Весь Роберт Маккаммон в одном томе. Компиляция

— Извини, — сказала она. Положив планшет в вырезанную изнутри книгу, она засунула ее обратно на полку. — Что-то я слишком расчувствовалась.

— Да нет, все в порядке. — Он ощущал легкую усталость. Нет смысла неволить себя, когда в этом нет необходимости. — Я пойду к себе.

Она кивнула.

— Тебе надо побольше отдыхать, пока еще есть такая возможность. — Чесна обвела рукой книжные полки на стенах гостиной. — Здесь есть что почитать. У доктора Стронберга большое собрание книг по наукам и мифологии.

Значит, это все-таки дом доктора, подумал Майкл.

— Нет, спасибо. Я пойду, если не возражаешь.

И вдруг внимание Чесны привлекло название на одном из выцветших книжных корешков. Книга стояла между томиком о богах скандинавской мифологии и книгой по истории района Черного Леса. Она называлась «Volkerkunde von Deutschland» («Немецкие народные сказки»).

Чесна никак не думала снимать эту книгу с полки. Ее ждали более важные дела.

И тем не менее она взяла ее.

Она нашла, что искала. Среди глав, посвященных водяным, лесным великанам и пещерным гобблинам.

Das Werewulf. Оборотень.

Чесна захлопнула книгу. Причем так громко, что находившийся у себя в кабинете доктор Стронберг подскочил в кресле от неожиданности. Это просто смешно! Так думала Чесна, ставя книгу на место. Она направилась к двери. Но шаги ее все замедлялись.

Ее душу терзал вопрос, от которого было невозможно уйти: каким образом барону, Майклу, удалось отыскать их лагерь в ночном лесу?

Ведь это невозможно. Или…

Чесна снова возвратилась к книжным полкам. Рука ее коснулась переплета. Если она прочитает эту главу, рассуждала она, то это, наверное, не будет означать, что она поверит в то, что такое возможно? Конечно же нет! Просто безобидное любопытство, только и всего. Оборотней не бывает, как не бывает водяных или еще каких-нибудь лесных привидений.

Что плохого, если она прочитает об этом мифе?

И Чесна сняла книгу с полки.

Глава 59

Майкл рыскал по темному лесу.

Его охота сегодня оказалась более удачной, чем прошлой ночью. Он набрел на поляну, на которой мирно паслись три оленя — самец и две оленихи. Почувствовав опасность, они сорвались с места, но одна из самок хромала и не могла уйти от волка, который быстро догонял ее. Майкл видел, как ей больно; одна из ног оленихи была сломана, и кости плохо срослись. Он набросился на нее и повалил на землю. Борьба заняла всего несколько секунд.

Он съел сердце; было очень вкусно. С его стороны это вовсе не было проявлением какой-то особой, хищнической жестокости; просто жизнь была такова. Олень и олениха недолго постояли на вершине холма, глядя оттуда на волчье пиршество, а потом растворились в ночи. Он наелся досыта. Было бы крайне неразумно бросать оставшееся мясо; он отволок добычу в густой ельник и пометил территорию вокруг — на тот случай, если сюда вдруг забредет собака фермера. Завтра ночью это мясо будет еще вполне съедобно.

Кровь и соки сырого мяса придали ему силы. Он ожил, мускулы стали упругими. Но вся его морда и брюхо были в крови, и, прежде чем лезть через открытое окно в дом, нужно было что-то срочно предпринять. Он бежал по лесу, принюхиваясь, пока наконец не почувствовал, что в воздухе запахло сыростью. Вскоре он услышал плеск ручья, бегущего по камням. Он вошел в него и принялся плескаться в студеной воде, смывая с себя кровь. Он старательно вылизал лапы, чтобы убедиться, что на когтях не осталось крови, и, утолив жажду, отправился в обратный путь.

Еще в лесу он снова превратился в человека и, поднявшись с земли, побрел к дому, ступая босыми ногами по майской траве.

Ее он почувствовал сразу же. Корица и кожа. Он видел ее темный силуэт, очерченный бледно-голубым контуром. Она сидела в кресле, стоявшем в углу.

Он слышал, как гулко стучит ее сердце. Наверное, оно билось так же сильно, как и его собственное, когда он встал перед ней.

— И как долго ты здесь сидишь? — спросил он.

— Час. — Она изо всех сил старалась сохранять спокойствие. — Может быть, немножко больше. — Голос подвел ее.

— И все это время ты дожидалась меня? Я польщен.

— Я… думала проведать тебя. — Она откашлялась и как будто случайно перешла к следующему вопросу: — Майкл, где ты был?

— Просто гулял. Я не хотел выходить через дверь. Я боялся потрево…

— Сейчас три часа ночи, — перебила Чесна. — И почему ты голый?

— По религиозным соображениям. Ходить одетым после полуночи — большой грех.

Она решительно поднялась.

— Перестань паясничать! Здесь нет ничего смешного! Господи! Кто из нас сошел с ума: ты или я? Когда я увидела твою пустую постель… и это открытое окно, я не знала, что и подумать!

Майкл опустил раму, закрывая окно.

— И что же ты подумала?

— Что… что ты… нет, так не бывает!

Он обернулся к ней.

— Что я — что? — тихо переспросил он.

Чесна хотела было произнести это слою, но оно застряло у нее в горле.

— Как… ты тогда вышел к лагерю? — наконец выговорила она. — В темноте. В чужом лесу. Просидев двенадцать дней на голодном пайке. Как? Ответь же мне, Майкл. Как?

— Я уже рассказывал тебе об этом.

— Нет, ты только обещал, но потом ушел от ответа. Может быть, потому, что рационального объяснения этому не существует. И вот я прихожу к тебе в комнату и вижу, что окно открыто, а кровать пуста. А потом ты влезаешь через окно совершенно голый и еще пытаешься обратить все в шутку.

Майкл пожал плечами:

— А что, по-твоему, можно еще сделать, когда тебя застают врасплох с голой задницей?

— Но ты так и не ответил на мой вопрос. Где ты был?

Он говорил спокойно, тщательно взвешивая каждое свое слово.

— Мне нужно больше двигаться. Но доктор Стронберг, видимо, считает, что я не готов еще к чему-либо более подвижному, чем партия в шахматы. А между прочим, сегодня я обыграл его в двух партиях из трех. Но так или иначе, я выходил на улицу вчера ночью и сделал то же самое сегодня. Я не стал одеваться, потому что ночь теплая, и мне хотелось, чтобы тело дышало. Разве это преступление?