Веселые человечки: культурные герои советского детства
Шрифт:
Образ маленького Володи, благоговейно канонизированный в хрестоматийных текстах детской литературы, отныне также оказывается объектом анекдотического (и, о чем сегодня странно вспомнить, относительно небезопасного) вышучивания. Поводом к нему становится, в частности, четверостишие, известное нескольким поколениям советских детей:
Когда был Ленин маленький С кудрявой головой, Ходил он тоже в валенках По горке снеговой.Автор этого шедевра (известного в «фольклорном» бытовании, по меньшей мере, с середины 1940-х годов) [182] остается по сей день неизвестным — «интертекстуально» к нему близки сразу несколько текстов: о любви маленького Володи кататься с горок писала уже Анна Ильинична Ульянова, книжка Зощенко начинается с фразы, которую можно счесть источником стихотворного зачина («Когда Ленин был маленький, он почти ничего не боялся»), о «кудрявости» будущего вождя революции достаточно было визуальной информации (впрочем, и здесь можно найти литературные параллели: в хрестоматийной книге ленинианы 1960-1970-х годов — повести Зои Воскресенской «Сердце матери» — есть сцена, где «Володя расчесывает волосы перед зеркалом и искоса поглядывает на брата. Не получается у него такая же прическа. У Володи волосы светлые, с рыжинкой, и закручиваются в разные стороны, а у Саши шапка темных волос, блестящих, чуть волнистых
182
Сорокин Вал. Безгрешный стукач // Молоко. Русский литературный журнал. 2006. 26 июня .
183
Воскресенская 3. Сердце матери: Повесть в рассказах о М. А. Ульяновой. М.: Детлит, 1977.
184
Биографические данные об Ивенсен, к сожалению, исключительно скудны, сведения о ее публикациях отсутствуют в наиболее авторитетных справочных изданиях о советской литературе. Между тем начиная с 1930-х годов Ивенсен (поэтический псевдоним, в замужестве — Шор) была автором нескольких поэтических книжек для детей (мне известны: Ивенсен М. Если будет война / Илл. М. Ивенсен. М.: Мол. гвардия, 1932; Она же. Маю салют / Рис. К. Кузнецова. М.: Мол. гвардия, 1933; Она же. Нас много: Стихи / Рис. А. Брея. М.: Мол. гвардия, 1932; Она же. Про Мишку-неряху: Стихи / Илл. В. Г. Сутеева. М.: Центр, ин-т сан. просвещения, 1941; Она же. Про Мишку-неряху. Магадан: Сов. Колыма, 1944) и многочисленных публикаций отдельных стихов, многие из которых были положены на музыку. О «взрослой» поэзии Ивенсен тепло отозвался И. Бродский, отметив «качество стиха» поэтессы (в ответ на письмо к нему дочери Ивенсен Агды Шор, см. публикацию и краткие сведения об авторе: Ивенсен Л/. Ты в комнату войдешь — меня не будет… / Предисл. и публ. А. Шор // Литературная газета. 1995. № 49 (5580). 6 декабря. С. 6).
185
5 Мы Ленина любим: Рассказы, стихи и песни о Ленине для дошкольного возраста / Сост. С. Альхимович, А. Барановская, О. Регель. Минск, 1971. С. 11. Для полноты контекста приведем здесь же стихотворение Ивенсен о Ленине-дедушке в гостях у ребят: «— Что б мы сделали, ребятки, / Если б Ленин к нам пришел? / — Все, что знаю, по порядку / Я б стихи ему прочел. / — Мы бы с ним играли в прятки — / Пусть бы он меня нашел!/ — Я хотел бы, чтобы Ленин / Стал бы с нами песни петь./ — Я к нему бы на колени / Забралась бы посидеть. / — Для него бы с грядки нашей / Я клубники набрала…/ — Я б ему букет ромашек / Самых лучших нарвала…/ — Я бы зайку заводного / Подарила своего. / — Я, как дедушку родного, / Крепко обнял бы его. / — Я б сказал, что хорошо мы, / Дружно, весело живем, / И хотим все на него мы / Быть похожими во всем!» (Ивенсен М. Если б Ленин к нам пришел // Слушаем про Ленина. М.: Детгиз, 1961).
