Весь Нил Стивенсон в одном томе. Компиляция
Шрифт:
Не знаю, как Лотар отправляет авизо в Лондон, но, надо думать, его каналы быстрее наших, и его плательщики в Англии будут в полной готовности дожидаться наших получателей, когда те прибудут в Лондон.
P. S. Мечтаю продолжить наш разговор о Сен-Мало. Торговцев из «Компани дез Инд», которые обычно расхаживали по городу как хозяева, потеснили и совершенно затмили капитаны и адмиралы военного флота. Соответственно коммерсанты отчаянно рвутся говорить с кем угодно о чём угодно, в том числе о состоянии нашей торговли с Индией. Голова моя распухла от сведений, и все они мне не нужны. После высадки войск нам надо будет встретиться в кофейне Исфахнянов, и я расскажу всё, что узнала.
Элиза.
Самюэль Бернар — Элизе
23 мая 1692 г.
Госпожа графиня,
К сему прилагаю пять векселей на сто тысяч турских ливров каждый, жирированных пока на Вас. Все они выписаны непосредственно под гарантии французского правительства в лице господина графа де Поншартрена. Если увидите его, то напомните,
Хорошо, что я отправился в Лион, поскольку в конце концов, мне пришлось самому вести переговоры с Лотаром. (Он, очевидно, был в Лионе, но мы ни разу не оказались в одной комнате — все обсуждения велись с его представителем Герхардом Манном.)
Мсье Кастан прилежен и аккуратен, однако, столкнувшись с чем-то экстраординарным, приходит в замешательство, а затем в раздражение. Так случилось в самом начале наших переговоров с Домом Хакльгебера. Я не сразу разгадал причину: Лотар убеждён, что войска не высадятся в Англии, а если и высадятся, то сразу будут уничтожены. Соответственно переговоры по векселям получились странно двусмысленными. Официальная цель — обеспечить жалованьем войска в Англии, и условия надо было составить так, чтобы мы — то есть Франция — получили деньги в Англии, а Лотар — определённую прибыль. В этом смысле мы обрели искомое, сиречь законные векселя, которые Вы сейчас держите в руках. Однако, как я вскорости понял, Лотар рассчитывает сорвать большой куш при минимальном риске, выразив готовность перевести серебро для войны, которая на самом деле не состоится. По сути, он страховал нас на случай, если срыв нашего вторжения сорвётся. Этого-то подтекста мсье Кастан не понимал и потому терялся от абсурдных, на его взгляд, требований Хакльгебера.
В начале мы предлагали, чтобы сроки действия пяти векселей заканчивались с интервалом в неделю. Другими словами, мы рассчитывали, что вскоре после высадки войск наши агенты станут предъявлять по векселю в неделю в течение пяти недель, покуда армия будет продвигаться через южную Англию к Лондону. Мы полагали, что для Лотара так будет предпочтительней, поскольку выплаты растягиваются на больший срок, что упрощает покупку либо доставку серебра и чеканку монеты. Тогда мы ещё наивно верили, будто Лотар рассматривает оплату векселей как благоприятный исход событий. Позже, как уже упоминалось, я понял, что для него осуществление сделки — риск, который нужно по возможности сократить. Соответственно ему не хотелось отодвигать сроки платежей, поскольку это означало бы растянуть риск (риск, что придётся выплатить серебро кому-то неизвестному в Лондоне) почти на два месяца. Срок действия первого векселя теоретически подходил бы через две недели после выписки его Лотаром в Лионе, то есть в середине мая. Срок последнего истекал бы в середине июля. В интересах Лотара было стеснить нашу свободу, ограничив срок действия векселей коротким промежутком времени вскорости после назначенной даты высадки. Тогда у нас оставалось бы совсем мало дней, чтобы предъявить векселя в Лондоне и получить всё серебро в один приём. Таким образом, очень быстро решилось бы: всё или ничего. Лотар даже хотел выписать один вексель на полмиллиона ливров, а не дробить сумму на части. Я счёл это слишком рискованным и настоял на своём. Посему теперь мы имеем пять отдельных векселей. В четырёх из них стоят одинаковые даты — они подлежат оплате по истечении сорока пяти дней, пятый — по истечении тридцати дней. Все выписаны самим Лотаром — только он вправе давать векселя на такие суммы. Он выписал их в Лионе 6-го мая лета Господня 1692-го. Время на почтовую пересылку из Лиона в Лондон обычно принимается равным двум неделям. Соответственно предъявлять их к акцепту можно с 20 мая (по французскому календарю). Тридцатидневный вексель подлежит оплате 5 июня, четыре остальных — 20 июня.
Как правило, плательщику (представителю Лотара в Лондоне) выгодно, чтобы получатели (те, на кого Вы жирируете векселя) предъявляли их задолго до установленного срока выплаты; в таком случае плательщик успевает заранее подготовиться. Это особенно справедливо в данном случае, когда после принятия векселей к оплате Лотар, вероятно, должен будет приобретать серебро или доставлять его морем.
Нам нерезонно предъявлять векселя в Лондоне до того, как войска благополучно высадятся, что должно произойти не позже последнего дня мая. Тридцатидневный вексель подлежит оплате почти сразу после этой даты. Следовательно, к указанному времени Лотару надо иметь в Лондоне серебра на 100 000 ливров. Тогда мы сможем выплатить войскам первую часть жалованья вскоре после их высадки в Англию. Оставшиеся четыре векселя, как я упоминал, подлежат оплате лишь 20 июня; очевидно, в наших интересах предъявить их одновременно с первым, и тогда у Лотара будет две-три недели, чтобы доставить в Тауэр серебра ещё на 400 000 ливров.
Это около 20 000 фунтов стерлингов в британской монете, то есть двухдневная продукция Монетного двора; соответственно представитель Лотара должен будет доставить примерно три тонны серебра в Тауэр не позднее 17 июня. Задача непростая даже для человека с его возможностями, посему Лотар настоял на включении в четыре сорокапятидневных векселя условия, по которому они должны быть предъявлены в Дом Золотого Меркурия, Чендж-Элли, Лондон, не позднее чем за пятнадцать дней до истечения своего срока, то есть до полуночи 5 июня.
Напоминаю Вам, что англичане пользуются календарём, от которого весь цивилизованный мир давно отказался. Он отстаёт на десять дней и продолжает отставать с каждой секундой. Все даты, упомянутые в письме, приведены по новому (французскому) стилю; чтобы получить числа по английскому календарю, надо вычитать десять дней.
Во всех остальных отношениях
операция вполне обычна и не представит больших сложностей для Вас и Ваших агентов.Для меня было большой честью и привилегией послужить в этом деле Франции. Надеюсь возобновить знакомство в кофейне Исфахнянов после того, как уляжется волнение, связанное с высадкой войск.
Ваш покорный и пр.,
Самюэль Бернар.
Каюта «Метеора», близ Шербура, Франция
2 июня 1692
Трое суток «Метеор» медленно поворачивался на якорном канате, словно тень на циферблате солнечных часов. Элиза жила в большой кормовой каюте, которую на военном или купеческом корабле занимал бы капитан. Одна из стен представляла собой сплошной полукруг окон во всю ширину кормы. Когда Элиза видела в них Шербур, это означало, что идёт прилив. Отлив разворачивал «Метеор» кормою от берега, и Элиза могла бы любоваться морем, если бы не туман, висевший последние три дня; плотная пелена, в которой таяли все её тщательно выстроенные планы. Изредка оттуда доносились глухие раскаты: канониры с невидимых кораблей палили по сгусткам тумана, издававшим подозрительные звуки. Однако по большей части слышалась какофония: матросы дули в трубы и свистки, били в барабаны, кричали на английском, голландском и французском, гремели цепями, выбирая или отдавая якоря, в зависимости от того, что считали менее рискованным: дрейфовать с отливом или оставаться на месте.
Два флота — сорок пять французских кораблей под командованием адмирала де Турвиля на западе, девяносто пять английских и голландских кораблей под командованием адмирала Рассела на востоке — сошлись на виду у всего Шербура 29-го числа. Турвиль врезался в самый центр английского строя, нимало не заботясь, что подставляет под удар свой слабый арьергард. Элиза наблюдала за битвой в подзорную трубу с грот-марса «Метеора», и ей казалось, будто она читает мысли де Турвиля. Он считал, что большими кораблями в центре линии командуют якобиты, которые сейчас спустят флаг Вильгельма и поднимут флаг Стюарта. Вместо этого они открыли огонь. Началось сражение.
