Весь Дортмундер в одном томе

— Конечно, — ответил Мэлоуни. — Для подкупа. Кто они?

— К сожалению, не известно, — произнес Закари.

Мэлоуни хмуро посмотрел на него:

— Как насчет тех четких отпечатков? На конверте с неудавшейся взяткой?

— Отличные отпечатки пальцев, — подтвердил агент. — К сожалению, они не совпадают с имеющимися образцами в базе ФБР.

— Возможно, это был ребенок, — предположил Мэлоуни. — Высокого роста десятилетний мальчуган, у которого никогда прежде не брали отпечатки.

— По нашим предположениям это был иностранный агент, — произнес Закари довольно сухо. — Имеющиеся улики мы отправили в Интерпол и полицейские подразделения Турции, Греции, Болгарии и Ливана.

Инспектор кивнул:

— Потеря времени, но в официальных бумагах будет хорошо смотреться.

Вошел с важным, напыщенным видом Леон, подмигнул Фридли и положил записку на стол Мэлоуни.

Закари с недовольной полуулыбкой на лице спросил:

— Потеря времени, главный инспектор? Вы действительно думаете, что эти люди из числа местных жителей, как и ваш случайный вор-домушник?

— Нет, я так не думаю, — произнес Мэлоуни, обменявшись взглядом с уходящим Леоном. — Никто в Америке не носит черные вельветовые брюки. Согласен. Это были арабы. Под потерей времени я имел в виду то, что, вероятно, тех людей наняли полицейские подразделения Турции, Греции, Болгарии и Ливана.

— Мм, — промычал агент.

Неожиданно вмешался Фридли:

— Вы, главный инспектор, наверное, правы, но это не пустая трата времени.

Мэлоуни переключил свое внимание на говорящего. Он был уверен, что Закари кретин, поэтому, естественно, ничего другого не ожидал и от его помощника — может он поторопился с выводами? Да, так оно и есть. Согласно кивнув Фридли, инспектор сказал:

— Ты прав.

— Что? — не понял Закари.

— Твой напарник говорит о том, — объяснил инспектор Закари, — что те, кто давал взятку, узнают, она закончилась неудачей. Деньги не взяли.

— А-а, — воскликнул Закари.

Мэлоуни взглянул на записку, оставленную Леном: «Избавьтесь от них». Затем он посмотрел на Фридли и сказал:

— Слежку за мной устанавливать не обязательно.

— Чего? — не понял Закари.

Ухмыляясь Фридли ответил:

— Чего вы от меня ждете, обещания?

— Лучше подготовлю деньги для освобождения под залог, — добавил Мэлоуни.

Фридли засмеялся.

Лицо Закари стало пурпурным от гнева:

— Что все это значит? Выражайтесь просто и понятно.

— Мэлоуни понимает, что для нас он приманка.

— Нас? Он?

— И если мы установим за ним наблюдение, — продолжил Фридли, — наши люди его арестуют.

— Арестуют! — Закари был в шоке. — Фэбээровцы? За что?

— Да за что угодно, — предположил инспектор. — Публичное совершение непристойного действия. Неиспользование совка для сбора собачьих экскрементов. Хранение и продажа веществ, не подлежащих свободному обращению. Нарушение ПДД. Выброс мусора на дорогах общего пользования.

— Ну, — сказал Закари. — Не похоже на межведомственное сотрудничество!

Глядя на Фридли, инспектор продолжил:

— Он не догадался в отличие от тебя, но ты должен в первую очередь обсудить все это со мной. У меня дети. У меня сенбернар. Я женат.

— Что? — не понял Закари.

— Именно поэтому мы намереваемся установить наблюдение.

— На данном этапе моей жизни, — возразил главный инспектор, — мне не пристало прятаться за спинами ФБР. Вы думаете, что сможете «сдержать» газетчиков? Тот макаронник Костелло из ТВ охотиться за мной годами. Главный инспектор Мэлоуни под наблюдением ФБР.

— Но только для вашей собственной безопасности, — сказал Закари, до которого наконец-то дошло.

— Это еще хуже, чем подозрение в превышении служебных полномочий, — ответил Мэлоуни. — Первый полицейский в городе Нью-Йорке находится под защитой ФБР.

— К сожалению, главный инспектор, вы правы, — согласился Фридли.

