Весь Дортмундер в одном томе
Шрифт:
– О, да?
– Человек, с которым я разговаривала,– продолжила она. – Самый жалкий человек, которого я когда-либо встречала. Ты даже представить себе не можешь его выражение лица, когда он сказал: «Я снова попаду в тюрьму». Она хихикнула, вспомнив этот момент, а он с любопытством нахмурился.
– Снова в тюрьму? Ты же не взялась снова за защиту мошенников? Вы же не этим занимаетесь.
– Нет, нет, это никак не связано с фирмой. Это связано с моим дедом.
– Дед «Большие Деньжищи»,– хмыкнул Брайан.
Она улыбнулась ему в ответ, как бы соглашаясь.
– Да, я знаю,
Он улыбнулся, но затем довольно сурово сказал:
– А ты попробуй дальше без них.
– Знаю, знаю, ты выбрался из самых низов.
– Мы были слишком бедными. И я смог потихоньку из этого выбраться. Расскажи лучше про этого жалкого человека.
И она рассказала ему сагу о шахматном наборе, о котором раньше она ничего не знала. Он задал еще пару вопросов, потом задумался и спросил:
– Этот парень, он что, и правда собирается ограбить стальную камеру банка?
– О, конечно, нет,– отмахнулась она. – Это же глупо. Тем более, это невозможно, поэтому на этом этапе все и закончится.
– А что, если он все же попытается?
– Ох, бедный, бедный парень,– сказала она с игривой улыбкой. – В таком случае, я полагаю, что он все-таки отправится в тюрьму.
14
Во сне Дортмундера его камера вовсе не была похожа на его предыдущую, эта была старее и меньше, вся ржавая и по колено затоплена. Его сокамерник – огромный парень, которого он никогда раньше не видел, и который был похож на Ганнибала Лектера – посмотрел на него искоса и сказал: «Нам это все подходит».
Дортмундер уже было открыл рот, чтобы сказать, что ему это все совершенно не подходит, но из его рта послышались звуки будильника, который настойчиво говорил ему о том, что пора вставать.
Джон Дортмундер не был одним из тех, кто встает по будильнику. Он предпочитал вставать с кровати тогда, когда появлялась в этом необходимость, а она появлялась примерно к полудню. Но он понимал, что ради того, чтобы быть на верхнем Вест Сайде к девяти, придется сделать исключение. Встречи утром два дня подряд! Что за «благодать» такая снизошла на него вдруг?
Вчера вечером Мэй поставила ему будильник на восемь, и сегодня утром в восемь нога Мэй спихнула его с кровати, после чего он шлепнул по будильник, выключив его наконец, а потом поплелся в ванную.
Двадцать минут спустя, запихнув по-быстрому в себя миску кукурузных хлопьев с молоком и сахаром, он вышел в холодное утро – по утрам всегда было намного прохладнее – спустя какое-то время он поймал такси и поехал на Риверсайд Драйв, где перед зданием мистера Хэмлоу уже стоял черный лимузин, из выхлопной трубы которого булькали белые выхлопные газы. За рулем сидел худощавый мужчина, седые волосы пробивались из под фуражки шофера, наверное, это и был Пемброук, а на заднем сидении, словно сосиска в черном пальто, сидел Джонни Эппик, который открыл широченную дверь и, улыбнувшись, сказал:
– Как раз вовремя. Мы уже все в сборе, залезай.
– Еще одного подождем,– сказал Дортмундер.
Эппику это не очень понравилось.
– С тобой будет кто-то еще?
– Вы его знаете,– успокоил его Дортмундер. –
Так что я подумал, что ему нужно с вами познакомиться.– И это…
– Энди Келп.
Улыбка Эппика вернулась на прежнее место, правда в этот раз даже еще больше.
– Неплохо. Ты начинаешь задумываться над ситуацией, это хорошо. Потом он слегка нахмурился. – А где он?
– Идет по улице,– ответил Дортмундер, кивнув в сторону Келпа, который шел в сторону Риверсайд Драйв.
У Келпа походка становилась небрежной, когда он сомневался в деле, в котором ему предстояло участвовать, и чем ближе он подходил к лимузину, тем небрежнее становилась его походка. Посмотрев на улыбающуюся голову, выглядывающую из открытой двери лимузина, он сказал:
– Готов поспорить, вы и есть Джонни Эппик.
– Раскусил в два счета,– улыбнулся Эппик. – А ты, значит, Эндрю Октавиан Келп.
– Ой, имя Октавиан я использую только по большим праздникам.
– Давай, садись, нам уже пора ехать.
Внутри лимузин был приспособлен под кресло мистера Хэмлоу: длинное сиденье сразу за шофером было повернуто к нему спиной, остальная часть пола была застелена черным волнистым ковром, на котором виднелись полосы от платформы, по которой загружали на борт мистера Хэмлоу. Единственное сиденье было удобным только для двух человек, на котором уже сидел Эппик, Дортмундер уже наклонился, чтобы залезть в лимузин, но каким-то непонятным образом Келп уже сидел рядом справа от Эппика с самым невозмутимым выражением лица.
У Дортмундера был выбор либо усесться на полу, либо сесть на переднее сиденье рядом с шофером, но при этом не участвовать в беседе. Он на четвереньках вполз внутрь, и, когда Эппик закрыл за ним дверь, он принял вертикальное положение сидя. Задняя стенка под окном была тоже покрыта черным ковром, и была очень неудобной, по крайней мере, сначала. И пусть Дортмундеру пришлось сидеть на полу, зато он всех видел.
– Можем ехать, Пемброук,– сказал Эппик, и они отправились в путь.
Келп начал разговор со своей дружелюбной улыбкой:
– Джон говорил мне, что вы все обо мне знаете.
– Сомневаюсь,– ответил Эппик. – Я всего лишь осведомлен о парочке ваших делишек, которые попали в систему. Полагаю, это лишь верхушка айсберга.
– А у меня,– грустно выдал Келп,– нет никаких специальных папочек с данными о вас. Джон говорил, что вы бывший сотрудник Полицейского управления Нью-Йорка, а теперь на пенсии.
– Уже как семнадцать месяцев.
– Поздравляю.
– Спасибо.
– И где же в Полицейском управлении Нью-Йорка пригодились ваши таланты?– полюбопытствовал Келп.
– Последние семь лет,– ответил Эппик, который был, похоже, не против такого рода допроса,– я работал в Отряде по борьбе с мошенничеством.
– Он до сих пор так называется? Что-то вроде «Эй, это вы уронили кошелек?»? Типа того?
Эппик засмеялся.
– О, на улицах до сих пор дурят народ,– ответил он,– правда, уже не так часто, как раньше. Достаточно полчаса посмотреть телевизор, и ты уже в курсе последних афер.
– Но не всех.
– Нет, не всех,– согласился Эппик. – Однако в последнее время это все чаще аферы по телефон и интернету.