Весь Нил Стивенсон в одном томе. Компиляция
Шрифт:
Фотография располагалась справа. Снизу шел номер арабскими цифрами. Остальное пространство занимали поля, заполненные синим. Даты были проставлены черным. В верхнем поле помещалось три иероглифа — Соколов предположил, что это имя и фамилия девушки. Под ними размещалась строчка с двумя полями, в каждом из которых стояло по иероглифу. Видимо, один из них обозначал пол. Ниже шли три поля в одной строчке, заполненные арабскими цифрами: 1986, 12 и 21 — очевидно, дата рождения. Последнее поле было самым длинным: полторы строчки в нем занимали иероглифы, дальше оставалось свободное место. Судя по всему, это был адрес.
У Соколова были при себе ручка
Еще в сумочке лежал мобильный телефон, и Соколов, естественно, просмотрел фотографии и контакты. Он не рассчитывал найти много. Если девушка хоть сколько-нибудь опытная шпионка, она будет крайне осторожна. И впрямь, фотографий было мало: по большей части снимки домов, преимущественно — офисных зданий в квартале, где разыгрались сегодняшние события. Впрочем, имелось и несколько кадров жилого дома среди холмов и деревьев. Их перемежали фотографии пустой квартиры и вид из окна: через воду на центральную часть Сямыня.
Все это было очень занимательно, однако следовало придумать, что делать дальше, когда носильщик подвезет его к гостинице: тот уже выехал на бульвар, идущий вдоль набережной. Соколов открыл свой мобильник и освежил в памяти место, заснятое пару дней назад. Снимки ничего дельного не подсказывали: парадный вход в шикарный международный отель, неотличимый от гостиниц того же класса в Москве, Сиднее или Лос-Анджелесе.
Он снова и снова прокручивал пяток фотографий в надежде, что они наведут на какую-нибудь мысль. Большинство людей у входа, разумеется, составляли таксисты и служащие отеля. Постояльцы входили и выходили. Одни были в тройках, другие одеты как туристы. Ни одного бойца спецподразделения в спортивном костюме.
И все же что-то в словах «спортивный костюм» его зацепило. Он просмотрел снимки еще несколько раз и нашел нужные: на двух фотографиях в гостиницу входил мужчина. На первом в кадр попали только его голые рука и нога. На втором он кивал улыбающемуся портье, который распахнул перед ним дверь Мужчина — высокий лысоватый блондин лет сорока — был в свободных шортах и мешковатой футболке с логотипом триатлона. Ансамбль дополняли кроссовки и набрюшник с фляжкой в сетчатом кармане.
У Соколова было три ножа, один — с крюком на лезвии, позволяющим быстро вспарывать ткань. Короткими движениями он обрезал сперва одну штанину, затем другую. То, что получилось, издали вполне могло сойти за облегающие спортивные шорты. Медленно-медленно, чтобы не шевелить пленку, Соколов снял ветровку, разгрузочный жилет и портупею, оставив одну футболку.
Следующим делом он высосал из кэмелбека всю воду. Гидратор представлял собой нейлоновый мешок размером с батон хлеба. Диаметр лючка — с ладонь — позволял много чего запихнуть внутрь. Соколов убрал туда мобильник женщины из офиса, ее карточку и вообще все, что поможет установить ее личность, — кредитные карты и листки бумаги не заняли много места. Следом отправились его блокнот и два ножа. Затем Соколов снял с «макарова» затворную раму и убрал в кэмелбек детали пистолета и два запасных магазина из портупеи. Оставшееся место он забил деньгами — отчасти потому, что они могли понадобиться, отчасти — чтобы гидратор выглядел полным. Потом закрыл лючок.
В одном из карманов разгрузки лежало аккуратно сложенное полотенце — маленькое и вытертое, а потому очень компактное. Это была еще одна вещь, без которой Соколов никуда не выходил. Он вытащил
полотенце из кармана и сунул за пояс.Все остальное он сложил в мусорный мешок. Теперь двигаться можно было смелее, поскольку носильщик ехал по малолюдной улице. Одну кабельную стяжку Соколов оставил, чтоб завязать мешок.
Он рискнул выглянуть из-под пленки и увидел отель метрах в двухстах впереди.
Даже если в нынешнем наряде он мог сойти за любителя утренних пробежек, не стоило выпрыгивать из тележки на виду у портье, да и вообще у кого бы то ни было. К тому же требовалось избавиться от мешка. Соколов вновь открыл мобильник и еще раз проглядел снимки. Позавчера они от гостиницы прошли на набережную. Большую ее часть занимали людные паромные терминалы, однако дальше к северу начинались грязные доки и замусоренные прибрежные пустыри. Отыскав снимок такого места, он звуком привлек внимание носильщика.
Они глядели друг на друга через узкую щель под краем пленки. Соколов поманил пальцем. Носильщик сунул руку под пленку, и Соколов вложил в нее телефон. Носильщик некоторое время смотрел на экран, затем кивнул и отдал телефон обратно. Соколов спрятал его во внешний карман кэмелбека.
Из-под края пленки оказалось удобно следить, куда они едут. С оживленного бульвара носильщик свернул на дорожку вдоль берега, где народу было на удивление мало. Где-то рядом плескалось море, воняло помойкой и гнилыми водорослями. Соколов рискнул приоткрыть край пленки, однако носильщик, не оглядываясь, мотнул головой и что-то предостерегающе сказал. Соколов замер. Через несколько секунд их обогнал велосипедист.
Тут носильщик свернул к пандусу, ведущему на раздолбанный причал, остановил тележку и закурил. Минуту или две он попыхивал сигаретой, потом резко сдернул пленку и что-то пробормотал.
Соколов, схватив мешок, выпрыгнул из тележки и крутанулся на месте, проверяя, нет ли зрителей. Все было чисто. Он крутанулся второй раз, быстрее, и выпустил мусорный пакет. Тот пролетел метров пять и плюхнулся в воду. Она тут, наверное, была бы от силы по пояс тому неосторожному человеку, который отважился бы в нее влезть, но мешку больше и не требовалось, тем более что он был черный, а вода — мутная.
Повернувшись спиной к всплеску, Соколов увидел, что носильщик уже обнаружил в тележке свои чаевые: еще один кирпич малиновых банкнот. Они тут же исчезли в кармане стариковских брюк. Носильщик что-то бормотал — благодарил, надо думать. Соколов, не обращая на него внимания, трусцой двинулся прочь. Меньше чем через минуту он уже приближался к отелю, перебегая из одного островка тени в другой и стараясь не слушать включившиеся в голове сирены. Весь день он прилагал усилия к тому, чтобы его не заметили. А теперь на него пялились и указывали пальцами сотни людей. Однако не потому — напоминал себе Соколов, — что знают, кто он. Они точно так же глазели бы на любого другого сумасшедшего иностранца, которому вздумалось совершать пробежку под палящим солнцем.
Только на первом этаже Оливия окончательно поняла, что она босая. Взрывом ее выбросило из туфель, и они остались в офисе с русским наемником. Если вообразить гипотетический забег по пересеченной местности, в котором состязались бы босая Оливия и Оливия на высоких каблуках, трудно сказать, кому бы досталась победа. Наверное, это зависело бы от того, как скоро босая Оливия распорола бы ногу об осколок стекла, что неизбежно произошло бы в первые же минуты, не будь она очень, очень осторожна.