Весёлые и грустные странички из новой жизни Саньки М.

С оставшимися конфетами, а их было немало, я вышел в коридор и одаривал всех.

Говорить, зачем, не требовалось, все знали этот обычай.

Подумав, я зашёл к Вере Игнатьевне, подумав, что надо её предупредить.

– Вера Игнатьевна!

– Ну, что ещё?! – со вздохом спросила она, подняв на меня глаза.

Я высыпал ей на стол горсть конфет и спросил:

– Я сегодня хочу выйти в город…

– Ну, договаривай. Думаешь, я не знаю, куда? – Осмотрев меня с ног до головы, она сказала:

– В таком виде, конечно, никуда не отпущу. Пойдём. У тебя есть чистая одежда в твоих вещах?

– Есть летняя пионерская форма.

– Только галстук не повязывай. Я коммунистка, ты пионер. Нам не следует ходить в церковь.

– Хорошо, Вера Игнатьевна, - прошептал я.

В кладовой я нашёл свой рюкзак, вынул оттуда изрядно помятый костюмчик, состоящий из белой рубашки и чёрных шорт, нашёл белые гольфы.

– Так пойдёт? – спросил я, подняв голову, - Или лучше вот эту, форму? – показал я на форму цвета хаки.

– Нет, Саша, возьми эту. Более торжественно. Не забудь погладить. И сходи, помойся! Ты выглядишь, как чучело! Постель, наверное, уже серая!

Я покраснел. В самом деле, я даже не умылся после тихого часа, а, бегая босиком по двору, не посмотрел, какого цвета ноги.

– Душевая открыта? – удивился я.

– Конечно, открыта. Только вас, мальчишек, туда надо палкой загонять. Иди уже!

Я, пользуясь случаем, перебрал вещи, которые остались в рюкзаке. Был здесь комбинезон, две формы: одна со штанами и штормовкой, одна с шортами и лёгкой рубашкой. Конечно, от съестного не осталось и следа. Во-первых, здесь могли погрызть мыши, во-вторых от припасов меня избавили уже давно, когда я кантовался в милиции и в распределителе.

Взяв пионерскую форму, я побежал в бытовку, в которой оказались старшие ребята, оникоторые гладили свои штаны и рубахи.

Я не удивился, зная, что они ходили в город, когда хотели, главным условием было их возвращение вовремя. Иначе – карцер. Ребята добровольно согласились на такие условия, честно соблюдали их.

Для того, чтобы парней не задержал патруль, им выписывались увольнительные.

– О Сашка! – обрадовались парни, беззастенчиво тиская меня.

– Погладить хочешь? Куда-то собрался? Кто она? – засыпали меня парни вопросами. Я лишь краснел, отшучиваясь.

– Помочь тебе? – спросил старший. Я узнал, исподволь, все их имена. Старшего звали Колькой, других Славкой и Петькой.

– Я умею, - пропищал я.

– Обожжёшься ещё!! – не доверил мне утюг Коля. Взял мою маленькую форму и быстро погладил:

– Держи! Только умойся! – парни необидно засмеялись, Коля провёл ладонью по моей щетинистой голове: - Удачи тебе!

– Спасибо! – прошептал я, осторожно прижимая к себе отглаженную форму.

В своей спальне, аккуратно повесив форму на спинку кровати, подумал, что делать. Идти мыться, или бегать с ребятами по двору? Подумав, выбрал второе, справедливо решив, что до ужина отец не приедет.

Славно набесившись, мы отправились, опять же, строем, в столовую, но были завёрнуты в умывальник. На этот раз старшим было невозможно было без содроганий на нас смотреть, хотя нам казалось вполне нормальным так выглядеть.

После ужина я побежал в душевую. Она была открыта, и вода горячая присутствовала.

Хорошо отмывшись, я переоделся в сохранённые каким-то чудом плавочки, подаренные Лиской, белую маечку, чистую, не растянутую, как все, грязно-голубые и безразмерные.

Затем, не надевая потрёпанную одежду, побежал к себе.

Облачившись в парадную форму, под восхищённые взгляды ребят, отправился во двор, ждать отца.

Ребята тоже высыпали вслед за мнойво двор. Я прохаживался по двору, или сидел на лавочке, с завистью глядя на веселящихся ребят. Уже отчаялся дождаться сегодня отца, когда увидел затормозившую машину.

– Папа!

В церкви было сумрачно и прохладно. Отец Фёдор встретил нас, спросил меня:

– Что тебя привело сюда, сын мой?

– Свечку хочу поставить. За упокой души моей сестры, Елизаветы… - робко сказал я.

– Сколько лет было покойной?

– Пятнадцать…

– Тогда тебе сюда, - отец Фёдор взял меня за руку и подвёл к иконе Божьей Матери.

– Знаешь, кто это? – строго спросил священник. Я, судорожно, кивнул:

– Это Богородица с Сыном.

– Молодец, малыш. Вот, возьми свечку, зажги от тех свечек, что стоят здесь, и поставь рядом. И помолись за сестру.

– Я не знаю молитв…

– Слова знать не обязательно. Слова нужны, чтобы очистить душу, а у тебя душа и так ещё чиста. Просто желай своей сестре самого лучшего.

– Я удивлённо посмотрел на отца Фёдора.

– Что смотришь? Грешил?

– Грешил, батюшка, кровь на мне. Правда, одна бабушка сказала, что грехи детей лежат на их родителях.

– Верно сказано, всё зависит от воспитания родительского. Но нельзя злоупотреблять этим. Вот сейчас и проверим, велик ли грех твой. Зажигай свечу.

С замиранием сердца зажёг я свечу и взял её двумя руками. Огонёк согрел моё лицо.

Я посмотрел на икону, и не поверил собственным глазам: на иконе была написана Лиска со мной на руках! Я обнимал маленькой ручкой её шею, и строго смотрел на меня, большого.

«Сашенька! Мальчик мой любимый! Наконец-то!». – показалось мне, или нет?

– Лиска?! – прошептал я.

«Да, Саша, это я. Не плачь больше, ладно? Вспоминай меня с тихой грустью, а ещё лучше, с радостью. Когда ты плачешь, мне очень больно. Передай это папе, маме и Юрке. Хорошо?»

– Хорошо! – кивнул я, не в силах оторваться от прекрасного лица Лиски. В душе наступил благостный покой.

«Саша! Тебе грозит опасность. Тебе надо уходить из города, как можно скорее.».

– Я знаю. Только не знаю, как сделать по-тихому, чтобы никто меня не нашёл.

Лиска передала образ, от которого я покраснел:

– Не буду! Вот ещё! Девчонкой!

«Ты же видел там одежду. Она должна быть тебе впору. А теперь поставь свечку. С тобой я буду ещё месяц. Потом, может быть, как и ты, найду себе новый мир. Не прощаюсь. Разговаривай со мной».

– Лиска! Я всегда помню о тебе и советуюсь с тобой! – я поставил свечку на светец и посмотрел на икону. Там снова была изображена Божья Матерь с Иисусом на руках. Но не было у меня больше гнетущей тяжести на душе, не было чувства невосполнимой потери.