Веселые и грустные истории про Машу и Ваню

Теперь они все время вместе. Вот уже целую неделю. Ваня, между прочим, очень постоянный. Он приносит Кате сушки. Правда, сушки эти он приносит и всем остальным тоже. И угощает даже Машу – правда, делает это иногда с таким лицом, что Маша после того, как берет сушку (все-таки, конечно, берет), еще несколько минут горько рыдает на плече у Вадика.

Но их объединяют не только общие переживания. Пора рассказать о самом сокровенном, что было между Машей и Вадиком.

– Папа, я хочу тебе кое-что сказать, – шепотом произнесла Маша поздним вечером.

Я по понятным причинам дорожу такими минутами в нашей жизни. Во-первых, случаются они крайне редко. Во-вторых, я же знаю, что информация, которую я сейчас услышу, предназначена только для моих ушей. Я даже не очень понимаю, зачем я рассказываю это сейчас.

И я понимаю, что Маша иногда говорит со мной о том, о чем не говорит больше ни с кем, потому что я никогда не подводил ее. Не то что у меня просто не было случая. И не потому, что я, ее отец, буду нем как рыба на этот счет до самой смерти. Опять нет. Просто я, бывает, сразу забываю о том, что она сказала, потому что все время не о том думаю.

Но того, что я услышал на этот раз, я не забуду никогда.

– Папа, – сказала Маша, – мы так целовались!

– С кем?

– С Вадиком.

– А кто первый начал? – задал я, как казалось, самый принципиальный вопрос.

– Конечно, я, – передернула плечами Маша.

Ей, наверное, показалось диким предположение, что первым мог начать Вадик.

– И что теперь? – задал я еще один принципиальный вопрос.

– Не знаю, – задумчиво сказала она. – Но ты не беспокойся. Ты целуешь меня лучше.

Нельзя сказать, что в этот момент я вздохнул с облегчением.

– Маша, а что еще вы делаете с Вадиком? – с беспокойством спросил я.

– Что? – на мгновение задумалась она. – Спим вместе.

– Давно? – переспросил я.

– Давно, – вздохнула она. – С самого начала. Выяснилось, что с самого начала этого года, то есть с сентября, их кровати оказались рядом. Так что они действительно спят вместе. Более того, Маша расстилает и застилает постель Вадику, а он – ей.

И вот только тут я вздохнул с облегчением. Боже, вся в меня! Моя дочь! В моей детсадовской жизни ведь была Варя Сварцевич. Она тоже всегда стелила мне постель. Я, правда, не отвечал ей взаимностью в этом смысле. Я просто любил ее до девятого класса.

«Выкинь свою курилку!»

Пятилетний мальчик Саша мне сразу понравился. Это был очень воспитанный мальчик. Мама не позволяла ему делать ничего лишнего. Она держит его буквально в ежовых рукавицах. Представляю, чего ей это стоит. Его папа понимает: поскольку он видит сына крайне редко, то позволит ему все, что тот сможет себе только вообразить, – и поэтому старается делать вид, что хладнокровней всех относится к окружающей его действительности.

Действительность, казалось, отвечала ему взаимностью. И Маша, и Ваня, и Саша, и брат его трехлетний Леня не обращали внимания на родителей, потому что готовились к встрече с прекрасным. Утренник в одном закрытом клубе должен был пройти с участием культового композитора Владимира Шаинского.

Это интересный клуб. Вечерами дамы приходят сюда в бриллиантах и мехах, чтобы поговорить. Кое-кто из этих дам, впрочем, подозревает о том, что в недрах клуба (за рестораном налево и чуть правее) существует одна маленькая дверь в стене. Эта дверь ведет в детскую комнату. В обыкновенную детскую комнату – с горками, качалками, мячиками и скакалками. Такие комнаты есть сейчас чуть ли не во всех супермаркетах. В таких комнатах можно ненадолго оставлять детей, пока ходишь по магазинам или сидишь в баре, а когда возвращаешься за ними, они орут как резаные, отказываясь уходить, и правильно делают, ибо никакие, даже самые хорошие, родители не в состоянии заменить ребенку хотя бы одну весьма посредственную скакалку. И не надо расстраиваться по этому поводу. Просто у родителей и скакалки разное назначение.