Стихотворение Ивенсен, как и многие другие ее произведения, замечательно просодической простотой и естественностью интонации и вполне могло служить претекстом «фольклорного» четверостишия, но вопрос, какое из двух стихотворений было в данном случае исходным, не решается столь просто. Ничто не мешает думать, что четверостишие про маленького Ленина, ходившего в валенках по горке ледяной, само могло послужить источником стихотворения поэтессы. Как бы то ни было, в 1970-1980-е годы четверостишие про Ленина бытовало в школьной среде во множестве фольклорных «редакций». Оно долгое время было и (как показывает Интернет) до сих пор остается продуктивным для последующих переделок:
Когда был Ленин маленьким С кудрявой головой, Ходил он, Ленин, в валенках И летом и зимой. Когда был Ленин маленький С кудрявой головой, Зимой он прятал в валенки Свой орган половой [186] .В 1985 году в продолжение стихотворного зачина Тимур Кибиров написал одноименный цикл стихотворений, поэтически комментирующих «воспоминания родных и близких Володи Ульянова о детских годах будущего профессионального революционера» (в отдельном издании 1995 года характерно проиллюстрированных Александром Флоренским в стиле детского рисунка и «мультяшной» аппликации) [187] .
186
Стихотворное творчество знатоков ленинской биографии не ограничивается, впрочем, детством Ильича, а обнаруживает разнообразие освоенных им профессий: «Когда был Ленин плотником, / Ища материал, / Ходил он по субботникам / И бревна воровал»; «Когда был Ленин барменом, / Порой, напившись пьян, / Поил целенаправленно / Рабочих и крестьян» и т. д. http:// lj.rossia.org/users/tiphareth/1014157.html).
187
Кибиров Т. Когда был Ленин маленьким / Илл. А. Флоренского. СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха. М., 1995. «Оформление в стиле серии „Mitkilibris“ воссоздает атмосферу конца XIX — начала XX столетия, в которой среди беспечных рекламных объявлений проглядывают очертания революционного крейсера» (издательская аннотация). Недавно стихотворную традицию продолжил B.C. Кранц: «Когда был Ленин маленький, / Его я не встречал. / И бегал ли он в валенках / В Казани на причал. / Где бурлаки усталые / С кровавым следом плеч / Рассказами бывалыми / Могли его увлечь / В раздумья благородные / Естественных идей, / От рабства всенародного / Объединить людей» (сайт «Самиздат» —.
Годы перестройки отменили обязательность хрестоматийного знания о Ленине (сделав, в частности, возможным незабываемый по сей день телевизионный розыгрыш Сергея Курехина и Сергея Шолохова с историей о Ленине-грибе) [188] . Анекдоты и стишки о маленьком Володе уступают к концу 1990-х годов место анекдотам про Вовочку, происхождение которых если и связано
с именем Ленина, то, как кажется, не более чем ассоциативно и вторично [189] . Предшествующая традиция официальной и фольклорной ленинианы не обнаруживает контекстов, где Володя Ульянов именовался бы Вовой и тем более Вовочкой — именем, хотя и дублирующим имя Володя, но подразумевающим иную коммуникативную модальность — инфантилизм, обескураживающую непосредственность и соприсутствие старших. Иным рисуется Володя Ульянов — самостоятельным, принципиальным и достойным подражания. Даже если видеть в этом контрасте достаточный стимул для пародирования некогда хрестоматийных представлений о Володе Ульянове, то его сегодняшняя эффективность — во всяком случае, для юной аудитории — близка к нулю.188
8 Обнародование Сергеем Курехиным «научной» гипотезы о том, что Ленин, как и его соратники, любивший собирать и поедать (галлюциногенные) грибы, постепенно сам стал грибом, состоялось весной 1992 года в передаче «Тихий дом» на 5-м (ленинградском) телевизионном канале, транслировавшемся тогда на всю страну. Многие зрители восприняли эту «гипотезу» всерьез (об истории и социально-психологическом контексте курехинского розыгрыша см.: Юрчак А. Если бы Ленин был жив, он бы знал, что делать // Новое литературное обозрение. 2007. № 83. С. 189–204).
189
Единственный анекдот, в котором Вовочка оказывается Лениным, едва ли может служить доводом в пользу такого происхождения, контрастируя с нарративными особенностями других анекдотов этого цикла: «Сидит Вовочка на уроке. Вдруг в класс входит директор и говорит: „Вовочка, беги скорей домой! У тебя дома неприятности“. Вовочка хватает портфель и бежит домой. Прохожий на улице говорит ему: „Вовочка, беги скорей домой! У тебя дома неприятности“. Вовочка прибегает домой. Выходит мама и говорит: „Вовочка, у нас неприятности. Твой брат Саша стрелял в царя, и его арестовали!“» См.: Белоусов А. Ф. «Вовочка» // Антимир русской культуры: Язык, фольклор, литература. М., 1996. С. 165–186.
