Верноподданный (Империя - 1)

– Объяснитесь точнее!
– В голосе Вулкова пророкотали гневные нотки, но Дидерих в раже ничего не заметил.

– В нашем комитете эта идея уже рассматривалась. Желательно воздвигнуть памятника самом оживленном месте города и разбить вокруг парк для народных гуляний как символ неразрывной связи властелина с народом. Для этой цели мы наметили довольно большой участок в центре города; там легко будет заполучить близлежащие строения. Это Мейзештрассе.

– Так, так. Мейзештрассе.
– Брови Вулкова сдвинулись, предвещая грозу. Дидерих почуял недоброе, но остановиться уже не мог.

– Мы задумали обеспечить за собой упомянутые участки раньше, чем город вплотную займется этим делом, и тем самым предупредить возможность противозаконных спекуляций. Само собою разумеется, что нашему почетному председателю принадлежит право первым...

Дидерих оборвал себя на полуслове и стремительно попятился: буря грянула.

– Сударь! Вы за кого меня принимаете? Я что, ваш коммерческий агент, что ли? Неслыханно! Беспримерно! Какой-то купчишка осмеливается предложить королевскому регирунгспрезиденту обстряпывать с ним его грязные дела!

Вулков нечеловечески ревел и надвигался на отступавшего Дидериха, обдавая его жаром своего тела и особым, одному ему присущим запахом. Собака тоже вскочила и ринулась в атаку. Казалось, вся комната, яростно рыча и завывая, кинулась на Дидериха.

– Вы ответите за тяжкое оскорбление должностного лица, сударь!
– орал Вулков, а Дидерих, нащупывая позади себя дверь, гадал: кто первый вцепится ему в горло - собака или Вулков. Его трусливо бегающие глаза остановились на бледном лице, оно грозило ему со стены, оно метало молнии. Вот она и схватила его за горло - власть! Он зарвался, он возомнил себя на равной ноге с нею! Это была его погибель, она, власть, обрушилась на него всем ужасом светопреставления... Вдруг дверь за письменным столом открылась, и вошел человек в форме полицейского. Но трясущемуся Дидериху теперь было уже все равно. Вулкова присутствие полицейского навело на новую адскую мысль.

– Я могу, выскочка вы несчастный, велеть немедленно арестовать вас за подкуп должностного лица, за попытку подкупа высшей государственной инстанции имперского округа! Я брошу вас за решетку, я пущу вас по миру!

На полицейского офицера этот страшный суд произвел куда более слабое впечатление, чем на Дидериха. Положив бумагу на стол, полицейский вышел. Впрочем, и сам Вулков круто повернулся и опять закурил свою сигару. Дидерих для него больше не существовал. И Шнапс тоже не замечал его, словно он был пустое место! Наконец Дидерих отважился молитвенно сложить руки. Его шатало.

– Господин президент, - заговорил он шепотом, - господин президент, с разрешения вашей милости, я позволю себе... с вашего разрешения, позвольте мне установить, что здесь произошло печальнейшее недоразумение. Да разве бы я при моем националистическом образе мыслей осмелился... Да как это возможно?

Он подождал, но никто, видимо, его не слушал.

– Если бы я думал о своей выгоде, - продолжал он несколько более внятно, - а не пекся бы неусыпно об интересах националистических, я был бы теперь не здесь, а у пресловутого господина Бука. Ведь этот господин, даю честное слово, предложил мне продать мой участок городу, либералы задумали построить там приют для грудных младенцев. Но я с негодованием отверг это наглое требование и нашел прямой путь к вам, ваша милость. Ибо лучше, сказал я, памятник кайзеру Вильгельму Великому в сердце, чем приют для грудных младенцев в кармане, сказал я, и открыто скажу это и сейчас.

Так как Дидерих заговорил громче, Вулков повернулся к нему.

– Вы все еще здесь?
– спросил он.

И Дидерих ответил вновь замершим голосом:

– Господин регирунгспрезидент...

– Что вам от меня нужно? Я с вами не знаком. Никогда не имел с вами никаких дел.

– Господин президент, в интересах дела национализма...

– С лицами, которые спекулируют земельными участками, я не веду никаких дел. Продайте ваш участок, и баста. Тогда поговорим.

Дидерих, белый как мел, чувствуя себя раздавленным, пролепетал:

– А если я соглашусь, наш договор остается в силе? Орден? Намек Клюзингу? Почетный председатель?

Вулков скроил гримасу:

– Ладно уж! Но продать немедленно.

Дидерих задыхался.

– Я принесу эту жертву, - сказал он.
– Самое драгоценное, чем обладает истый монархист, - мои верноподданнические чувства должны быть превыше всякого подозрения.

– Разумеется, - буркнул Вулков, и Дидерих ретировался, гордый своим отступлением, хотя его и удручало сознание, что Вулков едва терпит его как союзника, точно так же как он едва терпит своего механика.

Магду и Эмми он застал в салоне; они сидели одни-одинешеньки, перелистывая какой-то роскошный альбом. Гости разошлись, фрау Вулков также покинула их: ей надо было переодеться к предстоящему вечеру у супруги полковника фон Гафке.

– Моя беседа с господином Вулковом дала вполне удовлетворительные результаты для обеих сторон, - сказал он сестрам, а когда они вышли на улицу, добавил: - Только сейчас я понял, что значит, когда ведут переговоры два корректных человека. В нынешнем деловом мире с его еврейским засильем об этом и представления не имеют.

Эмми, возбужденная не меньше Дидериха, заявила, что она собирается брать уроки верховой езды.

– Если я дам тебе на это денег, - сказал Дидерих, но лишь порядка ради. Он был горд за Эмми.
– Скажи, у лейтенанта фон Брицена есть сестры? спросил он.
– Постарайся познакомиться с ними и добиться для всех нас приглашения на ближайший прием у фрау фон Гафке.
– Как раз в эту минуту на противоположной стороне проходил сам полковник. Дидерих долго смотрел ему вслед.
– Я прекрасно знаю, что оглядываться неприлично, но ведь это высшая власть, а она так притягательна!

Договор с Вулковом только прибавил Дидериху забот. Реальному обязательству продать дом он мог противопоставить всего лишь надежды и перспективы, - очень дерзкие надежды и туманные перспективы... Однажды в воскресенье - морозило и уже темнело - Дидерих отправился в городской парк и на уединенной дорожке повстречал Вольфганга Бука.

– Я все-таки иду на сцену, - заявил Бук.
– Решено окончательно.

– А адвокатская карьера? А женитьба?

– Я пробовал стать на этот путь, но театр влечет сильнее. Там, знаете ли, меньше ломают комедию, честнее делают свое дело. Да и женщины красивей.

– Это еще не основание, - ответил Дидерих.

Но Бук говорил серьезно:

– Должен признаться, что пущенный о нас с Густой слух позабавил меня. Но, с другой стороны, при всей его нелепости он существует, девушка страдает, и я не могу ее больше компрометировать.

Дидерих искоса бросил на Бука испытующий взгляд: у него создалось впечатление, что Вольфганг ухватился за эту сплетню лишь как за предлог уклониться от женитьбы.

– Вы, конечно, понимаете, - строго сказал Дидерих, - в какое положение ставите свою невесту. Теперь ее не всякий согласится взять замуж. Надо быть рыцарем, чтобы сделать это.