Верный слуга Алексея Михайловича. Две жизни Симеона Полоцкого

Отзывы современников о Б.М. Хитрово таковы: «Он был богат, благочестив и щедр и усердно чтил память своих умерших родственников». К этому следует прибавить его желание увидеть своего сына в ряду образованных российских мужей. Очевидно, что, по великой дружбе боярина с царем, уговорить Симеона Полоцкого изыскать время для обучения отпрыска не составляло труда.

В виршах «На именины боярина Богдана Матвеевича Хитрово» Симеон Полоцкий был более чем откровенен:

Радости полный днесь день совершаем, когда свята светло прославляем. Которого Бог дал тебя в патроны [94] , мой благодетель, он твоя защита. <…> Он ти заступник, ты питомец ему, даждь убо хвалу аггелу твоему. <…> От вся души всех ти благ желаю, а себя к стопам твоим повергаю. <…> Аз бо вседушно хощу ти служити и в числе верных твоих вменен быти.

94

Имеется в виду св. Иов, память которого почитается церковью 6 мая. — Примеч. авт.

«Милостивый муж» Ф.М. Ртищев происходил из семьи «благочестивой и набожной». В биографическом очерке [95] о нем сказано, что «он воплотил в себе идеал высшей нравственности русского мирянина XVII века». Он, как и Б.М. Хитрово, сопровождал Алексея Михайловича в Литовском походе и тогда-то познакомился с монахом Симеоном.

…Поблизости от Москвы, почти у самых Воробьевых гор, на берегу Москвы-реки стояла небольшая церковь во имя Андрея Стратилата. Урочище это называлось «Пленницы» и отличалось потаенной красотой и тишиной. С разрешения Алексея Михайловича и по благословению патриарха Ф.М. Ртищев на свои средства выстроил по соседству с Андреевской церковью храм во имя Преображения Господня и мужской монастырь, в котором расположилось училище. В 1648 году в нем поселилось 30 иноков, собранных из малороссийских монастырей. Вослед монахам из Киева в Москву прибыли ученые иноки Арсений (Сатановский) и Епифаний (Славинецкий). В 1650 году к ним присоединился Дамаскин Птицкий.

95

Автор Н.Н. Кашкин. — Примеч. авт.

Царь Алексей Михайлович и царица Мария Ильинична настолько ценили «Большого Федора», что избрали его дядькой для воспитания царевича Алексея, которому исполнилось 10 лет. «В учителя (в помощь Ртищеву. — Б. К.)был выписан белорусский ученый иеромонах Симеон Петровский Ситнянович, известный под именем Симеона Полоцкого». Ртищев умело воспитывал наследника престола, а Симеон Полоцкий вложил в обучение царевича всю душу. Оба прекрасно сознавали степень ответственности, которая лежит на них перед будущим России.

Век цесаревича Алексея, увы, оказался краток. Но те шесть лет, которые совместно провели Ртищев и Симеон Полоцкий в палатах царственного юноши, воочию доказали — к правлению государством необходимо готовить сызмальства. Кончина Алексея настолько потрясла Ртищева, что он навсегда отошел от какой-либо государственной деятельности и скрашивал свое отшельничество в беседах с учеными мужами, в числе которых непременно был Симеон Полоцкий, и заботах о своем детище. Ушел Ф.М. Ртищев из жизни 21 июня 1673 года. Между тем опыт, приобретенный «милостивым мужем» и дидаскалом Симеоном, даром не пропал, и спустя некоторое время Симеон Полоцкий вновь обосновался в чертогах царского наследника, царевича Федора Алексеевича.

ГЛАВА XII. МИР ЕСТЬ КНИГА

Мир сей украшенный — книга есть велика,

еже словом написана всяческих владыка.

Симеон Полоцкий

В воспоминаниях заезжих визитеров о Московии времен правления царя Алексея Михайловича, посланников и доморощенных бытописателей, насыщенных изображением быта и нравов тогдашней столицы России, прослеживается любопытное наблюдение — причудливое переплетение исконно российских традиций и обычаев с иноземными.

Тот, кому доводилось участвовать в пышных и торжественных дворцовых церемониях, поражался великолепию и роскоши одеяний государя, домочадцев и свиты. Сами же выходы монарха и церковные торжества представляли собой оригинальную переработку библейских притч. Не исключено, что свою лепту в такие действа внес и Симеон Полоцкий. Внутреннее убранство царских палат представало перед гостями «в несказанном сиянии и блистании» и вполне могло соперничать с убранством дворца императоров Византии.

В Постельных хоромах, куда простому смертному вход был закрыт, царила иная атмосфера, а их обитатели не считали великим грехом носить «польское» платье, слушать звучание органа и взирать на картины с вольными сюжетами. В тереме царевен все было благопристойно: иконы, тканые половики, скромная утварь. Однако и в этой келейной обстановке нашлось место для творений Симеона Полоцкого. Поздравления, стихотворные преподношения, переписанные каллиграфическим почерком и в красочных рамках, повсюду висели на стенах и не раз перечитывались, вызывая чувственные вздохи. Мирская жизнь дочерям Алексея Михайловича казалась несбыточной.

