Вернуться в сказку

В конце концов, мужчина не выдерживает, сухо прощается и выходит из комнаты, проходит тот самый коридорчик с белыми стенами, спускается по лестнице, которая не скрипит, ненадолго останавливается у комнаты, большой комнаты, где жил когда-то Джордж. Но теперь мальчик никогда не вернётся сюда. Именно здесь погибла Мари, и это место заставляет его снова и снова переживать события того проклятого дня. Дня, когда их семья развалилась окончательно. В день, когда умерла последняя надежда на счастливую жизнь, на жизнь, которая была до смерти Аннэт…

Дэвид выходит на улицу, в тот заброшенный садик, где раньше его жена пыталась сажать экзотические растения. Проходит по, ещё не до конца заросшей, благодаря стараниям старухи-экономки, дорожки, оборачивается перед самой калиткой. Его шестнадцатилетний сын сидит на том же подоконнике, отсюда это прекрасно видно,но на отца не смотрит. Дэвид тяжело вздыхает и идёт дальше. В конце концов, дома его ждёт жена, к которой он, за все годы их брака, уже успел привыкнуть, дома его ждёт работа, работа, ради которой он предал собственных детей.

— Зачем ты пришёл?! — шепчет Джордж, когда тот наконец уходит. — Мне было так хорошо без тебя!

День выдался тёплым, солнечным и как ни странно тихим — как раз то, что нужно пожилому человеку, чтобы чувствовать себя комфортно. Ребятишки, которые обыкновенно летом носились по улицам, гоняя мяч или просто шумно болтая, сейчас были на занятиях, и ничто не могло мешать господину Делюжану наслаждаться спокойствием и тишиной. Сидеть в кресле вот так — не делая ничего, даже не читая — что может быть лучше? Когда все дела уже давно сделаны, когда совершенно некуда спешить, да и не зачем… Делюжан любил такие дни. Любил спокойную осень. Любил просто сидеть и ни о чём не думать. Как когда-то он сидел дома, порой даже в ночном халате. Когда у него был дом… Не тот дворец, который находится в столице, а тот дом, который был взорван. Вместе с его семьёй. Его женой и двумя детьми.

День выдался солнечным и, главное, спокойным, как раз таким, чтобы можно было что-нибудь обдумать, переосмыслить, понять… Как раз таким, чтобы можно было помечтать, подумать о чём-то светлом и хорошем, когда можно представить, что все несчастья, которые произошли — лишь дурной сон, и чтобы они закончились стоит только закрыть глаза…

Закрыть глаза — и не будет той боли, того взрыва… Не будет последующих долгих дней, которые никак не хотели становиться хоть чуточку короче… Не будет амбициозного Хоффмана, тщеславного Горация, гордой Алесии, забитой Моники, не будет слабовольного короля Алана, его глупой жены, его вспыльчивого отпрыска…

В кабинете первого министра светло. Окна раскрыты почти на распашку — в начале осени всегда так душно и тепло, что совсем не хочется их закрывать. на улице светло и сухо, тепло, а вовсе не жарко, как летом. Пожилой человек сидит в высоком мягком кресле нежится в лучах ласкового осеннего солнца и далеко не сразу, эта невнимательность обыкновенно была ему несвойственна, замечает, как в кабинет проскальзывает молодая девушка, руки которой трясутся, да и весь вид которой говорит о переживаемом волнении.

— Что-то случилось, милая Моника? — спрашивает мужчина, щурясь. — С тобой всё хорошо?

Девушка кивает, плюхается на стул, не дожидаясь приглашения. Ноги будто не держат её. Пожилой министр чему-то улыбается, смотрит на неё с интересом человека, уставшего от рутинной, однообразной жизни, которому предоставили возможность выбора, возможность хоть как-то разнообразить дни своего существования.

Моника рассказывает сбивчиво и быстро, иногда останавливается, будто задыхаясь, почти плачет, она почти заставляет себя говорить и не может остановиться одновременно. Делюжан смотрит на неё внимательно — она постоянно теребит платок, никак не может успокоиться. Сперва он слышит далеко не все её слова — ему куда интереснее просто наблюдать за ней.

