Весь Нил Стивенсон в одном томе. Компиляция

Семья Саскии в узком смысле была совсем невелика — она да Лотта; зато родни у нее было множество. Не так уж часто все эти дядюшки, тетушки, кузены и кузины собирались вместе, но когда собирались, им удавалось оживить даже Ноордейнде-Палас. Не всем предстояло отправиться в путешествие по улицам Гааги в Бинненхоф: в Риддерзале не хватило бы мест на всех, и, поскольку событие было серьезное, преимущество отдавалось политическим деятелям. Но все они собрались здесь. А немногие избранные, которым предстояло пройти по красной ковровой дорожке и занять свои места в экипажах, были одеты, причесаны, накрашены так ярко и празднично, как только позволяет этикет в наши дни. Суровый старый дворец гудел от смеха и оживленных голосов. Гости выплескивались даже в те вестибюли и салоны, которые очень давно не видывали гостей.

Судя по смеху и счастливым восклицаниям, что рикошетом отражались от этих непреклонных стен, все здесь отлично проводили время. Однако героиней торжества оставалась королева Фредерика. И здесь как никогда была верна старая истина: на собственной свадьбе вволю не попляшешь. Ее задача на сегодняшнее утро состояла в том, чтобы вовремя спуститься по мраморной лестнице, одарить множество кузенов и кузин воздушными поцелуями, подняться в золотую карету (как-то умудрившись при этом не навернуться на каблуках), высадиться в Бинненхофе и зачитать чертову речь. В отличие от немалого числа родственников, разряженных, словно на вручение «Оскара», королева была одета очень скромно. Нет, наряжаться она любила. Но сегодня не тот случай: главная тема ее послания к парламенту — бюджет, так что модные наряды, шелк и кружева лучше отложить для какого-нибудь другого случая. На ней было длинное синее платье с проблесками оранжевого, мелькавшими в вытачках и сборках при движении. Модельер уверяла, что взяла за основу военную форму. Ничего военного Саския в этом платье не замечала — но, в конце концов, модельер здесь не она.

К выходу она готовилась в одном из огромных пустынных залов на втором этаже. Фенна и модельер, ответственная за платье, распаковывали свои рабочие инструменты в одном конце зала, а в другом у Саскии шла незапланированная встреча в последнюю минуту с Рюдом.

Рюд был премьер-министром страны. Формально говоря, ее премьер-министром. Он проскользнул сюда через заднюю дверь, с отпечатанным экземпляром речи в руках.

— Мы не ожидали, — заговорил Рюд, — что эта штука так быстро заработает!

О чем он говорил, уточнять не требовалось; оба понимали, что «эта штука» — не что иное, как Самый Крупный в Мире Шестиствольник.

— Мы вообще многого не ожидали, — вздохнула Саския.

Она имела в виду свиней, о которых в последнее время частенько приходилось вспоминать. Все, кто знал о крушении самолета, сейчас с тревогой ждали, когда «упадет второй ботинок». Но, похоже, в Техасе запросто можно разбить самолет, поохотиться на гигантских хищников прямо на взлетной полосе, поджечь обломки и скрыться — и никто тебе слова не скажет. Эта история просто канула в Лету. Ею никто не заинтересовался — не считая правительства Нидерландов, за восемь тысяч километров от места происшествия. Именно оно, не удовлетворившись неофициальными объяснениями королевы, начало негласное, но тщательное расследование.

Саския их понимала и винить не могла. По закону монарх стоит выше любых личных обвинений, так что отвечает за него премьер-министр. Если она пойдет и убьет кого-нибудь, отдуваться придется премьеру. Нет, в тюрьму его не посадят, но ему придется подать в отставку, а вместе с ним падет и весь кабинет. Так что сама неприкосновенность королевы ставила ее с премьером в отношения взаимозависимости. Она может погубить правительство — но и правительство может в любой миг, когда пожелает, сократить бюджет на содержание королевской семьи и еще более урезать полномочия монарха, точнее, то, что от них осталось. По сути, Саския — и монархия в целом — перед волей правительства бесправна. Если она создаст для правительства серьезные неудобства — настолько серьезные, что премьеру придется сделать харакири, а всем министрам покинуть свои посты, — самые неприятные последствия не замедлят появиться и для нее. Они с Рюдом, так сказать, держат друг друга на мушке. Не потому, что любят такие развлечения — Рюд типичный евротехнократ, человек в высшей степени мирный, — а потому, что такая конструкция прописана в Грондвете.

