Вероника желает воскреснуть

После снятия гипсовой лонгеты отек может увеличиться, потому что гипс уже не оказывает «сдерживающего» влияния. Это закономерно, это не опасно, это преходяще, насчет этого Веронику предупреждали, но она пропустила предупреждение мимо ушей, потому что как раз в этот момент думала о том, у кого из режиссеров надо сняться, чтобы возвращение ее стало поистине триумфальным. Возвращаться надо так, чтобы все ахнули. Ну и чтобы поверили в сказку о том, что великая актриса Вероника Алецкая провела два года вдали от мирской суеты (надо бы какую-нибудь таежную деревушку подобрать или нет, лучше без конкретики, так меньше шансов спалиться), переосмысливая свою жизнь, переоценивая полученный опыт… А что – так оно все и было. Жила Вероника эти два года хоть и в Москве, но сильно вдали от мирской суеты, она больше внутри себя жила, если можно так выразиться, чем снаружи, переосмысливала, переоценивала… Ах, как переосмысливала! Ах, как переоценивала! Все человечество, можно сказать, переоценила и поняла, что среди толпы ее знакомых всего два хороших человека – массажистка Снежана и соседка по лестничной площадке Дарья Петровна. Снежана не только не отвернулась от Вероники, но даже за массажи свои чудесные стала брать вдвое меньше. И не столько за массажи Вероника была ей благодарна, сколько за слова: «Какие проблемы, Вероника Николаевна? Потом отдадите, когда у вас снова с деньгами хорошо будет!» Только она и верила в то, что у Вероники потом все снова будет хорошо. А Дарья Петровна, с которой Вероника цапалась чуть ли не со дня покупки квартиры (и чего ради цапалась?), оказалась очень душевной женщиной. По собственному почину взялась опекать Веронику, когда с ней беда случилась, словами подбадривала, продукты покупала, когда Вероника из дому выйти не могла, других соседей стыдила – оставьте, мол, человека в покое, горе у нее, вот и пьет, радуйтесь, что у вас такого горя нет, и помалкивайте в тряпочку. А то ведь стоило к Веронике гостям прийти, как сразу визг в подъезде слышался: «Да там у нее притон!» Притонов вы не видели!

«Меня снова изуродовали!» – обреченно констатировала Вероника и отошла от зеркала – хватит, налюбовалась, аж тошнит. Увы, жизнь – это не математика, минус на минус в жизни дает не плюс, а ужас. Если изуродованный нос изуродовать еще больше, то это уже не нос получится, а хобот! Или баклажан. Ох, одно другого не лучше… С таким носом только Бабу-ягу и играть, и то если возьмут!

Первым побуждением было позвонить Соймонову и пожаловаться, но Вероника благоразумно решила не надоедать своему покровителю. А то еще психанет и не захочет больше иметь с ней дела… Да и какой смысл, Соймонов ведь не врач. Нет, надо прямо сейчас, не откладывая, немедленно поехать в клинику и задать там всем перцу! Поставить их перед выбором – или они немедленно исправляют свои ошибки сами, или передают Веронику нормальным специалистам, желательно зарубежным – израильтянам, австрийцам, швейцарцам… В Японии тоже, говорят, хорошая медицина… Дело не в стране, а в конкретных людях.

А в противном случае их клинике кранты! Вероника устроит им такое… Такое… Такое… Что именно она устроит клинике «La belle H'el`ene», Вероника так и не придумала. Знала только одно – это будет ужасно. Это будет настолько ужасно, что об этом станут рассказывать шепотом.

Пожилой таксист, который вез Веронику в клинику, подлил горючего в пламя, пожиравшее ее изнутри. Завел, старый хрыч, песню о благословенных социалистических временах и то и дело требовал подтверждения у Вероники, то есть признал ее своей ровесницей. А самому в обед сто лет! Ну, не сто, так шестьдесят пять точно есть, раз еще Хрущева помнит. А Вероника уже при Брежневе родилась. Ну да, с таким-то носом, с такой-то мордой она на все семьдесят выглядит.

Глаза застилала красная пелена, а сердце изнутри било в грудь, побуждая к самым решительным действиям. Самым правильным из этих самых решительных действий было бы вернуться домой, принять снотворное и поспать. «Переспать», так сказать, свое плохое настроение, а там, глядишь, и отек уменьшаться начнет. Но Веронике сама мысль о сне была сейчас противна. Какой сон? Надо срочно решить вопрос с носом, иначе все будет, как в прошлый раз – разведут доктора потом руками, пожмут плечами, и останется Вероника снова с носом, в смысле с уродским носом. Нет, недаром же народная мудрость велит ковать железо, пока оно горячо.

У народа такой богатый набор мудростей, что всегда можно подобрать что-то созвучное настроению. Хочешь рвать и метать – вспомни про железо. Хочешь посидеть и подумать – вспомни «поспешишь – людей насмешить». Отсюда вывод – жить лучше всего своим собственным умом.

