Веселые человечки: культурные герои советского детства
Шрифт:
Но это только один из примеров странной бинарности сказки Толстого. А их гораздо больше, и они создают совершенно иную — более причудливую, чем советские пропагандистские контрасты, — логику «вранья».
Во-первых, двоится пространство «Золотого ключика»: здесь не только два театра (Карабаса и театр «Молния» Буратино), но и два города (безымянный город, где происходит основное действие и которым управляет тарабарский король, и Город / Страна Дураков под управлением губернатора Лиса), здесь два водоема (Лебединое озеро и пруд Тортилы), два подземных хода («крысиный ход» из чулана Мальвины и подземный ход за волшебной дверью); два очага — нарисованный в каморке Карло и реальный, в котором Карабас грозится сжечь Буратино; а уединенный мир Мальвины удваивается пещерой (глава «В пещере»), немедленно преобразуемой в комфортное и красивое жилище усилиями «помощных» зверей и насекомых. Такие «единичные» пространства, как каморка Карло и харчевня «Три пескаря», дважды служат сценой действия.
Во-вторых, редкий сюжетный мотив не повторяется в «Золотом
Пьеро дважды подвергается избиению: первый раз в театре, где он только беспомощно плачет, и во второй раз, когда его и Мальвину захватывают сыщики, но в этот раз Пьеро «дрался как лев…» (245). Дважды Буратино получает и теряет нечто ценное — в первый раз азбуку, а затем деньги, данные ему Карабасом. В сказке две погони — за Пьеро, спасающимся от преследователей на зайце, и за Буратино — убегающим на петухе. Дважды повторяется сцена подслушивания — сначала разговор Карабаса с Дуремаром подслушивает Пьеро, а затем Буратино; дважды происходит битва с врагами — в главе «Страшный бой на опушке леса» и в главе «Буратино первый раз в жизни приходит в отчаяние, но все кончается благополучно». Дважды Буратино оказывается в воде — первый раз он падает в лебединое озеро, спасаясь от «разбойников», а второй раз — его бросают в пруд Тортилы. Характерно, что Толстой с демонстративным лукавством не допускает третьего падения Буратино в воду: «Он описал в воздухе кривую и, конечно, угодил бы в пруд под защиту тетки Тортилы, если бы не сильный порыв ветра. Ветер подхватил легонького деревянного Буратино… и он, падая, шлепнулся прямо в тележку, на голову губернатора Лиса» (244).
Некоторые ситуации повторяются контрастно, с «точностью до наоборот», причем, как правило, такие повторения связаны с мотивом дерева: Карабас хочет сжечь деревянного Буратино (195), а полицейские — утопить (216) — именно «деревянность» Буратино делает первую угрозу столь опасной, а вторую — неосуществимой. Дважды Буратино оказывается на дереве — сначала вниз головой, повешенный котом и лисой (205), а затем сидя на верхушке итальянской сосны и издеваясь над Карабасом (230–231).
По два раза повторяются некоторые важные словесные формулы: так, слова о «коротеньких мыслях» Буратино первый раз принадлежат автору-повествователю («Не нужно забывать, что Буратино шел всего первый день от рождения. Мысли у него были маленькие-маленькие, пустяковые-пустяковые», 186), а второй раз — эта характеристика исходит от Тортилы («безмозглый доверчивый дурачок с коротенькими мыслями», 218); дважды Карабас сравнивается с крокодилом (в авторской речи: «…огромный рот лязгал зубами, будто это был не человек, а крокодил», 194; и в речи Карло: «А ты — хуже всякого крокодила», 248). Дважды звучит фраза «Довольно лизаться» — в первый раз ее произносит Карабас (194), а во второй — сам Буратино (245).
В-третьих, при чтении сказки возникает впечатление, что практически все герои сказки — за знаменательным исключением Буратино — «ходят парами». Рядом с Карло — Джузеппе, рядом с Карабасом — Дуремар, рядом с Мальвиной — либо Артемон, либо Пьеро; в свою очередь, Пьеро появляется либо в паре с Арлекином, либо в паре с Мальвиной; взаимоподобны мудрые резонеры Говорящий Сверчок и Тортила; а парой злой крысе Шушаре служит летучая мышь, «похожая на чертика», которая крысиным лазом выводит Буратино прямо в лапы кота Базилио и лисы Алисы. В сказке два властителя (тарабарский король и губернатор Лис) и две пары собак: два полицейских бульдога и два сыщика добермана-пинчера.
Этот прием достаточно откровенно подчеркнут Толстым при изображении кота Базилио и лисы Алисы. Они не только «ходят парой», у нищих есть контрастный двойник: губернатор-Лис и «жирный кот с надутыми щеками, в золотых очках — он служил при губернаторе тайным нашептывателем в ухо» (243). Более того, в «Золотом ключике» — два кота Базилио: в самом начале Буратино борется с искушением схватить за хвост «полосатого кота Базилио» (191), и потому когда на сцене выступает «настоящий» Базилио, то он оказывается представлен так: «Это был не тот кот, которого Буратино встретил вчера на улице, но другой — тоже Базилио и тоже полосатый» (198). Двойник есть и у Алисы — рядом с губернатором Города Дураков прогуливается «спесивая лисица», держащая в лапе цветок ночной фиалки (214).