Рюд был несколькими годами ее старше, однако, не считая нескольких морщин на лице, словно застыл в возрастном диапазоне «не больше сорока». Возможно, он седел, но скрывал это самым простым способом — бреясь наголо. Очки без стекол были почти незаметны на лице, да, кажется, и не так уж ему нужны. Строгое воздержание («не больше кружки пива в день»), периоды лечебного голодания и активная езда на велосипеде помогали ему сохранить фигуру, на которой великолепно сидели строгие черные и темно-синие костюмы, пошитые на заказ.

— Вы о самолете? — переспросил он. — Насколько я слышал, страховая компания…

— Они согласились признать свиней обстоятельством непреодолимой силы и заплатить за самолет. А если не заплатят, ликвидирую часть своих акций «Шелл» и оплачу из своего кармана, чтобы наконец покончить с этой историей. Подавать в суд на аэродром Уэйко за недобросовестную установку забора они не станут.

— Какого забора?

— Того, под который подкопались свиньи, — вздохнула Саския. — Выбрались на взлетную полосу и устроили крушение самолета.

По лицу Рюда было ясно, что он отвлекся от цели нынешнего визита, на несколько секунд завороженный красочной картиной битвы свиней с самолетом. Он бросил рассеянный взгляд в окно размером с волейбольное поле, за которым волновалось оранжевое море роялистов. Должно быть, в этот миг премьерское супер-эго взывало к нему издалека: «Рюд! Очнись! Забудь о свиньях, Рюд, вернись ко мне! Сегодня, между прочим, Бюджетный день!»

И Рюд внял этому призыву.

— Сейчас я говорю о…

— Я знаю, о чем вы говорите.

— Мы думали, что все предусмотрели. До сих пор это выглядело так: вы как частная персона принимаете приглашение отдохнуть в Техасе, посетить несколько приемов и ужинов, а также осмотреть эту диковинку, которую Т. Р. конструирует у себя на ферме.

— Ранчо.

— Неважно. Потом возвращаетесь, и мы с вами, разумеется консультируясь с Советом министров, обсуждаем и решаем, какую позицию нам занять.

— Месяц назад это казалось вполне разумным планом, — согласилась Саския.

— Но откуда мы могли знать, — воскликнул Рюд, хлопнув ладонью по отпечатанной речи, — что он сразу ее и запустит? Что эта штука начнет работать круглые сутки! И в самом деле менять климат на планете!

— Мы об этом знать не могли.

— А теперь поползли слухи. Начались утечки. Люди складывают два и два.

— То, что я там была?

— Именно. Пока это не страшно, но нам необходимо взять инициативу на себя и сделать заявление.

У Рюда была привычка — как Саския сейчас поняла, действующая ей на нервы — перемежать речь туманными английскими словечками и целыми выражениями вроде «складывать два и два» или «взять инициативу на себя». С другой стороны, подумалось ей, лучше уж говорить это по-английски, чем переводить на голландский и загромождать родной язык полубессмысленной галиматьей.

— Рюд, вы хотите, чтобы я сделала такое заявление сейчас? Через полчаса?!

Рюд покачал головой.

— Не конкретно о Техасе. Сами понимаете, тогда все только об этом и будут говорить еще месяц. Но, чтобы избежать недопонимания, если вся эта история выплывет, мы можем ее обезвредить, сделав политическое заявление о геоинженерии. — Он взмахнул листками с речью. — Такое заявление я вставил в черновик. Просто решил сообщить вам, чтобы вы не удивлялись. — Он остановился и пожал плечами. — Не знаю, репетируете ли свою речь… может быть, что-то заучиваете наизусть…