— Умоляю тебя, Моника! О какой невинности Анны ты говоришь?! — смеётся Делюжан, всё же, кое-как уловив суть в заявлении подопечной. — Она, конечно, не наша Алесия, но отнюдь не такая праведница, как ты!

Девушка краснеет и тихо замечает, что она не видит в этом ничего смешного. Моника ловит себя на мысли, что завидует этой девушке, она не говорит этого, нет, но Делюжану достаточно и того, что он видит. Хоффман выглядел таким счастливым, стоя рядом со своей супругой. Анна улыбалась. Именно в тот день, когда Георг объявил на помолвке, а после — в день самой свадьбы. Моника ненавидела эту кареглазую весёлую девушку, худую, бледную, но, как заметил Гораций, живую, совсем не похожую на Монику. А министр тогда сказал, что Анна чем-то похожа на самого Хоффмана — такая же энергичная, худая, с таким же цепким взглядом… Моника ненавидела Анну. С той самой минуты, когда Георг представил её своим друзьям. Нет, раньше. С той самой минуты, когда эта Анна, вообще, появилась рядом с Хоффманом.

— Девушка не должна до свадьбы… — растерянно шепчет мисс Эливейт.

Делюжан не перестаёт смеяться. Он уже не помнит, когда Моника совершала столь глупые вещи. Сегодня, девушка прибежала к нему и стала что-то бормотать о том, что Анна не может выйти замуж за Георга. А после, когда министр спросил ту, в чём дело… Мужчина не припоминал, чтобы Моника грешила подобной глупостью и неосторожностью. Он достаточно давно знал её, и за это время девушка показала себя человеком весьма одарённым и способным, в отличие от того же Горация. Но что же творилось с ней сейчас? И почему?

Делюжан внимательно смотрит на девушку, словно пытаясь что-то понять. Ему вспоминается, что, кажется, Хоффман когда-то, когда об Анне в столице не шло ещё никаких разговоров, пытался ухаживать именно за мисс Эливейт…

Как давно это было? Министру казалось, что ещё совсем недавно. Хоффман, если слухи были правдивы, разумеется, ухаживал за сей девушкой в своей манере, видимо, именно это ей и не понравилось. Что случилось дальше? Впрочем, Делюжан не слишком любил разнообразные сплетни. Половина из той информации, которая поступала через них, конечно, была правдой, но другая половина… А министр во всём любил точность. Точность и спокойствие. Без всякой там суеты и беготни. Только чистые факты. Без всяких приукрашиваний.

— Успокойся. Уверен, Хоффман прекрасно знает, с кем и где была Анна до него, а так же о том — была ли. В конце концов, мы можем даже пожалеть её! — Моника удивлённо хмурится. — Она вторая из десяти дочерей своих родителей. Замечу, её семья, и так, не слишком-то богата. Но Анна сумела пробиться сюда, в высший свет. Тем более, речь идёт о связи её только с одним мужчиной для этого.

Моника смотрит настолько удивлённо и непонимающе, и министр видит, что следует перевести разговор на другую тему. Ему совсем не хочется сейчас затрагивать больную тему для подопечной. Сейчас совсем не хочется быть серьёзным. Хочется просто отдохнуть… Просто отдохнуть — сидя в кресле, не видя всех этих возмущённых и удивлённых взглядов, не слыша всех этих вздохов и ахов…

Расслабиться — его единственное желание сейчас…

Что может быть важнее и нужнее спокойствия? Вряд ли есть что-то такое… Делюжан прикрыл глаза. В его кабинете так хорошо сейчас — тепло, светло… Это как раз то время года и время дня, когда он предпочитает отдыхать, к счастью, и дел сейчас было не слишком много, а теми которые и были, занимались другие. Когда министр снова открывает глаза, Моника уже закрыла лицо руками и всхлипывает, плечи её подрагивают.

Не сказать, что мужчина ожидал от неё такого поведения. Да такое можно было бы даже от Алесии ожидать, она порой любила закатывать сцены, чтобы получить что-либо, но не от Моники, это точно. Что-то выводило эту девушку из душевного равновесия, и Делюжан всерьёз стал задумываться, правдивы ли были те слухи, в которых…