Весь Роберт Маккаммон в одном томе. Компиляция

Миша огляделся по сторонам, обводя взглядом маленькие, выложенные камнями холмики. В этом уголке Сада хоронили только младенцев; дальше же виднелись могилы побольше. Он знал, что где-то здесь, неподалеку, наверное, был похоронен и Андрей, и те другие члены стаи, умершие задолго до того, как Мишу искусала волчица. Он на глаз прикинул, что в Саду было не меньше трех десятков детских могил. Все это наводило на мысль о том, что стая, несмотря ни на что, не прекращает попыток обзавестись потомством, но по какой-то причине малыши неизменно умирают. И в самом деле, разве может появиться на свет и затем выжить ребенок, который с самого рождения был бы получеловеком-полузверем? Юный Миша задавался этим непростым вопросом, а теплый весенний ветерок слегка касался веток и тихонько шелестел в верхушках деревьев. Он даже представить себе не мог, что беззащитному новорожденному младенцу может оказаться по силам вынести эту боль; но если кому-либо из детей и в самом деле удастся пережить эту пытку, то можно быть заранее уверенным, что из него вырастет человек с несгибаемой, железной волей.

Франко и Алекша набрали камней и выложили ими могилы. За все это время Виктор не произнес ни слова. Он не утешал, не уговаривал опечаленных родителей и не стал ни о чем молить Бога. Когда дело было сделано, он повернулся ко всем спиной и зашагал прочь. В лесной тишине было слышно, как хрустят и с треском ломаются сухие ветки под подошвами его сандалий. Миша видел, как Алекша хотела было взять Франко за руку, но тот быстро выдернул свою ладонь из ее пальцев и отправился в обратный путь в одиночку. Еще какое-то время она неподвижно стояла, глядя ему вслед, и ослепительные лучи утреннего солнца играли в ее длинных золотистых волосах. Миша видел, как у нее дрожат губы, и ему показалось, что еще немного, и она снова расплачется. Но тут Алекша решительно расправила плечи, и взгляд ее прищуренных глаз исполнился холодным презрением. Они с Франко больше не любили друг друга; только что им пришлось похоронить детей, и смерть обоих малюток положила конец их взаимной привязанности. Надо полагать, Франко не было больше никакого дела до нее. Миша оставался стоять, не сводя глаз с Алекши. Вот она повернула голову, и их взгляды встретились. Миша зачарованно смотрел на нее.

— Все равно у меня будет мальчик. Все равно будет, — сказала вдруг Алекша вслух, ни к кому не обращаясь.

— Ты устала, — принялась уговаривать ее Рената, стоявшая у Миши за спиной, и он понял, что Алекша смотрела, скорее всего, на Ренату, а вовсе не на него, как ему показалось с самого начала. — Подожди хотя бы годик.

— Все равно у меня будет мальчик, — упрямо повторила Алекша.

Тут она пристально посмотрела на Мишу. Он почувствовал, что под взглядом этих холодных глаз его начинает пронизывать невольная дрожь. И тут Алекша резко повернулась и вслед за Никитой и Павлой отправилась прочь из Сада.

Рената осталась стоять над свежими могилками. Она покачала головой.

— Дети… — задумчиво и тихо сказала она. — Наши малыши… Царствие вам небесное. — Она посмотрела на Мишу. — Ты ведь, наверное, меня ненавидишь?

— Ненавидеть тебя? — Он был потрясен этим вопросом. — Нет конечно.

— А знаешь, даже если бы ты и возненавидел меня, то я бы все равно не обиделась, — со вздохом продолжала Рената. — В конце концов, это из-за меня ты оказался здесь… А вот я злопамятная. Я очень долго ненавидела того, кто в свое время покусал меня. Ее похоронили недалеко отсюда, вон у того края. — Рената кивнула в ту сторону, где деревья отбрасывали на землю длинные тени. — Я была тогда замужем за сапожником. В тот день мою сестру выдавали замуж, и мы с мужем отправились на свадьбу. И ведь говорила я Темке, что рано еще сворачивать с дороги! Думаешь, он послушал? Конечно же нет! — С этими словами она указала рукой в сторону холмиков большего размера, так же выложенных камнями по краям. — Темка тоже умер. Не дано ему было пережить превращение. Это было… ну надо же, целых двенадцать весен назад! Он был хилым парнем, наверняка волка из него не получилось бы. А я его все равно любила, — улыбнулась Рената, но улыбка эта была вымученной. — У каждой могилы здесь своя история, ведь тут начали хоронить давным-давно, еще до того, как Виктор попал в стаю, и теперь уже никто и никогда не узнает их тайн.

— А когда… как давно здесь живет стая? — задал вопрос Миша.

— Ну-у… этого я не знаю. Виктор говорит, что старик, который умер год спустя после того, как я попала сюда, прожил здесь больше двадцати лет и что он знавал и других, кто жил в стае еще двадцать лет до него. А там кто знает? — пожала плечами Рената.

— И что, были такие, кто рождался здесь? И жили потом?

— Виктор говорит, что ему доводилось слышать о семи или восьми таких членах стаи, будто бы они были из тех, кто был рожден здесь и выжил. Но это было давно, и теперь никого из них не осталось в живых. Но чаще всего малыши в стае появляются на свет мертвыми или умирают в первые недели после рождения. Безнадежное это дело. Павла больше и не пытается. И я тоже. А Алекша молода, у нее есть силы, и она может позволить себе поупрямиться. Она похоронила здесь уже столько малышей, что сердце ее, наверное, окаменело. Да что тут говорить… Жаль ее, конечно. — Рената обвела Сад долгим взглядом и, задрав голову, посмотрела вверх, где сквозь кроны высоченных берез пробивались золотистые солнечные лучи. — Я знаю, о чем еще ты хочешь спросить у меня, — вдруг снова заговорила она, упреждая следующий вопрос, который Миша и в самом деле собирался задать. — И я отвечу тебе: нет, никто и никогда. Еще никто из стаи никогда не покидал этих лесов. Наш дом здесь; и так будет всегда.

