Весёлые и грустные странички из новой жизни Саньки М.

«Здравствуй, Вика! Пишет тебе это письмо маленький мальчик Саша, с которым ты познакомилась в поезде, когда ехала в экспедицию. Ты дала мне адрес, поэтому я решил написать тебе, чтобы сказать, что я помню о тебе, что наша совместная поездка была для меня самой счастливой в жизни.

Если помнишь, я рассказывал тебе о сестре. Её больше нет.».

Я излил своё горе в письме, не вдаваясь в подробности, и мне стало немного легче.

Потом я написал письмо Никите. Попросил его сильно не обижаться. Когда устроюсь, напишу, и тогда будем переписываться, хоть каждый день! Может быть, даже встретимся!

Написав эти письма, я сбегал, повесил ключи от класса на место и побежал вниз, на вахту, где висели ячейки для писем. Как ни странно, ячейки не пустовали, в некоторых лежали письма, ожидая адресата. Я положил письмо Никите в его ячейку, а для Вики опустил в синий ящик с надписью «почта» и гербом СССР.

– Что гуляешь? – спросила скучающая вахтёрша.

– Разрешили написать письма, - вежливо ответил я.

– Есть, кому писать? – удивилась пожилая женщина.

– Конечно! У меня много родственников и знакомых!

– Тогда почему ты здесь?

– Не знаю, - пожал я плечами, - взрослые дяди и тёти решили, что так будет лучше.

– Да-а, - протянула вахтёрша, - чего только не бывает!

Я не стал больше слушать рассуждения много повидавшей женщины, побежал к себе. Раздевшись, хотел было лечь поспать, но что-то расхотелось. Выспался, что ли, за последние дни?

Вместо этого я открыл окно и уселся на подоконник. Солнышко хорошо пригревало, я жмурился, глядя на ярко освещённый двор.

Тут в глаз попал солнечный зайчик. Я мотнул головой, зайчик снова нашёл меня. Закрывшись рукой, я посмотрел, откуда сверкает зеркальце.

За оградой стоял отец и посылал мне в глаза солнечные зайчики.

– Папка! – прошептал я, спрыгнул с подоконника и помчался вниз.

Сбежав с лестницы, я закричал:

– Откройте скорее, ко мне папа приехал!

– Куда ты, голый?! Хоть бы тапки надел!

Я и забыл, что был лишь в трусах и майке.

– Откройте скорее, он на минутку! Я не убегу!

– Только и сбегать, в таком виде, - согласилась добрая женщина, отпирая дверь, - иди к своему папе.

Я опрометью проскочил двор, подбежал к забору.

– Папа!

– Сынок! – мы обнялись сквозь решётку.

– Я могу выйти, сквозь дырку! – сказал я.

– Не надо, Саша, что ты в таком виде?

– У нас тихий час. Я не хотел спать, решил подышать свежим воздухом… папа! Я так соскучился!

– Я тоже люблю тебя, сын!

– Ты надолго? – с надеждой спросил я, кроме шуток ужасно обрадовавшись отцу.

– Не могу я надолго, - вздохнул папка, - вот, возьми, - протянул он мне холщовую сумку, - там портрет нашей девочки и конфеты. Раздай детям. Так положено.

– Папа, а у нас в городе есть церковь?

– Церковь? – удивился отец, - Ты что, верующий?

– Папа, когда не на кого опереться, поневоле обратишься к Богу, - ответил я.

– Прости, сынок, я знаю, как тебе тяжело пришлось, как тебе было одиноко.

– Пап, - решился я, - я подумал, может, нашу Лиску не случайно…. Может быть, на неё навели?

– Почему ты так думаешь? – нахмурился отец.

– Мне Юрка рассказал. В том числе и обо мне. Они с Лиской хотели в будущем году пожениться, усыновить меня. Значит, я уже не был бы рабом?

– Это на самом деле так, - задумчиво сказал отец, - но мне не верится, что всё это сделано ради маленького мальчика.

– А если это сделано, чтобы причинить тебе невыносимую боль? – спросил я, глядя в лицо отцу.

– Не знаю, Саша, не знаю. Но буду иметь в виду твою версию.

– Пап, Вера Игнатьевна, зам директора, говорит, её спрашивали обо мне какие-то люди.

– Да? Это интересно. Ладно, будем разбираться. Узнаю насчёт церкви, заеду за тобой, отвезу к батюшке. В грехах хочешь покаяться?

– Свечку. За упокой, - опустил я глаза.

– Хорошо, сын, я тоже поставлю, - вздохнул отец и, последний раз пожав мне плечо, пошёл к машине, которая ждала его на другой стороне улицы.

Я смотрел ему вслед и хотел только одного: чтобы он вернулся, забрал меня отсюда, отвёз домой, и мы бы зажили опять не совсем спокойной, но привычной жизнью.

К сожалению, таких чудес не бывает. Дождавшись, когда машина скроется за поворотом, я повернулся и пошёл к, ставшему моим домом, детский дом.

Войдя, я положил горстку конфет на стол вахтёрше:

– Помяните мою сестру…

– Да, Саша, я помолюсь за неё. Будь уверен, все дети попадают в рай. Все грехи, что они совершают, они совершают по вине взрослых.

– Бабушка! – решился спросить я, - В нашем городе есть церковь?

– Да, осталась одна. Раньше-то много было, а сейчас одна, церковь Святой Богородицы.

– Вы отпустите меня, если папа приедет за мной?

– Отпущу, внучек. Как раз для тебя эта церковь.

Я поблагодарил женщину, которая по годам действительно годилась мне в бабушки, и побежал на свой этаж.

Ложиться было уже поздно, я посидел немного на подоконнике, разглядывая портрет сестры, потом поставил его себе на свою тумбочку, положил рядом кулёк с конфетами и стал ждать, когда проснутся ребята. Распорядок дня, как таковой не соблюдался, лишь бы все были на месте и сыты, так что пусть спят, если хочется.

С Артёмки сползло одеяло. Я подошёл, поправил. Артёмка открыл глаза, улыбнулся и протянул ко мне руки. Мне было не по силам держать его на руках, так что, сев к нему на кровать, посадил малыша себе на колени, обнял, прижав к себе.

Мальчик доверчиво прижался ко мне, слегка посапывая, будто продолжал спать.

Проснувшийся Серёжа подошёл к нам, осторожно взял у меня братишку.

– Имей совесть, Артёмка, Саше надо сходить умыться, в туалет. Я улыбнулся им и сказал, чтобы слышали все:

– На моей тумбочке лежат конфеты, берите, помяните Лизу. Только не всё, оставьте, я хочу всем ребятам раздать.

Ребята подходили, осторожно брали лакомство. Некоторые ещё не видели таких конфет. Там были

«Белочка», «Ну-ка отними», «Мишка на севере», ещё какие-то.