Все эти повторения и удвоения слишком частотны, чтобы быть случайными. Примеры обнажения этого приема свидетельствуют о том, что автор по крайней мере
подсознательно чувствует наличие «двухтактного» ритма в своей сказке. Удвоения крайне трудно подвести под «общий знаменатель». Некоторые из них воплощают контраст (театр Карабаса и театр Буратино, например), а некоторые — подобие, причем в ряде случаев оно сближает контрастных персонажей (Буратино и Пьеро, жулики и правители). В редких случаях повторы выявляют эволюцию героев (избиения Пьеро), но это скорее исключение, чем правило, — большая часть удвоений ничего не добавляет к уже известному о персонажах.Более того, «двойчатки» практически перекрывают, делая незаметной более характерную для сказочного жанра трехчастную структуру, которая прослеживается, пожалуй, только в том, что Буратино три раза получает дары: азбуку от папы Карло, деньги от Карабаса и, наконец, золотой ключик от Тортилы. Несмотря на внешнее сходство со сказкой, эти сюжетные ходы отличаются от сказочной модели. Полученные героем дары не соподчинены иерархически — первые два дара Буратино утрачивает и лишь третий, золотой ключик, сохраняет, и тот и ведет к цели — впрочем, для Буратино неведомой до самой последней сцены. Сюжетная случайность, с которой Буратино теряет одни дары, но приобретает другие, скорее напоминает об авантюрном романе, нежели о сказке с ее строгой логикой символических обменов.
Но еще важнее то, что получение и утрата даров в «Золотом ключике» практически не связаны с мотивом испытания, играющим ключевую роль в структуре сказки. Если в сказочной традиции «герой должен проявить доброту, скромность, сообразительность, вежливость, а чаще всего — знание определенных правил игры», в результате чего он и добывает «сказочные ценности из мифического иного мира, от чудесных существ и т. п.» [233] , то в «Золотом ключике», как это ни странно, Буратино награждается за неправильное поведение. Папа Карло отправляется продавать куртку и покупать азбуку после того, как Буратино из-за шалостей едва не убивает крыса Шушара. Карабас дает ему денег после того, как тот, «визжа в уши», говорит заведомую глупость — утверждает, что он не может залезть в очаг, потому что один раз пробовал это сделать «и только проткнул дырку» (197). А Тортила решает подарить Буратино золотой ключик после того, как он нарушает идиоматические в сказке правила поведения: оказавшись в пруду, он грубо, хотя и довольно искренне реагирует на проявленное по отношению к нему гостеприимство: «Буратино понюхал, попробовал лягушиное угощение. — Меня стошнило, — сказал он, — какая гадость!» (217) Вообще, если приложить к «Золотому ключику» характерные для волшебной сказки принципы, обеспечивающие успех действий героя (по Мелетинскому, Неклюдову и др. [234] ), то результат этого сопоставления будет скорее негативный: Буратино «не проявляет добро… по отношению к дарителям, зверям, старушкам и т. п.», он невольно сообщает важную информацию «дарителю» Карабасу и случайно узнает о волшебном ключике от Пьеро; он не следует благим советам/запретам мудрого Сверчка, папы Карло, Мальвины и других благоразумных персонажей. Единственное правило поведения сказочного героя, которому, впрочем лишь отчасти, следует Буратино, звучит так «Обязательно выбрать наиболее невзрачный предмет, наиболее опасный путь, в принципе — наихудший… вариант» [235] .
233
Мелетинский Е. М., Неклюдов С. Ю., Новик Е. С., Сегал Д. М. Проблемы структурного описания волшебной сказки // Структура волшебной сказки. М.: Изд-во РГГУ, 2001. С. 18, 19.
234
Там же. С. 51–52.
235
Там же. С. 51.
Насчет «наиболее невзрачного предмета» — это, конечно, не про Буратино, который, как все помнят, даже на невинную арифметическую задачку реагирует весьма агрессивно: «Я же не отдам некту яблоко, хоть он дерись!» (210). А вот выбор «наиболее опасного пути, в принципе — наихудшего варианта» не только точно описывает приключения Буратино, но и подкрепляется его собственной (пожалуй, единственной «мировоззренческой») декларацией: «Больше всего на свете я люблю страшные приключения. Завтра чуть свет убегу из дома — лазить по заборам, разорять птичьи гнезда, дразнить мальчишек, таскать за хвосты собак и кошек… Я еще не то придумаю!..» (187).
Все эти особенности «Золотого ключика» не поддаются объяснению морфологией сказки, зато к ним оказывается приложи мой модель мифологической медиации. Эта модель в трансформированном виде сохраняется и в структуре фольклорной волшебной сказки [236] , однако в «Золотом ключике» именно медиация не только оказывается вынесенной на первый план, но и трансформирует сказочную логику (испытания и вознаграждения). Разноплановые, не поддающиеся унифицированной интерпретации удвоения заполняют пространство между отчетливой оппозицией своего/чужого, реализованной в «Золотом ключике» через противопоставление театра Карабаса театру, обретаемому Буратино.
236
См.: Там же. С. 41–47.