Весело – но грустно

– Стулья, между прочим, очень ценные, венские, – заметила Нина Петровна и для баланса отложила на свою сторону побитую молью шаль и меховую муфточку.

Двенадцать ложек, похожих на серебряные, разделили пополам. Бронзовую статуэтку и подсвечник Нина Петровна всучила Клавдии Ивановне уже с уговорами, потому что их эквивалентом она взяла себе пышную перину и две подушки. Клавдия Ивановна обиженно заскулила «ой-ей-ей», и Нина Петровна с крепким выражением а подавись" швырнула на ее сторону одну подушку.

Через несколько дней Клавдия Ивановна благодаря помощи своего дружка Владимира Пахомовича нашла покупателей старинной мебели. Продала доставшиеся ей комод, стол и стулья за такую сумму, что поначалу сама растерялась. По простоте душевной поделилась новостью с соседкой – и Нину Петровну от таких известий чуть не хватил инфаркт, она опять недобро помянула покойную и вместе с ней Клавдию Ивановну, которой, по ее мнению, так повезло потому, что она приняла от ведьмы ее колдовство и теперь вовсю жульничает на манер иллюзиониста в цирке.

– За гнилые деревяшки пятьсот рублей!.. Да я на тебя в милицию пожалуюсь, кикимора коммунальная! – кричала, топала ногами легко возбудимая Нина Петровна.

Потом она поутихла, вытерла глаза и проворковала: – Я ж тебе, Клав, сразу сказала, что твои стулья очень ценные. Правда, ведь? Я ж тебя не обманула?.. Давай-ка и мою мебелю толкнем, хоть сколько-нибудь да выручим. Купим пирожных, конфет, вина и устроим нашей бабке шикарные поминки. Что нам над деньгами трястись на старости лет, а?

Прежние покупатели больше ничего из древностей покупать не захотели, но указали на одного любителя антиквариата, который мог бы заинтересоваться. Нина Петровна самостоятельно разыскала этого «старьевщика», притащила его к себе показывать древности.

Интеллигентный, с седенькой бородкой мужчина отказался наотрез от шкафа под потолок и широченной кровати, хотя Нина Петровна ругалась и плакала. Однако заинтересовался унаследованной картиной, но и ее не купил, а только пообещал зайти попозже со специалистом.

Поджидая специалиста, соседки заранее подготовились к его приходу: разложили, как на базарном прилавке, все наследство, вплоть до потертой муфточки и чугунного утюга. Купили в складчину и поставили на столе бутылку портвейна. В назначенный срок пришел тот дяденька с седой бороденкой и с собой привел еще одного бородатого. Ни на утюг, ни на муфту они не захотели обращать внимания и пор- твейн пить не стали. Сразу занялись картиной, чуть ли не обнюхали ее, скребли ногтем краску и долго шушукались между собой. И в конце концов собрались уходить совсем без единой покупки.

Тут Нина Петровна с Клавдией Ивановной так занудно завыли в унисон, что мужчины чертыхнулись и согласились осмотреть «ярмарку». И опять повезло добродушной Клавдии Ивановне – тот, который специалист, выложил за подсвечник и статуэтку целых двести рублей.

После ухода покупателей натруженные нервы Нины Петровны не выдержали, и она вошла в затяжной скандальный раж.

– Обманули!.. Обмишурили! – с рыданием кричала она через дверь запершейся в своей комнате, от греха подальше, Клавдии Ивановне. – Как жить-то на свете, господи! Одни ведьмы кругом!

Клавдия Ивановна справила себе новое пальто, купила меховую шапку. По вечерам, накрасив губы, ходила с зачастившим к ней Владимиром Пахомовичем в кино. Нина Петровна же мучилась злобой и еще больше, чем раньше, одиночеством.

Однажды вечером возвратившиеся из кино Клавдия Ивановна и ее Пахомыч изумленно застыли у порога, увидев как напугавшаяся их прихода Нина Петровна лихорадочно-быстро сгребает с кухонного стола в охапку огромное количество денежных знаков. В руках они у нее не умещались, разлетелись по полу. И тогда Нина Петровна схватила с полки молочный бидончик и принялась впихивать в него разноцветные купюры. Прижав бидончик к груди, убежала, оглядываясь, в свою комнатенку. Спрятав там деньги под периной, опять вышла в коридор, встала руки в боки.

– Что, думаете, банк ограбила? Нет. Есть еще на свете справедливость. Есть… Купили-таки мою картину. За четыре тысячи рублей, вот. И квитанцию дали, чтобы всякие дураки не приставали.

– Не может быть! – ахнула Клавдия Ивановна и схватилась за сердце. – Такие бешеные деньги?

– Да. Сказали, что картинка эта какого-то раннего художника. Был бы поздний – еще больше, наверное, заплатили бы…

– А моя картина? – побледнев, Клавдия Ивановна стянула с головы новую шапку и в упор посмотрела на своего Пахомыча.

– Насчет твоей не знаю, нужды не было интересоваться, – равнодушно ответила Нина Петровна. Вдосталь насладившись произведенным эффектом, она удалилась к себе. Проверить бидончик под периной.

– Где моя картина?! – Клавдия Ивановна впилась глазами в маленькие, вдруг зашмыгавшие, как таракашки, глазки Владимира Пахомовича. – Я ее тебе дала.

– Не дала, – поправил Владимир Пахомович, – а подарила. Сама же говорила, что она у тебя только место занимает.

– А вдруг она – позднего художника? А?

– Ну-у, навряд ли. Непохоже, – замотал головой Пахомыч.

– Отдавай-ка, друг любезный, картину обратно. Я тебе лучше что- нибудь другое подарю.

Владимир Пахомович, кося глазами и бормоча что-то невразумительное насчет подарков, сантиметр за сантиметром продвигался к выходу. Клавдия Ивановна вцепилась в его рукав. Пахомыч сделал вид, что ужасно на это обиделся, отлепил от своего пальто ее пальцы, вздернул подбородок и ушел, не попрощавшись.

Деньги, всем известно, не пахнут. Но после того, как Нину Петровну посетили не отличающиеся особым вниманием сын и сноха, а затем ни с того ни с сего приехала из деревни сестра, она убежденно решила, что деньги все-таки имеют какой-то запах.

– Ишь, гости косяком повалили. Как учуяли. И откуда только разузнали? – Хотя ни сын, ни сноха, ни деревенская сестра прямо о деньгах не заговаривали, в каждой их жалобе на трудность жизни Нине Петровне чудился намек на ее богатство. – Деньги – вода, вода,– кивала она с удрученным видом. – Текут между пальцами. Сколько их ни имей – все нехватка.