И вот я уверен, что именно наличие детской комнаты, а не портрет президента Владимира Путина в холле на самом видном месте облагораживает этот клуб и делает его пригодным для того, чтобы провести в нем субботнее утро.

Впрочем, мои дети не сразу поняли, что там есть детская комната. Они сидели и вместе с Сашей и Леней лениво смотрели на композитора Шаинского. Они не понимали, что это композитор, написавший музыку к «Чебурашке», «Антошке», «Авроре», «Чунга-Чанге», «Улыбке», «Песне мамонтенка»… Для детей это был странный дедушка с какими-то шальными глазами. Они, мне кажется, даже его немножко побаивались.

А ведь композитор Шаинский, если бы захотел, мог бы, наверное, целую неделю петь одни только абсолютные хиты. Я думаю, ни один композитор в нашей стране, кроме него, не смог бы столько продержаться. И лично мне Владимир Шаинский был очень интересен. Он мне сразу понравился – именно своими шальными глазами.

Они, казалось, говорили: «Ну что, вы этого хотели?! Ну, так вы сейчас это и получите!»

И они получили сполна. Для начала он рассказал детям пару историй довольно сомнительного качества про союз Пугачевой и Киркорова – и запел. Голос у него с утра был, честно говоря, не очень. Хрипловатый, так скажем. Дети, по-моему, всерьез испугались. Он и сам, по-моему, не в восторге был от своего пения, потому что вскоре позвал на сцену петь вместо себя детей. Две взрослые девочки (лет десяти-двенадцати) охотно согласились. Маэстро подыгрывал им на рояле и, думая о чем-то постороннем, грустил не по-детски.

В какой-то момент Маша и Ваня беспомощно стали оглядываться по сторонам – и вдруг нашли спасение! Оказывается, по всем плазменным мониторам, которые гроздьями висели в холле, где шел утренник, показывали мультик «Снежная королева». Правда, не было звука. Но ведь было изображение. Едва только Маша уловила его, она встала со стула, взяла Ваню за руку, и они пошли.

– Вы куда? – спросил я их.

– В туалет, – выдавила из себя Маша так, словно сдерживалась из последних сил. – Мы очень торопимся. Ване очень надо.

Я посмотрел на Ваню. Он отчаянно, с размахом, кивнул, и в глазах его была такая мольба, что я предпочел закрыть глаза на все, что произойдет дальше. В конце концов, всем участникам этой истории (включая, думаю, мудрого композитора) было известно, что Маша с Ваней пройдут только полпути до туалета, остановятся у одного из телевизоров – и через секунду происходящее вокруг них перестанет их интересовать.

Саша и Леня обрадовали меня тем, что просидели на творческом утреннике композитора Шаинского вместе со мной до самого конца. Композитор, кстати, распелся – и даже я сам, к своему стыду, тоже. Ну а что, хиты сделали свое дело. На щеках у двух нянь и одного папы я с удовлетворением заметил слезы. Так что утренник ни с того ни с сего удался.

Саша и Леня все это время поглядывали то на свою маму, то на дедушку композитора, то на Машу с Ваней. В этих взглядах была довольно сложная конфигурация чувств. Да, им в тот раз и в голову не пришло присоединиться к Маше и Ване. Но вопросы какие-то в этих глазах я уловил.

В следующий раз мы встретились в клубе в прошлую субботу. Давали «Сказку сказок» – попурри изо всех, по-моему, имеющихся в распоряжении авторов этого спектакля детских сказок. Героями были Кот в сапогах, Сова, Винни Пух, Принц, Золушка, Колдун, Фея… Все они около часа честно искали пропавший хвост Ослика. На этот раз мы были умнее и попросили выключить телевизоры, по которым опять хотели показать «Снежную королеву». Саша пришел на этот раз без младшего брата, который заболел. Он сжимал в руке фонарик в виде телефона «Моторола». Папа рассказал, что этот фонарик – главное, что есть сейчас у Саши. Леня утром хотел у брата фонарик отобрать (больной-больной, а дело свое знал), и после завязавшейся схватки, короткой и яростной, фонарик остался у Саши – и стал, таким образом, ему еще дороже.