Весь Нил Стивенсон в одном томе. Компиляция
Шрифт:
— Выбрось это из головы, — отвечала Элиза. — Ты ничего не понимаешь.
— Как не понимаю? Пусть я математик, но всё же я знаю, что происходит между мужчиной и женщиной.
— Да, но ты не коммерсант и представить себе не можешь, что происходит между такими, как я и Бернар. Не тревожься. Будь ты коммерсантом, меня бы к тебе не влекло, как не влечёт к Бернару.
— Вы определённо кокетничали.
— Естественно — но кокетство это ведет к делам отнюдь не постельным.
— Я окончательно запутался. Вы меня дразните.
— Полно тебе, Бон-Бон! Давай разберёмся. Кого из всех немцев я выбрала
— Лейбница.
— А кто он?
— Математик.
— В Голландии?
— Гюйгенса… математика.
— В Англии?
— Даниеля Уотерхауза. Натурфилософа.
— Во Франции?
— …
— Ну же! Когда я впервые попала в Версаль и вокруг меня увивалась куча любвеобильных герцогов, кому я отдала свои чувства?
— Вы отдали их… математику.
— Как звали математика? — Элиза поднесла ладонь к уху.
— Его звали Бонавантюр Россиньоль, — сказал Бонавантюр Россиньоль и быстро огляделся, проверяя, не слышал ли его кто-нибудь.
— Когда я попала в беду под Сен-Дизье, кто первый об этом узнал?
— Тот, кто читает всю почту. Бонавантюр Россиньоль.
— И кто прискакал мне на выручку через пол-Франции, отправился со мной на север в Нимвеген и усадил меня на корабль?
— Бон…
— Довольно. Имя звучное и хорошо известное. Однако я предпочитаю называть его Бон-Боном.
— Отлично. Это был Бон-Бон.
— Кто овладел мною на берегу Мёза?
— Этьенн де Лавардак.
— Кто ещё?
— Бон-Бон.
— Кто придумал, как мне выбраться из западни?
— Бон-Бон.
— Кто помог мне замести следы, подделал документы, солгал королю и д'Аво?
— Бон-Бон.
— А кто отец моего первенца?
— Понятия не имею.
— Это потому, что ты не хотел на него смотреть, пока была такая возможность. Однако я скажу тебе, что Жан-Жак очень похож на Бон-Бона — в нём нет и следа порченой крови де Лавардаков. Ты его отец, Бон-Бон.
— К чему вы клоните?
— Я всего лишь говорю, что нелепо ревновать меня к Самюэлю Бернару. Мои и его дела — ничто в сравнении с нашим романом и общим сыном.
Взгляд Бон-Бона рассеянно остановился на знаменитой многоглавой мечети, украшающей стену за Элизиной спиной.
— Вы напомнили мне о том, что я предпочёл бы забыть. Я мог бы справиться получше.
— Ерунда!
— Я мог бы полностью избавить вас от обвинений в шпионаже.
— Возможно, да. Но я думаю, всё обернулось к лучшему.
— Что?! Вы вышли замуж за человека, которого не любите, а Жан-Жака похитил выживший из ума саксонский банкир?
— Это ещё не конец истории, Бон-Бон. Сегодня мы встретились, чтобы её продолжить.
— Да. И место выбрано занятное. — Россиньоль подался вперёд и понизил голос так, что Элизе, дабы расслышать, пришлось почти коснуться лбом его лба. — Два года я читаю все письма этих людей, но никогда не видел их лиц и не пил их кофе.
— Он тебе нравится?
— Лучше обычного, — признал Россиньоль, — хотя сам по себе не настолько хорош, чтобы вы и герцогиня д'Уайонна неустанно пели ему хвалы.
— Вот видите! Чего только я не сделаю ради криптологии! — Элиза с улыбкой развела руками, приглашая Россиньоля восхититься великолепием кофейни Исфахнянов. — Что-нибудь за последнее время узнал?
— Здесь не время и не
место об этом говорить! Впрочем, в любом случае нет. Я был слишком занят, читая ваши письма.— Интересное чтение?
— Даже чересчур. Лотару вы пишете: «Вторжение в Англию наверняка отменят», финансисту в Лион: «Вторжение близко, нам надо будет платить войскам!»
— Ты не знаешь и половины.
— Я тревожусь, как бы вы вновь не угодили в беду и не вынудили меня скакать куда-то во весь опор, подделывать документы, лгать высокопоставленным лицам… что я сделаю с превеликой охотой, — торопливо добавил он, заметив, что Элизины губки начали надуваться. — Но чудо, что вам простили прежний раунд обмана и шпионажа. Второй раз…
— Ты ровным счётом ничего не понял, — сказала Элиза. — Это было не прощение, а экономическая сделка. Я и не вышла сухой из воды, как тебе представляется, а заплатила чудовищную цену, которую ты не в силах вообразить. Ты, возможно, думаешь, что я вновь окунулась в море интриг после двух лет передышки — спокойных лет для тебя, Бон-Бон, но мне всё это время казалось, будто я под водой и только сейчас всплыла настолько, что снова могу дышать. Я буду изо всех сил царапаться когтями, пока не выберусь окончательно.
— Вы никогда окончательно не выберетесь, — заметил Россиньоль, — но если ваша натура требует царапаться, то царапайтесь, сколько хотите. Кстати, спина моя с прошлого раза совсем зажила…
— Сегодня у меня ещё три светские встречи, но, может быть, я выкрою время для четвёртой. — Элиза положила на стол перед Россиньолем стопку писем. — Я собиралась их отправить, но подумала: почему бы просто не отдать напрямик Бон-Бону?
— Я расшифрую их в ожидании вашей четвёртой светской встречи, — сказал Россиньоль. — А вот то, что пришло вам. — И он вручил Элизе пакет.
— Спасибо, Бон-Бон. Что-нибудь интересное?
— В сравнении с тем, что мне по большей части приходится читать? Безусловно, мадам.
Даниель Уотерхауз — Элизе
19 апреля 1692 г.
Получил Ваше недавнее письмо с настоятельной просьбой срочно рассказать о Монетном дворе и тех, кто им заведует. Ума не приложу, зачем Вам понадобились эти сведения в такой спешке. Уверяю Вас, Вы обратились не по адресу. Обращаться следовало к маркизу Равенскару. Я взял на себя смелость передать Ваши вопросы ему. Можете рассчитывать на его умение хранить тайны. Надеюсь, что у Вас всё хорошо.
Неизменно Ваш
Даниель Уотерхауз.
Роджер Комсток, маркиз Равенскар — Элизе
20 апреля 1692 г.
Её сиятельству ЭЛИЗЕ, герцогине Аркашонской и (хотя во Франции этого не признают) Йглмской
Мадам,
Смиреннейше повергаю к ногам Вашим сие послание и молю Всевышнего, дабы Вы сочли оное удовлетворительным ответом на вопросы, направленные Вами моему мудрому собрату доктору Даниелю Уотерхаузу, члену Королевского общества.