По просьбе Жана Бара Элиза в последнее время проводила в версальских салонах кампанию, убеждая молодых аристократов, что флот не уступает армии блеском военной славы. Кое-кто клюнул на эту наживку. Один блистательный час близ Шербура разыгрывалось такое сражение, что, если бы его видели из Версаля, армия осталась бы без молодых офицеров. Никогда больше Элизе не пришлось бы описывать словами великолепие морского боя, ибо всё происходило на виду. Флагман адмирала де Турвиля, «Солей Рояль», новёхонький стопушечный красавец, ничем не уступал неприятельским — в последние годы французские корабелы догнали и даже превзошли голландских. Флагман адмирала Рассела «Британия» тоже нёс на своих палубах сто пушек. Они сшиблись, как два бойцовых петуха. Никаких скучных манёвров и контрманёвров на безопасном удалении от противника. Адмиралы не наблюдали за боем издалека, препоручив сражение подчинённым. Словно два средневековых короля на турнире, «Солей Рояль» и «Британия» устремились друг другу навстречу. Очень скоро оба лишились части мачт. Только тут до адмирала де Турвиля дошло, что ни один из английских кораблей не перейдёт на его сторону, а значит, английская эскадра превосходит французскую более чем вдвое. Новые сигналы взметнулись над уцелевшими мачтами «Солей Рояль». Французы слаженно отступили. Они атаковали вдвое превосходящего противника, вывели из строя вражеский флагман и отошли, не потеряв ни одного корабля. Что было для Элизы ещё важнее, двадцать тысяч ирландских и французских солдат, стоящих лагерем под Шербуром — по большей части вокруг селения Ла-Уг, милях в десяти — пятнадцати отсюда, — благополучно остались на суше. Яков Стюарт, по-прежнему воображающий себя королём Англии, прибыл от своего «двора» в Сен-Жермен, чтобы возглавить высадку; вероятно, он тоже наблюдал за сражением с какого-нибудь высокого места. Он только что пережил ещё одно горькое потрясение, каких и без того в жизни хлебнул с лихвой: ни один из британских кораблей — его кораблей! — не перешёл на сторону законного короля-католика. Теперь даже Яков должен был понять, что вторжение не состоится.
Совесть не позволила бы Элизе сказать, что день прошёл замечательно. На кораблях, рассеянных в море, были люди; каждое облако порохового дыма означало, что металлические шары, пролетев по воздуху, отрывают ноги и уносят жизни. Тем не менее, ни один корабль не утонул, вторжение сорвалось, и Элизин план тикал, как часы.
Потом ветер улёгся, и дымка, висевшая над морем весь день, сгустилась в туман. Он спустился, словно бархатный занавес после первого акта оперы, что само по себе было даже неплохо; только занавес застрял, и второго, третьего, четвёртого и пятого актов не последовало — лишь бесконечный спорадический шум, с которым два флота дрейфовали, паля по призракам. До конца 29-го числа туман, 30-го — туман, 31-го — туман, 1-го июня — туман! Время от времени отчаянные смельчаки добирались до Шербура на шлюпках и сообщали новости. Так, например, стало известно, что на исходе второго дня несколько английских кораблей, дрейфуя в тумане, случайно сцепились с несколькими французскими (на якорях); сражение продолжалось, пока их не разделило отливом. Но по большей части ничего не происходило. В первый день Элиза жалела, что весь Версаль не наблюдает за схваткой флагманов; теперь она ежечасно благодарила Провидение, что никого из придворных не случилось рядом, чтобы видеть — и даже хуже, не видеть — этого позорного фарса. Она не завидовала Этьенну и Поншартрену, которым вскорости вновь предстояло просить у короля денег на флот. Она не знала, что скажет неизменно учтивый король, но догадывалась, что он подумает: «Зачем мне скрести по сусекам казначейства — чтобы ещё больше деревянных корыт сталкивалось между собой в тумане?»