Веселые и грустные истории про Машу и Ваню

Наконец я понимаю, что где-то на обочине жизни, в конце концов, оказывается Маша. Я ее спрашиваю, почему она не с Ваней и Асей.

– Да у меня другие дела, папа, – пожимает она плечами и идет за стол есть моцареллу.

Ну, тут я понимаю, что дело-то плохо. Моцареллу она ненавидит «всею душою» (сама так говорит), и подойти к ней Машу могла заставить только очень большая нужда.

Тут уже мы замечаем, что Ася и Маша что-то не разговаривают друг с другом. У меня в голове вспыхивает догадка, но я еще не верю, что маленькие девочки в таком возрасте способны на такое коварство.

– Что, Маша, вы поссорились с Асей? – спрашиваю я. – Поссорились? Из-за чего?

– Ничего мы не поссорились. Мы просто не разговариваем, – отвечает Маша.

Они, значит, поссорились. И Ася решила, что Маша должна страдать. И выбрала безошибочно правильный путь. Она забрала у Маши брата. Брата, с которым Маша половину своей жизни делила все свои невзгоды. Человека, с которым Маша последние два года засыпала и просыпалась, можно сказать, на одних нарах (у них двухъярусная кровать).

– Папа, – пришла наконец ко мне моя дочь вечером, – они заперлись в комнате и не пускают меня к себе.

Она заплакала.

– А ты сама не ходи к ним, – посоветовал я. – Ты скажешь мне, что случилось?

– Нет, – всхлипнула она.

Сердце мое превратилось в вишневое желе.

– Смотри, что мы сейчас сделаем, – сказал я. – У нас ведь с тобой тоже любовь, да?

Девочка, вздохнув, согласилась.

И тогда я посадил ее в машину на водительское сиденье впереди себя, и мы поехали. Нет ничего в жизни такого, о чем еще так же страстно мечтает Ваня. Иногда его мечта исполняется. Это самые светлые мгновения в его жизни.

Мы поездили перед нашим домом, потом выехали на дорогу, доехали до набережной, вернулись… Задний ход… Ваня стоял на крыльце и смотрел на меня. О, что это был за взгляд! Я не хочу, чтобы он еще когда-нибудь так глядел на меня. Гадом-то я себя почувствовал. Главное, что я вдруг понял: что-то я сильно увлекся этой Асиной игрой, раз уж разменной монетой в ней тоже сделал Ваню.

Ася стояла в стороне и спокойно наблюдала за происходящим. Она, кажется, пыталась оценить степень опасности, исходящую от машины. Безусловно, движущаяся машина была для нее опасней, чем стоящая, потому что интересовала Ваню гораздо больше. Но как-то уж очень снисходительно, даже насмешливо смотрела на меня Ася.

И потом, уже ночью, когда девочки помирились так же внезапно, как и поссорились, я думал и о том, что ей, наверное, не могло не понравиться, что взрослый парень, друг ее отца, так легко оказался побочной жертвой задуманной ею интриги. И так обошелся с собственным сынком…

Уже в Москве мы снова спросили Машу, почему же все-таки они тогда не разговаривали с Асей. Она снова не сказала. Когда мы об этом же спросили Асю, она мгновенно ответила:

– А она же нам на качелях не дала покачаться!

А Маша, сразу все вспомнив, страстно объясняла, что Ваня до этого только что все утро качался. Правды, в общем, слава богу, не найти.

Мне все чаще кажется, что они слишком хороши для меня.

«Ну, че ты не звонишь-то?»

Дети снова находятся на отдыхе вдали от дома. Они не скучают по дому, нет. Я остался дома, по которому они не скучают. Ну так вот, они и по мне, я подозреваю, не очень скучают. Скучаю ли я сам, я говорить не буду, ибо все, что бы я ни сказал, будет не до конца правдиво.

Правда, Маша говорит вчера маме:

– Мама, позвони папе и скажи: «Ну, че ты не звонишь-то?» Он и позвонит.

– Зачем? – спрашивает ее мама. – Он утром сам позвонит.

– Много новостей накопилось. Надо рассказать, – озабоченно говорит Маша.

На самом деле я уже все знаю. У нас Ваня полюбил.

Он шел берегом моря, и волны плескались у его ног, а свежий ветер ласкал его лицо. И он увидел девушку лет пяти, загорающую то плесе возле тех же самых волн. Ваня подошел к ней и сел рядом. Так он сидел минут пять. Она не обращала на него никакого внимания. Он что-то сказал ей, но она не среагировала. Так часто бывает сначала при знакомстве на пляже. А потом все бывает по-другому. Или, скорее, по-разному.

Все, что Ваня сделал после этого, он сделал правильно. Он нашел свою старшую сестру и сказал, чтобы она познакомила его с этой девушкой. Ну а для чего еще, с другой стороны, нужна старшая сестра? Чтобы знакомить с подружками. (И он же знает, как быстро в этом возрасте у сестры появляются подружки. Вся жизнь сестры протекает у него на глазах.) Возможно, Ваня рановато начал использовать сестру по ее основному назначению. А может быть, и нет.

В действительности мальчик продумал эту ситуацию очень глубоко. Ведь из-за чего он на самом деле подошел к Маше? Он самокритично решил, что девушка могла не разобрать того, что он говорит. В конце концов, ему только два с небольшим года, и речь его пока что неидеальна. Взрослые не всегда понимают его. И он об этом знает. Так что, когда девушка промолчала в ответ на его какие-то почти наверняка остроумные замечания, он подумал, что она его просто не понимает. Он был прав, потому что девушка впоследствии оказалась немкой.

Маша выслушала Ваню и, вздохнув, подошла к девушке. Она показала на брата, и через мгновение девушка махнула Ване рукой! Как Маша сумела в такой кратчайший срок донести до девушки потаенные Ванины мысли? Никто же тогда из членов моей семьи, в том числе и Маша, не знал, что она немка. Но зато никто и не удивился, что эта девушка буквально на лету схватила все, что объясняла ей Маша. А потом, когда все удивились, было поздно. Ваня уже полюбил эту немку.

Но сначала Ваня подошел, сел рядом с девушкой и сказал, что вечером они идут на танцы. Девушка погладила его по голове. Ваня окаменел. Она еще раз погладила его, все еще с некоторой опаской, как щеночка. Ваня положил голову ей на плечо.

Поразительно, но вечером на детских танцах на одной из летних веранд отеля они и правда встретились.

Ваня, увидев девочку, сначала с горя убежал к морю и упал на сырой песок, обхватив голову руками, но потом нашел в себе силы вернуться и даже сам подошел к девушке. А она нашла в себе силы потанцевать с ним, взяв его за руку. У девушки, разумеется равнодушной к пареньку, который вдвое моложе ее, оказалось развито чувство милосердия.

Вернувшись, уже за полночь, с танцев к себе в номер, Ваня сел за стол, взял ручку и бумагу и что-то написал.

– Что это, Ваня, ты написал? – спросила Алена, увидев его шальные каракули.

– Я написал: «Девочка, я тебя люблю», – ответил мальчик.

Мама промолчала. А что тут, кажется, скажешь? Но вопросы были, как выяснилось, у Маши.

– Ваня, – спросила она, – а ты почему не написал, что ты меня любишь?

– Не знаю, – сказал Ваня. – Отстань.

– Ваня, почему ты не написал, что любишь меня? – повторила Маша, и в голосе ее появился, так сказать, металл. – Ведь это я тебя с ней познакомила.