Вернуться в сказку

— Ох, Элис… — ласково, почти виновато, шепчет он, одной рукой гладя её по светлым растрепавшимся волосам, — ты ничего мне не сделала…

В следующую секунду нож вспарывает девушке горло. Райан почти мгновенно подносит к шее Алесии кубок, наполняет его её кровью, с наслаждением наблюдая за этим.

Комментарий к II. Глава двадцать первая. Девятый обрывок недуга.

* Мюзикл “Странная история доктора Джекила и мистера Хайда” - Добро и зло

========== II. Глава двадцать вторая. Десятый обрывок безразличия. ==========

Древний камень у межи

Перекрестками объят

Две дороги сторожит.

Хочешь — в ад, а хочешь — в рай

И куда тебе пора,

Ты гадаешь по часам,

Другом звался мне вчера.

Кем теперь? Не знаешь сам.

Дорога вперед, дорога назад.

Потерянный друг, обиженный брат,

Что выберешь ты своею тропой,

И кто у ведет тебя за собой?

А в рай так длина, а в ад так легка,

Там черти предложат выпить пивка

И скажут: твои мы навеки друзья,

Захочешь уйти, да будет нельзя.

Ты в молчании своем,

Так похожем на доспех,

Споря с грязным вороньем,

Враз забыл и проклял всех.

В поле ветру расскажи,

Как отверг слова мои,

Как не ведал, что от лжи

Исцеляет яд змеи.

Дорога вперед, дорога назад.

Смятенной души затравленный взгляд

Летит мотыльком на адский огонь,

И смех сатаны несется вдогон,

А к раю тропинка долбит висок.

Кричат под ногами кровь и песок

Под слоем часов, месяцев, лет,

Под грязью и глиной прячется след.

Выпив злобу и печаль,

Не оставив ничего.

Я устала биться в сталь

Двери сердца твоего.

А тебе дороже нить

Замороженной тиши,

Легче в спину нож вонзить,

Чем достичь твоей души.

Дорога вперед, дорога назад,

Куда повернешь, в рай или в ад?

Бьет ангел крылом, спасая тебя,

Черт лесть разливает душу губя.

К чертям так легко бывает идти,

В рай ноги сбивают камни пути,

И в сердце кровит тревожная дрожь…

Ах, если бы знать, куда ты пойдешь…*

Осмальлерд был, как оказалось, в принципе, во многом похож на Землю. Пожалуй, в далёком прошлом, эти два мира были похожи ещё больше, но сейчас всё было немного не так. В Осмальлерде была магия, которой не было на Земле, во всяком случае, не было в таких количествах. Наверное, именно это создавало некоторые различия в техническом развитии этих двух миров. Хоть, пожалуй, Мария могла сказать это теперь, то королевство, в котором жил и работал Хоффман, казалось куда более привычным для неё, как для человека, всю жизнь проведшего на Земле, нежели Орандор, принцессой которого ей нужно было стать. Тут было почти всё, к чему она так привыкла. Ну… Почти всё… Не было разве что интернета, персональных компьютеров, телевизоров… Зато было радио, которое оказалось почти интересно послушать. Наверное, именно так седели лет сто назад люди на Земле, слушали радио, читали газеты, говорили о событиях, происходящих в своей стране, в мире, не особенно представляя саму картину того, что именно происходило. А ещё был граммофон с музыкальными пластинками. Марии было очень интересно посмотреть на это — самая старая вещь в её доме была куплена незадолго до её, Марии Фарелл, рождения, а самая старая в доме Ала — лет тридцать-сорок назад. Марии, по правде говоря, очень не хватало таких красивых старинных вещей, которые были дома у миссис Шаттри, которая, правда, почему-то просила называть себя не иначе, как мадам Рошшер. В доме старушки было просто море самых разнообразных старых часов, пластинок, фотокарточек, радио, был и граммофон, правда в Осмальлерде это изобретение воспринималось совсем иначе. Теперь Осмальлерд даже начинал нравиться мисс Фаррел. Орандор был скучным королевством, жившим по средневековым порядкам, а в, кажется, королевстве Анэз уже существовали автомобили, заводы, радио… Тут, пожалуй, было совсем другое представление об искусстве, посмотреть на которое тоже оказалось очень интересно. Впрочем, Фаррел не знала — на самом ли деле оно совсем иное, нежели на Земле или просто шло тоже с некоторым опозданием (или же, напротив — опережением). Впрочем, несостоявшейся принцессе здесь почти нравилось. Мердоф, исполняя указания Хоффмана, даже сводил её на пару выставок, чтобы Мария смогла получше понять Осмальлерд. Несостоявшейся орандорской принцессе даже понравилось бродить по этому застеклённому павильончику, смотреть на яркие картины, художников которых она не знала, понравилось любоваться небом через стеклянный купол павильона, понравилось после выставки сидеть в небольшом кафе и есть мороженое, которое было куда вкуснее, чем у неё дома. В Орандоре всё было иначе — кое-как выложенные мостовые, будто наспех, плохо одетые, плохо пахнущие люди. Это не могло сильно нравиться и было весьма непривычно. Особенно после Земли. К тому же, там не было такого количества интересных книг, нот, картин, как в Анэз. Было высокое голубое небо, яркое солнце, зелёная трава, маленькие домики… Только вот это Марии как раз нравилось меньше всего. Эти маленькие, словно сказочные домишки, на которые, казалось, достаточно было слегка подуть, чтобы они развалились, сильно раздражали девушку. Бывшая принцесса и сама вряд ли бы ответила на вопрос — почему. Просто раздражали. И всё.

«Почему?» — глупый вопрос… Особенно, когда не знаешь, что на него ответить.