— Я не могу ударить лицом в грязь, — добавил Мэлоуни. — А теперь уходите и беседуйте дальше со своими турками, греками или ливанцами.

— И нашими армянами, — сказал Фридли, вставая на ноги.

Мэлоуни неохотно кивнул и улыбнулся; Фридли такой же кретин, но в меньшей степени, чем Закари.

— Главный инспектор, смею заверить вас, что ФБР никогда намеренно… — начал Закари.

— Я убежден в этом, — прервал инспектор. — Убирайтесь из моего офиса, я должен работать.

Закари хотел остаться и придумать, как достойно уйти, но Фридли уже открыл дверь и сказал:

— Удачного вам утра, главный инспектор.

— И вам удачного утра, — приказал Мэлоуни.

— Еще увидимся, — предостерег Закари.

Как только два кретина из ФБР ушли, быстрой походкой вошел Леон.

— Они злоупотребляют гостеприимством.

Мэлоуни задумчиво посмотрел на него:

— Кто носит черные вельветовые брюки?

— Из моих знакомых никто. Капитан Каппеллетти здесь.

Нахмурившись, Мэлоуни спросил:

— И с этим нельзя было обождать? Тони Каппеллетти?

— На этот раз вам понравится, — заверил Леон и вышел.

Вернулся он через полминуты с капитаном Энтони Каппеллетти — начальник отдела по борьбе с организованной преступностью сутулые плечи, большие руки, густые брови, раздражительный сукин сын с огромными небритыми челюстями и длинными колючими зарослями черных волос по всему телу.

— Доброе утро, Фрэнсис, — поздоровался капитан и направился к стулу, на котором совсем недавно сидел Закари.

Леон позади вошедшего, подмигнул Мэлоуни и вышел, закрыл за собой бесшумно дверь.

В начала своей полицейской карьеры Энтони Каппеллетти зарекомендовал себя отличным специалистом отдела по борьбе с организованной преступностью и не только потому, что был по происхождению итальянцем. Он даже говорил по-итальянски, он вырос в части города под названием Маленькая Италия, ходил в школы с сыновьями и племянниками крестных отцов и рядовых членов банд (которые в следующем поколении станут капо и бандитами), и самое главное, Энтони Каппеллетти ненавидел мафию. Презирал. Абсолютно не понимал ее смысл. Почему изо всех национальностей, бурлящих вместе в одном удивительном плавильном котле под названием Нью-Йорк, только итальянцы имеют свой собственный крупный организованный преступный синдикат. Воспринимал он это как личное оскорбление. Голландец Шульц итальянец? Нет. Багси Сигел итальянец? Нет. Дион О’Бэньон итальянец? Черт, нет! Почему на немцев, евреев, ирландцев не падает тень подозрения, что все немцы, все евреи и все ирландцы мафиози? Нет! Только итальянцы вынуждены жить с этим общим мнением, что все итальянцы (за исключением, пожалуй, Матери Кабрини) состоят в мафии. Энтони Каппелетти считал такое положение дел недопустимым, как будто произошел ужасный брак — между ним и его этнической принадлежностью. В первую очередь отвращение к мафии направило его в полицию, и именно его абсолютно искренняя антипатия явилась причиной назначения начальником отдела по борьбе с организованной преступностью.

В этой должности он пребывал уже четыре месяца. «Я поговорю с ними на их «языке», — сказал он своему начальству на одном из совещаний, которые прошли за эти четыре месяца. Так он и сделал. Он так «поговорил», что за эти месяцы он создал абсолютный кризис законности и правопорядка в городе Нью-Йорке. То, что Каппеллетти сделал, было предельно ясно для мафии: ложные улики, ложные свидетельские показания, запугивание свидетелей, «заказные» дела, подкуп присяжных, противозаконная прослушка, допросы с пристрастием и периодические выстрелы из дробовика в окно ресторана. Казалось, он собирался полностью стереть мафию с лица Земли — то есть с Нью-Йорка — и сделать это собственноручно еще до наступления Рождества. За эти четыре месяца хоть Каппеллетти почти и не убил никого, но наломал много костей, взорвал массу авто и похоронных бюро, упрятал за решетку такое количество мафиози, что лидеры этих банд собрались на особом закрытом заседании на Багамах, где запланировали наиболее радикальную атаку в истории мафии.