочка, не приняла в расчет Кюнхена. Я, не будь ленив, вскакиваю на плечи двух солдат и ну щекотать штыком ее толстую французскую...

Шумные хлопки, хохот заглушили последние слова. Кюнхен смог только выкрикнуть:

– В день Седана я всегда рассказываю эту историю своему классу, конечно в благопристойных выражениях. Пусть молодежь знает, какими героями были их отцы.

Все сошлись на том, что подобные рассказы могут только укрепить националистический образ мыслей у молодого поколения, и один за другим потянулись чокаться с Кюнхеном. От восторга они так вошли в раж, что никто не заметил, как к столу подошел новый посетитель. Ядассон неожиданно увидел скромного господина в сером пальто a la Гогенцоллерн и покровительственно кивнул ему.

– Смелей, смелей, господин Нотгрошен, присаживайтесь.

Дидерих, весь еще во власти возвышенных чувств, напустился на него:

– Кто вы такой?

Незнакомец отвесил низкий поклон:

– Нотгрошен, редактор "Нетцигского листка".

– Кандидат в голодающие, стало быть?
– сказал Дидерих и сверкнул очами.
– Неудачливые гимназисты, голодранцы с аттестатами, опасная братия?

Все рассмеялись; редактор смиренно улыбнулся.

– Его величество заклеймил вас, - сказал Дидерих.
– А в общем, садитесь.

Он даже налил ему шампанского, и Нотгрошен, благодарно склонясь, выпил. Трезвый и смущенный, он оглядывал компанию, раззадоренную и взвинченную выпитым вином, а многочисленные пустые бутылки, стоявшие на полу, свидетельствовали, что выпито немало. О редакторе тут же забыли. Он терпеливо ждал, пока кто-то не осведомился, как он попал сюда среди ночи, точно с неба свалился.

– А кто же выпустит газету?
– ответил Нотгрошен с той важностью, с какой обычно говорят о своей работе мелкие чиновники.
– Ведь вы же захотите утром прочесть все подробности убийства рабочего.

– Мы их знаем лучше вашего!
– крикнул Дидерих.
– Вы-то, голодная рать, все высасываете из пальца.

Редактор беззлобно улыбнулся и угодливо выслушал сбивчивое описание событий, которые все наперебой излагали ему. Когда шум улегся, он заговорил:

– Так как вы, господин...

– Доктор Геслинг!
– гаркнул Дидерих.

– Нотгрошен, - пробормотал редактор.
– Так как вы давеча упомянули имя кайзера, вам, я думаю, небезынтересно будет узнать о новом манифесте его величества.

– Я запрещаю критиковать его величество!
– крикнул Дидерих.

Редактор втянул голову в плечи и прижал руку к сердцу.

– Речь идет о новом послании кайзера.

– А как оно попало на ваш письменный стол? Опять подлое предательство?
– спросил Дидерих.

Нотгрошен, защищаясь, поднял руку.

– Сам кайзер приказал обнародовать послание. Завтра утром вы все прочтете в газете. Вот гранки!

– Читайте, доктор!
– скомандовал майор.

– Какой доктор?
– воскликнул Дидерих.
– Вы разве доктор?

Но никто уже ничем, кроме послания, не интересовался. Гранки вырвали из рук редактора.

– Браво!
– крикнул Ядассон, еще сохранивший способность читать.
– Его величество признает себя последователем позитивного христианства.

Пастор Циллих так обрадовался, что на него напала икота.

– Теперь Гейтейфель узнает... ик! Наконец-то этому наглецу, который кичится своей ученостью... ик!.. будет воздано по заслугам. Они берутся решать вопрос об откровении! В нем даже я... ик!.. едва разбираюсь. А ведь я изучал богословие!

Учитель Кюнхен, высоко подняв руку, размахивал листками гранок.

– Г-а-ас-пада! Плюньте мне в лицо, если я не прочту сие послание в классе и не задам сочинения на эту тему.

Дидерих впал в благоговейную серьезность.

– Воистину, господь избрал Хаммураби своим орудием!{151} Посмотрим, кто дерзнет оспаривать это!
– Он, сверкая очами, оглядел всех по очереди.

Нотгрошен поежился.

– Ну, а кайзер Вильгельм Великий{151}?
– продолжал Дидерих.
– Тут уж я не потерплю никаких возражений. Если он не орудие господне, значит, господь бог понятия не имеет, что такое орудие.

– Полностью согласен, - поддакнул майор.

К счастью, и все остальные были согласны. Дидерих был настроен воинственно. Цепляясь за стол, он с трудом поднялся.

– Ну, а наш несравненный молодой кайзер?
– спросил он с угрозой в голосе. Со всех сторон послышалось:

– Исключительная личность... Весь порыв и действие... Многосторонен... Оригинальный мыслитель...

Но Дидериху и этого было мало.

– Предлагаю причислить его к орудиям!

Предложение было принято.

– Предлагаю, далее, телеграфировать его величеству о нашем решении.

– Поддерживаю!
– взревел майор.

Дидерих подытожил:

– Принято единогласно!
– и рухнул на стул.

Кюнхен и Ядассон взялись общими силами сочинить телеграмму. Составив фразу, они немедленно читали ее вслух.

– "Общество, собравшееся в ресторане города Нетцига..."

– Собрание граждан города Нетцига, заседающее в...
– потребовал Дидерих.

Они продолжали:

– "Собрание граждан националистического образа мыслей..."

– Националистического... ик! и христианского!
– добавил пастор Циллих.

– Неужели вы, господа, действительно намерены...
– с тихой мольбой взывал Нотгрошен.
– Я думал, это только шутка...

Дидерих разгневался:

– Мы не шутим священнейшими чувствами! Быть может, разъяснить вам это осязательно, жалкий вы неудачник?

Взглянув на руки Нотгрошена, поднятые в знак полного признания им своей ошибки, Дидерих мгновенно успокоился и проговорил:

– Ваше здоровье!