Ума у Вероники хватало, не занимать ей было ума, но сейчас ум словно отключился, и руководствовалась она только эмоциями. В выигрыше от этого оказался только таксист-брюзга, вместо трехсот восьмидесяти рублей получивший пятисотрублевую купюру. Вероника выскочила из машины, не дожидаясь сдачи – до сдачи ли в такие судьбоносные моменты.

Охранник заподозрил неладное (по выражению Вероникиного лица ладного заподозрить было невозможно) и попытался встать на пути, но был позорно повержен. Повержен в прямом смысле этого слова, сильным толчком в грудь обеими руками. В моменты высшего духовно-эмоционального напряжения (а у Вероники был именно такой момент) сил прибывает немерено. Горы играючи можно своротить в такие моменты, не говоря уж о том, чтобы восьмидесятикилограммового мужика с ног сбить.

Пока охранник смог поверить в то, что его «уронили», да пока он кряхтя и охая (неожиданные падения всегда болезненны) поднимался на ноги, Вероника уже успела дойти до кабинета доктора Берга и рвануть на себя дверь. Если бы дверь была закрыта на замок, Вероника все равно ее открыла бы, но дверь, к счастью, оказалась незапертой.

Там, где есть «к счастью», непременно найдется и «к несчастью», это закон. К несчастью, Александр сидел в кабинете не один, а с потенциальной клиенткой. Благополучно преодолев этап вопросов, ответов и сомнений, они только-только приступили к обсуждению деталей.

– А вот и я! – в лучших традициях отечественного театра объявила Вероника, врываясь в кабинет грозной валькирией.

Классики и корифеи учат действовать на сцене так, чтобы производить впечатление. Вероника определенно произвела впечатление, особенно на собеседницу Александра, которая осеклась на полуслове, втянула голову в плечи и, словно щитом, попыталась отгородиться от Вероники сумочкой.

Александр провел в оцепенении не более двух секунд. Поняв, что происходит, догадавшись о причинах (хотя бы в целом) и уже зная характер Алецкой, он принял единственно верное решение.

– Садитесь, пожалуйста, Вероника Николаевна, – сказал он, указывая рукой на кресло, с которого только что поднялся. – А вас, Наталья Дмитриевна, я прошу пройти со мной к главному врачу. Вероника Николаевна, прошу прощения, я сейчас вернусь…

Охраннику, заглянувшему в кабинет с выражением мрачной решительности на покрасневшем лице, Александр кивнул, все, мол, в порядке. Охранник вернулся на свой пост.

– Что это было? – шепотом спросила в коридоре Наталья Дмитриевна.

– Одна из моих пациенток, – спокойно сказал Александр и добавил: – Нюансы послеоперационного периода, ничего страшного.

– Я думала, что она меня… – Наталья Дмитриевна передернула точеными плечами. – Нервная у вас работа.

– Хорошая у меня работа, – улыбнулся Александр, открывая дверь кабинета главного врача и пропуская свою спутницу вперед.

Геннадий Валерианович служил для сотрудников своеобразной «палочкой-выручалочкой». Если надо срочно избавиться от клиента (мало ли какие бывают у врачей обстоятельства), а разговор не окончен, то можно передать клиента главному врачу и заняться срочной проблемой. Главное, чтобы клиенты ни на секунду не чувствовали себя «недолюбленными», как иногда выражался босс.

Вероника встретила Александра улыбкой из разряда «мрачный оскал». В кресло она садиться не стала, а стояла посреди кабинета, скрестив руки на груди и высоко вздернув подбородок.

– Садитесь, пожалуйста, – повторно пригласил Александр. – В ногах правды нет.

– А в носе моем есть правда? – уцепившись за слово, взвизгнула Вероника. – И есть ли правда вообще?!

Разведенные руки подняты вверх, голова откинута назад – воплощение отчаяния, квинтэссенция.

– Я прошу, давайте присядем. Сидя разговаривать удобнее.

– Разговаривать?! – с издевкой переспросила Вероника. – Не надейтесь на то, что я пришла к вам разговаривать!

– Зачем же вы пришли, разрешите полюбопытствовать? – Александр уселся в кресло – черт с ней, с Алецкой, пусть стоит, если ей так нравится.

– Зачем я пришла?! – задор был велик, но лишний раз накрутить себя не мешает. – Зачем я пришла?! Затем, чтобы сказать, что вы ничтожество, и поставить вам ультиматум!

Гнусный докторишка, окончательно забывший такие понятия, как честь и совесть, даже не подумал оправдываться. Понял, должно быть, что жалкие его оправдания Вероника слушать не станет. Сидел как истукан и пялился на Веронику в ожидании продолжения. Стоять рядом с сидящим собеседником глупо и ущербно для достоинства, поэтому Вероника тоже села. Хам он все-таки, этот доктор Берг, несмотря на внешний лоск и манеру культурно изъясняться, – сел вперед дамы. Видно птицу по полету, а добра молодца по соплям.