«Навычный многими философскими науками», Алексей Михайлович частенько представал перед иноземцами в окружении писателей и поэтов, художников и ученых-богословов. Так зарождалась особая дворцовая культура, где наряду с церемониями, расписанными «от сих до сих», прочно поселился изысканный вкус.

Неизменное «постижение книжной премудрости», которое сопровождало Алексея Михайловича на протяжении всей жизни, Симеон Полоцкий умело и ненавязчиво поддерживал в своем царском собеседнике.

Октавиан [96] царь римский, кроток зело бяше и с простолюдинами беседы творяше. О том и советницы яша увещати, дабы ся не изволил толико смиряти. Рече: «Таков аз хощу царь ко малым быти, какова аз хотел бым царя к себе зрети, аще был бым из чина родом умаленных, славою и богатством в мире не почтенных!»

96

Октавиан Август, римский император (63—14 гг. до Р.Х.). — Примеч. авт.

Отношение Симеона к власти однозначно, он предосудительно относился к тиранам, подобным Ироду, Навуходоносору, Нерону, и облекает слова Святого Писания в поэтические строфы:

Всякая власть от Бога, Он бо благи дает властелины. А злыя за грех попущает.

Не остается без внимания Симеона Полоцкого и такая сторона вопроса, как подобает относиться простому люду к власть имущим.

Весма убо должно есть власти почитати и в благих велениих им не пререкати. Противник бо сый власти Богу ся противит, за что Господь отмститель, иже благих живит.

Когда Симеон Полоцкий закончил свой земной путь, его ученик Сильвестр Медведев отметил в «Епитафионе» поразительную работоспособность учителя: «К тому присно прилежал Симеон чтению и писанию. На всякий же день имел залог писати в полдест по полутетради, а писание его бе зело мелко и уписисто. И пребывал в Москве 16 лет, написа своею рукою разных книг по исчислению прологов с десять, или вящше…»

Медведев упоминает лишь о книгах и книжицах Симеона Полоцкого, авторство которых неоспоримо. Однако труды Симеона Полоцкого как переводчика — свидетельство не только обширности познаний в латинском и польском языках, но и избирательности, желания приобщить к чтению великосветскую Москву, а следом за ней и Россию. Симеон Полоцкий перевел на церковнославянский язык или сделал художественную обработку таких сочинений, как «Сказания о Магомете» Викентия Белловаценса, «Тестамент, или Завет Василия, царя Греческого, к сыну его Лву Философу», сказания «О иконе Божия Матери Владимирская», «Вертоград душевный», «Поучения Григория Двоеслова», «Книга Петра Альфонса… писавшего противу иудеом», «История о Варламе и Иоасафе» и других.

Киево-Могилянская коллегия стала той «перевалочной базой», куда шел поток книг со всей Европы, а затем добровольные коммивояжеры, многие из которых были хорошо известны Симеону Полоцкому, доставляли книги в Москву.

Переводческую школу в Москве возглавлял Епи-фаний Славинецкий, который не единожды пытался привлечь к работе Симеона Полоцкого, но всякий раз получал вежливый отказ. С грекофилами пути игумена Симеона явно разошлись, однако когда речь зашла об участии в заключительном этапе исправления славянского перевода Библии, Симеон Полоцкий без раздумий дал согласие. Слишком велика была цена Божественному слову, толкователей которого и в России, и за ее пределами было в избытке.

Мы не должны забывать, что, несмотря на близость ко двору, отношения Симеона Полоцкого с московским духовенством были далеко не безоблачными, и виной тому сочинительство Симеона, в котором прослеживалось предосудительное по тому времени «пристрастие к латинству». Вот почему в небольших предисловиях к переводным изданиям или собственным трудам Симеон Полоцкий делает весьма существенную оговорку, как бы упреждая появление недоброжелательных отзывов: «Хочу [мой труд] подлагать рассуждению церкви, которой ей же никогда противен хочет быти». Опасения Симеона Полоцкого о том, что его мысли разделяют далеко не все служители церкви, были вовсе не беспочвенными. Весь облик Симеона Полоцкого, «взысканного царской милостью», вызывал в этой среде одновременно и скрытую неприязнь, и острое любопытство. Игумен монастыря Всемилостивейшего Спаса в первые месяцы пребывания в Москве говорил на русском языке с южным акцентом, не сразу научился писать кириллицей, да и само прозвище «Полоцкий» вначале звучало как «Полочанин», с намеком на иноземное происхождение. Протопоп Аввакум пошел еще дальше, называя Симеона Полоцкого «римлянином», т.е. записным католиком.