Миша все еще донашивал лохмотья, оставшиеся от его прошлогоднего детского костюмчика. Тот мир, что казался когда-то таким привычным, тот другой мир, мир людей, представлялся ему теперь не более чем всего-навсего далеким, смутным воспоминанием из прошлого. Он слышал пение птиц среди деревьев и видел, как они порхают, перелетая с ветки на ветку. Это были замечательные птички, и Миша начинал подумывать о том, что неплохо было бы попробовать их на вкус.

— Ладно, пора возвращаться.

Церемония похорон — если это можно было так назвать — закончилась. Рената направилась в лес, удаляясь в сторону белокаменного дворца, и Миша покорно поплелся вслед за ней. Они прошли совсем немного, когда откуда-то из-за деревьев до его слуха донесся далекий, пронзительный свист. Миша быстро сообразил, что источник этого необычного звука находился где-то в миле к юго-востоку. Он остановился и прислушался. На птицу вроде бы не похоже… Нет, это не птица, а…

— Ну вот, — сказала Рената, — скоро лето. Слышишь? Это поезд. Дорога совсем недалеко отсюда, она идет через лес. — Вновь раздался паровозный гудок, это был высокий, пронзительный звук. — Должно быть, олень вышел на рельсы. Иногда на нашей чугунке можно найти попавшего под поезд оленя. Это хорошая, легкая добыча, если, конечно, туша не успела долго пролежать на солнце и если не успели слететься стервятники. — Снова послышался паровозный гудок, и наступила тишина. — Ну ты как, идешь?

Но Миша все еще продолжал неподвижно стоять, напряженно прислушиваясь к вновь наступившему лесному безмолвию; гудок далекого паровоза заставил томиться и тосковать душу, а сам он не мог понять, что было тому причиной. Рената по-прежнему терпеливо дожидалась его, а где-то в глубине темных лесных чащоб рыскал ужасный волк-берсеркер. Пора идти. Миша оглянулся, бросил прощальный взгляд на Сад с его невысокими холмиками, выложенными по краям камнями, и покорно зашагал вслед за Ренатой. Он шел домой.

Глава 29

На второй день после того, как стая похоронила малышей, Франко решительно подошел к Мише, когда тот, стоя на четвереньках под стеной белокаменного дворца, разгребал пальцами мягкую землю в надежде найти хоть что-нибудь из еды. Франко ухватил его за руку и одним рывком поставил на ноги.

— Пойдем, — приказал он. — Нам надо идти, есть тут одно место…

Вместе они зашагали прочь, быстрым шагом направляясь к зарослям, раскинувшимся к югу от дворца. И только здесь Франко оглянулся. Им удалось остаться незамеченными. А это было как нельзя кстати.

— Куда мы идем? — испуганно спросил Миша у продолжавшего тянуть его за собой Франко.

— В Сад, — ответил тот. — Я хочу видеть своих детей.

Услышав об этом, Миша попытался вырваться, но Франко еще крепче сжал его руку в своей. Конечно, еще не поздно было закричать, позвать на помощь, но он ни за что на свете не стал бы этого делать. Его мало волновало, что подумает о нем Франко, но у остальных из их стаи такой его шаг вряд ли бы нашел одобрение и поддержку. Да и Виктор тоже будет наверняка очень недоволен. Нет, он должен научиться сам постоять за себя.

— А я тут при чем?

— Ты будешь копать! — огрызнулся в ответ Франко. — А теперь заткнись и топай быстрее.

Белокаменный дворец давно остался позади, и, лишь когда они далеко углубились в лес, Миша начал понимать, что Франко, видимо, задумал что-то крайне предосудительное, то, чего делать было никак нельзя. Может быть, законы стаи запрещали раскапывать могилы после похорон, может быть, отцу запрещалось видеть своих мертвых детей. Миша не знал, откуда у него такая уверенность, но ему начинало казаться, что Франко хочет его руками совершить какой-то ужасный проступок, который не найдет одобрения у Виктора. Размышляя об этом, Миша неохотно тащился за Франко, который, крепко ухватив его за руку, быстро шагал впереди, заставляя его идти еще быстрее.

Поспевать за Франко было делом непростым. Он шагал слишком широко, и очень скоро Миша совсем выдохся.

— Ну и слабак же ты! — зарычал на него Франко. — А ну, давай топай быстрее! Я кому сказал!

Миша споткнулся о торчавший из земли корень и упал на колени. Франко одним рывком вновь поднял его с земли, и они снова продолжили путь. На мертвенно-бледное, искаженное злобой лицо Франко было страшно смотреть; даже теперь, когда он был вроде бы в человечьем обличье, с его лица не сходило зверское выражение и в нем угадывался свирепый волк. В голове у Миши промелькнула мимолетная мысль о том, что, может быть, раскапывание могил считалось у стаи недоброй, приносившей несчастье приметой. Вот, наверное, почему Сад был устроен далеко от дворца, но только теперь в душе Франко заговорил человек; человеческое начало взяло верх, и, как и всякому отцу, ему не терпелось увидеть те ростки жизни, что взошли из его семени. «Скорее! Скорее!» — время от времени приказывал он Мише, несмотря на то что они и так давно бежали, пробираясь сквозь заросли.