Вертеп

— Просто. Подъезжал к дому, притормозил, он вышел из-за дерева, поднял пистолет. Хорошо, что я постоянно имею дело с экстремальными ситуациями, инстинктивно среагировал, дал газ и промчался вперед.

— Но тот успел выстрелить?

— Один раз только, к счастью. Хотя, по правде, не уверен. Когда пуля скользнула рядом, я, с вашего разрешения, просто перепугался, скорей бы унести ноги, больше ничего не слышал и не видел.

— Представляю.

— Это трудно представить. Не кино, хоть и похоже. Смотрите, до сих пор руки дрожат.

— Наверно, руль слишком сжимали.

— Возможно.

Он распрямил ладони, разжал и сжал пальцы в перчатках.

— Говорите, главное, выжил? А вы уверены, что это не повторится? Может быть, он тут, уже рядом.

— Это возле вашего дома случилось? Вы далеко живете?

— Рукой подать. Но сейчас мне туда нельзя. А если он там ждет?

— Кто именно?

— Понятия не имею.

— Неужели не подозреваете никого?

— Представьте себе! Но ведь я психиатр, у меня такой контингент… Ни за кого поручиться нельзя. Потому я помчался мимо дома. Мне теперь всего опасаться нужно.

Артур Измайлович прислушался.

— Кажется, тихо, но я, пожалуй, у вас до утра посижу.

— Конечно. Разве вы не собираетесь позвонить в милицию?

— Да! В самом деле. Вот что значит шок! Я как-то и не подумал. Это же подсознательное отношение к нашей милиции. Мы не надеемся на их помощь. Да и что они теперь сделают?

— Все равно нужно поставить в известность. Это же не рядовое событие.

— Вы думаете? Для них рядовое. Но вы правы. Где тут телефон?

Он подошел к столику и начал набирать 02.

Александр Дмитриевич не прислушивался, но отдельные слова слышал.

— Да… да. Только что напали… Мне пришлось буквально спасаться бегством… Сейчас? Нет, я не дома. Нет, я побоялся. Машина во дворе Дома творческих союзов… Нет, нет… Приезжайте сюда. Без вас я туда ночью не поеду. Где гарантии, что снова… Здесь сторож… Нет, больше никого…

Пашков вздохнул, представив предстоящий визит милиции.

Артур вернулся желтый, он всегда желтел, когда нервничал.

— Сейчас приедут. Черт! Как все-таки волнительно. Слушайте, у меня всегда с собой фляжка с коньяком. По глотку до их появления, а?

— Унюхают.

— Плевать! В меня стреляли. Не валерианку же пить!

К сожалению, фляжка была не с собой, а в кабинете. Пока Артур ходил за коньяком, милиция появилась неожиданно оперативно. Пашков снова включил наружное освещение. Двое в форме увидели машину и остановились, разглядывая пробитое стекло.

— Кто потерпевший? — спросил старший хмуро.

— Я.

Милицейский капитан оглядел Артура.

— А пуля где?

— Пуля? Не знаю. Наверно, вылетела в окно.

— Судя по входному отверстию, должна была остаться в машине.

Младший милиционер огляделся, сломал прутик на газоне и протянул его от входного отверстия в направлении опущенного бокового стекла.

— Могла и вылететь.

— Ладно, некогда сейчас… Едем на место происшествия. Почему оттуда не позвонили?

Заметно было, что Артур капитану не понравился.

— Я уже объяснял, я растерялся.

— Вы не похожи на растерявшегося. Подкрепились со страха?

Артур сделал попытку возмутиться.

— Откуда вам это в голову пришло?

— Вон у вас фляжка в кармане.

Завинченное горлышко в самом деле торчало из кармана пиджака.

— Я хотел… чтобы успокоиться… В меня стреляли. Но я не пил.

— Ладно. Тогда за руль. Тачка на ходу?

— Да, сюда добрался.

— Садитесь и на место. Мы за вами.

Младший напомнил.

— А свидетель?

Капитан обернулся, взглянул на Пашкова, спросил без особой надежды:

— Вам что известно?

— То, что сказал Артур Измайлович. Я здесь находился.

— Сторож?

— Вроде этого.

— Я вижу, что вроде. В дипломе, наверно, другая профессия?

— Какое это имеет отношение? — огрызнулся Александр Дмитриевич.

— Разберемся, какое. Оставайтесь пока здесь. Сергей, запиши координаты, — кивнул он напарнику. — Паспорт с собой?

— Да.

— Давайте сюда. На обратном пути завезу. Тогда и поговорим. Все ясно?

И, не дожидаясь ответа, пошел к своей машине. Артур двинулся со двора в открытые Пашковым ворота.

Стало по-прежнему тихо. Александр Дмитриевич выключил свет, поднял голову и посмотрел на звезды. Звезд было много. «Неужели и там планеты крутятся, и такая же ахинея, как у нас?»

Решить этот сложный вопрос он не успел. Прямо в темноте рядом с ним возникла фигура, появившаяся откуда-то из глубины здания. Александр Дмитриевич вздрогнул и ощутил предательский страх. «Выслеживает Артура! — первое, что промелькнуло в голове. — Убийца!» Но убийца потянулся, как разминают кости люди спросонья, и оказался хорошо знакомым Пашкову художником Дергачевым, отцом Лили.

— Чтоб ты сгорел! — произнес Пашков с досадой, стыдясь минутного страха. — Ты-то что тут делаешь?

— А я придремал в бильярдной. Засиделся в баре, перебрал… Ну, Настя, добрая душа, меня и пристроила там на кушетке. «Куда тебе, — говорит, — в таком виде?» И права. Иначе бы дома суд и расправа. Нет, расправа без всякого суда. Марину-то мою видел… Ночью я ее ублажать не способен. Вот и придремал. А здесь-то что произошло? Слышал гвалт какой-то. Милиция, кажется? Кого повязали?

Пашков рассказал коротко.

Дергачев слушал, сгоняя сон и трезвея.

— Забавно. Артурчик под шквальным огнем.

— Не сочувствуешь?

— Ему-то? Значит, наболело у кого-то. Его проблемы. Пусть сам свои штаны сушит, а я поплетусь, пожалуй. С такой сенсацией меня, как с охранной грамотой примут. Досыпай, Сашок. Рисковая у тебя работа. Трудно свой хлеб добывал человек, а? Чао. Я испаряюсь.

И испарился, обуреваемый собственными мыслями, а Саша хотел почитать Чейза, но подумал, что после случившегося погружаться в мир вымышленный как-то неуместно.

«Кто же это Артура? Говорит, что не знает. Не может быть, чтобы совсем не догадывался. А между прочим, ничего хорошего в этом нет. Если его и здесь на мушку взять попытаются? Будет мне тут веселая жизнь, философское уединение…»

По секрету от окружающих Александр Дмитриевич собирался использовать свободное время, чтобы лично для себя набросать на бумаге собственное кредо, лаконичные пункты того мировоззрения, взгляд на окружающий мир, что сложился на исходе жизни, суммировать на нескольких листках печальную житейскую мудрость, к которой подвело его краткое пребывание на этом свете. Ни о чем оригинальном он, понятно, не помышлял, слишком уж много до него на земле философствовали, а ведь не сдвинулись ни на шаг. Зачем этот мир, земля, человек, кто создал его, с какой целью? Александр Дмитриевич теперь был уверен только в одном — ответов на вечные вопросы нет и не будет, как бы ни самообольщались великие и малые умы, ломая головы над загадкой Вселенной и смыслом собственной жизни. О Вселенной было известно только, что она бесконечна, а этого нормальный мозг представить себе просто не мог, ну а о жизни дано было только увидеть, что она коротка, приносит огорчений больше, чем радостей, и человек, как и все живое, рождается только для того, чтобы оставить на земле себе подобных, а зачем живет, зачем так дорожит жизнью, это тоже неизвестно, но кем-то в нас крепко заложено, и значит, кому-то нужно. Кому? Богу, а скорее всего неведомым силам, которые мы для простоты Богом называем.