Мария встала уже достаточно давно, но с постели вставать не спешила. Кажется, на Земле уже начался учебный год. Школа. Уроки. Сумки, полные учебников, тетрадей и блокнотов. Пожалуй, девушке совсем не хотелось оказаться там — на Земле — сейчас. В Осмальлерде ей никто не мешал заниматься тем, чем ей хотелось заниматься — бумажками, книжками, собственными блокнотиками, исправлением того, что было написано в этих блокнотиках… Пожалуй, ей не хватало мамы и Розы, которые, хоть и сильно раздражали, были такими привычными… По вечно дрожащему голоску Розы и своим снисходительно-презрительным ответам младшей сестре. По маминому занудству, которое не так давно выводило её из себя. Конечно, она грустила по Алу. По его шуткам, по человеку, который всегда находился рядом. По человеку, всегда готовому её поддержать, даже в тех ситуациях, когда она явно была неправа. Несомненно, она скучала по дяде Джошуа. По его понимающему взгляду, по машине в его гараже. По человеку, ближе которого у неё, пожалуй, никогда и не было…

Погода за окном была просто прекрасная. На самом деле. Можно было перестать сидеть взаперти, выйти на улицу, вдохнуть полной грудью тот воздух, загрязнённый производственными отходами — тут всё ещё дымили заводы, такие, о которых можно было прочитать в книгах о конце девятнадцатого и начале двадцатого веков, о которых можно было посмотреть в фильмах о тех временах. Вид на красные кирпичные трубы и такие же красные кирпичные заводы был. пожалуй, не так плох. Во всяком случае, теперь никто не копошился в стене (Мария была уверена, что за стеной ничего не было, а значит оставалось думать только о том, что кто-то мог поселиться в другом измерении, как было написано в одной из тех книг, которые Мердоф ей притащил), не так ярко светило солнце в окно по утрам… Правда, куда больше этих людей, постоянно суетящихся, пробегающих прямо под окном, но это, пожалуй, потерпеть куда проще. Окна квартиры, в которой их поселил Хоффман, выходили на завод, принадлежащий ему же.

Мария потянулась и бросилась одеваться. Не хватало ещё проваляться в постели весь день. Раньше такого никогда не случалось. Когда рядом был Ал, пожалуй, просто не умеющий вставать поздно и валяться без дела. Вот Мердофа, казалось, такое положение вещей весьма устраивало. Он, вообще, не любил куда-то выбираться. Что же… В крайнем случае, она пойдёт одна. В конце концов, ничего страшного не случится. Ну… Не должно случиться.

Одевшись, несостоявшаяся принцесса на цыпочках, стараясь не шуметь, выходит из своей комнаты. На диване в гостиной, как и ожидалось, развалился крепко спящий Мердоф, очевидно, вставать не собирающийся. Что же… Мария примерно знала, что всё будет именно так: Айстеч будет сладко спать, а ей придётся стараться не разбудить её. Потому что иначе она уже никуда не пойдёт, во всяком случае, сегодня. В гостиной было довольно прохладно. Во всяком случае, куда холоднее, чем в комнате, где ночевала Мария. Мердоф лежал на диване и сладко спал. Одеяло сползало с него и бывшая принцесса, немного подумав, осторожно поправила его перед тем, как выйти из комнаты, а потом и из квартиры.

Парадная дома, куда поселил их Хоффман, находилась, как оказалось, под строгим надзором мадам Парготтерри, пожилой сухенькой женщины, всегда одетой в бархатное платье тёмно-синего цвета, со стальными нервами и характером, которую, казалось, Мердоф весьма побаивался. В парадной запрещалось почти всё — от громких разговоров и уличной обуви, надевать которую разрешалось лишь перед выходом, до ночных посиделок. Пожалуй, Марии даже хотелось, что там, на Земле, в её родном — или не совсем родном — Эйджаксе, где она выросла.

На улице было ещё довольно тепло. Светило то самое солнце, от которого девушке сегодня почему-то не особенно хотелось прятаться. Обычно в такие дни Альфонс буквально силой вытаскивал её на улицу, чтобы они могли нормально погулять, без Розы, без всех остальных. Не так далеко от их дома находился лес… Там им всегда запрещали гулять. И именно там они часто проводили свободное время. Ал всегда старался разбудить её пораньше, чтобы они не наткнулись ни на кого из знакомых взрослых, которые могли их остановить и даже отправить обратно домой. Впрочем, Мария и сама старалась вставать как можно раньше — тогда был шанс проскочить мимо мамы и не заниматься весь день надоедливой младшей сестрой. Девушка всегда завидовала другу, у которого не было младших братьев или сестёр. Точнее были, но двоюродные, которых он видел, пожалуй, два-три раза в год. Фаррел казалось, что это было идеально.

Роза вечно чем-то болела. Мама постоянно возила её по больницам. Мария не мешала. Правда, не мешала. Она никогда ни в чём не упрекала до какого-то момента сестру, она готовила себе еду сама, она умела гладить, стирать свои вещи и делала это. Её никогда не приходилось заставлять. Но… Делать что-то за Розу было противно. Старшая сестра сама порой не понимала, откуда в ней столько презрения и ненависти к этой малышке. Роза не раздражала её первые несколько лет. Точнее, не очень раздражало. Было обидно, конечно, что ей, Марией, мама почти перестала заниматься, но не было той ненависти, того неприятия, которое появилось после — когда мама стала просить её сидеть с Розой. Именно тогда появилось то презрение… Пару раз Мария едва справлялась с искушением толкнуть сестру под машину. Почему Роза не могла делать сама то, с чем и в более раннем возрасте справлялась сама несостоявшаяся принцесса Орандора.