Вертеп
Шрифт:
— Факты говорят!
— Что? Факты на моей стороне.
— Вы их подтасовали.
— Каким образом? Доказывайте!
— Точнее, организовали. На чем основывалось ваше первое алиби? На том, что Эрлена уехала, и в момент ее исчезновения вы находились в разных городах. Верно?
— Конечно.
— И вы в самом деле находились в разных городах, только вы были живы, а она мертва.
— Это откуда? От старухи?
— Виктория Карловна, как и суд, исходила из предпосылки, что Эрлена уехала. Потом, по мнению суда, ее убил Алферов, а по мнению Виктории
— Чушь!
— Не чушь, но не совсем верно.
— Имеете собственное мнение?
— Да, по моему мнению, Эрлена никуда не уезжала. Она была убита до отъезда.
Дергачев вздрогнул.
— С ума сошли? Ее видела проводница… Алферов не скрывает, что видел! А вы такую ахинею, прости Господи…
— Займемся и проводницей, и Алферовым. Все в свое время, — спокойно отреагировал Мазин.
— Ладно. Значит, я убил ее в бабкином доме?
Голос его приглох.
— Так думала Виктория Карловна.
— И вы ей поверили?
— Отчасти.
— Как вам такое могло в голову прийти! Старуха, по-вашему, ясновидящая?
— Нет, у нее нашлась вполне реальная улика.
— Предъявите! Карты на стол! Не запугивайте меня словами!
Игорь Николаевич опустил руку в карман.
— Машина колесом втоптала в клумбу кулон вашей жены.
— Что? Какой еще кулон?
— Вот этот. Помните?
Он положил кулон перед художником, но тот к нему не притронулся.
— Ничего я не помню. Зачем вы повторяете старческие маразматические выдумки? Старуха умерла. Не верю я. Кулон Эрлена взяла с собой, — произнес Дергачев растерянно. — Не знаю, где взяла его старуха.
— Виктория Карловна нашла украшение на клумбе, поврежденной колесом.
— И что из этого?
— Она сочла, что вы тащили труп, а кулон оборвался и упал на клумбу.
И тут он заорал:
— А какого же… она молчала до самой смерти? Берегла мне удавку! Кто теперь этот бред опровергнет?
— Если хотите, я выслушаю ваши аргументы с полным вниманием.
— Серьезно? Откуда вы таким сочувствием прониклись?
— Дочку вашу жалко. Страшно, как она правду переживет.
Художник исказился в лице и полез в бар за бутылкой.
— Обещал, но не могу. Вы, конечно, с преступником не будете?
— Преступником суд объявляет.
Дергачев криво усмехнулся.
— Спасибо. Это по-человечески. Да и не доказали вы пока ничего.
— Не обольщайтесь! Докажу. Но я сыщик частный и вам препятствовать не буду. Пейте, если не боитесь, что это вам не повредит.
— Мне уже ничего повредить не может. Но это не признание. Доказывайте.
— В Горный Ключ ездила не Эрлена, а Марина.
Мазину показалось, что зубы Дергачева стукнули о край стакана. Заикаясь, художник произнес:
— Это какая-то черная, ненаучная фантастика.
— Да, есть тут нечто от приключенческой литературы, довольно лихо придумано, и можно было бы даже посмеяться над вашей ловкостью, если бы кровью не пахло.
— Это слова. А факты?
— Да я только фактами и оперирую.
Вы уже поняли, я думаю, что фактов у меня достаточно. Я могу подтвердить их свидетельствами. Вы ссылались на проводницу. Пожалуйста. Я предъявил ей фотографии обеих сестер, и она указала на Марину, как на свою пассажирку.— Через столько-то лет?
— Да, пожалуй, нынешнюю Марину она бы не узнала. Всю оставшуюся жизнь она заботилась о том, чтобы изменить внешность и особенно комплекцию. Это никого не удивляло. Естественно, что молодая карьерная женщина стремится беречь фигуру, не выглядеть толстушкой-простушкой, какой ее помнила проводница. Все-таки в одном городе жили, могли и повстречаться ненароком.
— Это ваша гипотеза. Все женщины только и думают о своей внешности. Но я могу признать, что в то время, несмотря на разницу в возрасте, они были схожи фигурами.
— Да, комплекцией. Но проводница без колебаний выбрала ту, что помоложе. Вы, кажется, тоже юность предпочли?
— Она сама ко мне в постель влезла! — угрюмо ответил художник и тут же замолчал, видимо, сожалея о сорвавшихся словах.
— Не жалейте, — посоветовал Мазин. — Это секрет Полишинеля, а будете отрицать, еще больше запутаетесь.
— Значит, думаете, что я убил Эрлену, чтобы на Марине жениться? Шило на мыло сменять? Плохо вы таких людей, как я, понимаете.
Мазин возразил:
— Позвольте с вами не согласиться. Немало я женолюбцев повидал, которым все в женщинах нравится, кроме записи в паспорте. Согласен с вами, такие не убивают, чтобы в законный брак вступить.
Дергачев оживился.
— Вот видите! Вы суть усекли. Я вас уважаю.
Мазину стало почти смешно.
— Вы меня в трудное положение ставите. По правилам я должен откликнуться соответственно: «И я тебя уважаю».
Художник померк.
— Понял. Не уважаете. Крыть нечем. За что меня уважать? Но ведь человека и на дне бездны обнаружить можно. Душу нетленную.
— На дно углубляться не буду, но, если вас это может утешить, я всегда считал, что преступник тоже жертва и собственную жизнь губит.
— Жертва обстоятельств!
— Каких? Мимо пройти не смог? Пикантно? Две сестренки.
— Две шлюхи! Давайте уж называть вещи своими именами. Про Сережку забыли? Он вам что напел? Он же ее видел в Ключе на вокзале.
— Кого? Эрлену или Марину?
— Он же узнал!
— Парик, который принадлежал Эрлене и который ему, между прочим, очень не нравился. Но ни с той, ни с другой он в Ключе не разговаривал.
— Это по его словам. Он же был ее любовникам, лицо заинтересованное.
— Так вы жену из ревности убили? — усмехнулся Игорь Николаевич.
Дергачев приложил пальцы к вискам и застонал.
— Я не убивал Эрлену.
— Расскажите еще о телеграмме и о записке.
— Я не убивал, — снова простонал Дергачев, — а телеграмма была. И еще записка…
— Записку вы, положим, выдумали.
Он затряс головой.
— Нет, честное слово, нет. Я порвал ее, но записка была, была. Эрлена знала о Марине и писала…