В современной российской культуре детство «самого человечного человека» привлекает внимание (уже или еще) не детей и подростков, а тех взрослых, для кого маленький Володя Ульянов остается персонажем, провиденциально предвосхитившим советское прошлое. Будучи «обращенным в будущее», такое прошлое легко наделяется вероучительным смыслом и терапевтическими эмоциями, объединившими в конце 1990-х годов адептов «космического коммунизма» — действующей в Волгограде и некоторых других городах «красного пояса» «Партии коммунистов Единение Всеволод». «Космические коммунисты» (или, как их называет местное население, «космонавты») верят в реинкарнацию покойных лидеров мирового коммунизма — Маркса, Энгельса и Ленина. Все они уже появились и ждут своего признания, чтобы однажды наилучшим образом решить проблемы России. «Маленькому Ленину», подраставшему в Иловлинском районе Волгоградской области, в 1998 году было около 10 лет. Где он и чем занят в настоящее время, неизвестно, но, как и у прежнего Володи, у него, должно быть, непростое будущее.
АЙБОЛИТ
Кевин М.Ф. Платт
Доктор Дулитл и доктор Айболит на приеме в отделении травмы
У кого что болит, тот о том и говорит.
Среди сквозных персонажей классических детских сказок К.И. Чуковского есть один, который декларирует свою связь с проблемами травмы уже самим своим именем: доктор Айболит — он появляется в стихотворных сказках «Бармалей» (1925), «Айболит» (1929, иногда печаталась под названием «Лимпопо»), «Айболит и воробей» (1955) и других, а также в прозаических сказках о докторе Айболите (первая из которых была опубликована в 1936 году). Даже если абстрагироваться от имени героя, связь сюжетов этих сказок с темой травмы очевидна: Айболит не случайно — доктор, и его функция в знаменитых сказках Чуковского — чудесное исправление болезненных, жестоких или страшных ситуаций. Он вынимает жертв живыми и невредимыми из пасти чудовищ; он делает так, что самые ужасные и опасные звери становятся дружелюбными, цивилизованными и даже приветливыми созданиями. И все же сущность его роли, как и глубинное значение его имени, свидетельствуют о реальных испытаниях (рассматриваемых либо как социально-исторические явления начала XX века, либо как извечные трудности роста), которые эти истории предлагают преодолеть своим юным читателям: нам показан мир, где царствуют боль и насилие. Появившись вначале в самом первом из опубликованных произведений «айболитовского цикла» — сказке «Бармалей», доктор демонстрирует важность своего имени таким образом, что сразу же становятся очевидными некоторые психические процессы, отраженные в этих сказках:
Но злодей Айболита хватает И в костер Айболита бросает. И горит и кричит Айболит: «Ай, болит! Ай, болит! Ай, болит!» А бедные дети под пальмой лежат, На Бармалея глядят И плачут, и плачут, и плачут!Сцена мучений доктора в огне, на которые в ужасе смотрят беспомощные дети, обнажает саму сущность боли и страдания, которые в этих произведениях подвергаются мифологическим трансформациям. Конечно, эта сцена, изображающая подлинные боль и страх, в соответствии с сюжетом сказки быстро обращается в свою противоположность, и все заканчивается, как и в других произведениях цикла, триумфом добра над злом. И все же сама по себе эта сцена подчеркивает странность имени доктора (возможно, неочевидную для тех, кто читал сказку с детства), которое, по сути, представляет выражение боли (почему не доктор Ойужелучше?) и обозначает настойчивое присутствие подавленного знания о травме в самом механизме ее исцеления. (Или по-другому: сцена поджаривания доктора в огне на определенном уровне риторической абстракции реализует эту репрессивную функцию — само выражение боли, «Ай, болит!», подвергается карательному или дисциплинарному насилию.)
Настоящая работа — попытка проследить развитие темы травмы в цикле произведений Чуковского об Айболите: задача, решение которой, возможно, приведет нас к удивительным выводам. Ибо, как и в случае с любыми проявлениями травмы, ключевое понятие для интерпретации канонических произведений об Айболите 1920 — 1930-х годов — чувствительность к процессам подавления и отторжения, которая вытеснила ключевые проблемы этих произведений в иные измерения текста, в другие способы переработки «тех же» оснований опыта. По сути дела, интерпретационный центр этих текстов лежит вне их. Поэтому имеет смысл начать с рассмотрения «иностранного оригинала» самого Айболита.
Как известно, Чуковский заимствовал свой персонаж и сюжетную канву его приключений из историй английского детского писателя Хью Лофтинга об аналогичном персонаже, докторе Дулиттле, главным образом опираясь на первую сказку Лофтинга, «История доктора Дулиттла» (The Story of Doctor Dolittle, 1920). Сам Чуковский указал на эту литературную преемственность и одновременно пояснил, что его произведения тем не менее следует рассматривать как оригинальное творчество. Вот как он прокомментировал это в примечаниях к своим поздним мемуарам «Признания старого сказочника»: