Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Весенние соблазны
Шрифт:

Он понял, кто перед ним, понял почти сразу. Мне остается надеяться, что он счел это сном, который скоро закончится. Галлюцинацией. Кошмаром, где непослушной, изолгавшейся девчонке демонстрировали последствия ее поведения. Моя надежда хрупка и не имеет оснований — но ничего другого у меня нет.

Демонстрация была обстоятельной, продуманной и долгой.

Только в самом ее конце Дилану позволили умереть.

Минутою позже иней, лежащий в ларьке, превратился в снег — и растаял только к утру.

11. Заключение

У холмика со вкопанным

крестом уже никого нет, кроме нас троих; впрочем, и мы стоим поодаль. Пора уходить, но на кресте — фотография, мне очень нужно взглянуть на нее, увидеть это лицо живым, но я не одна здесь, и я иду прочь от холмика. Земля повсюду мокрая и рыхлая, до асфальтовой дорожки еще несколько метров, и я спотыкаюсь и останавливаюсь. Кирилл мгновенно оказывается рядом, он обнимает меня, притягивает к себе, и я кладу голову ему на плечо. Мне плохо; мне уже совсем плохо, и он вынужден почти нести меня.

Перед воротами кладбища стоит машина — трехдверная, цвета «мокрый асфальт». Около машины выхаживает взад-вперед высокая женщина в белом плаще. У нее длинные волосы, собранные в пучок низко на затылке. У нее горбатый, словно сломанный, нос и узкое лицо, но она бесспорно великолепна. И она молода: лет, может быть, тридцати — на вид. Дама высшего света.

Виталий ускоряет шаг, подойдя к женщине, целует ей руку, а женщина треплет его по волосам, по щеке, и Кирилл напрягается, тянет меня вперед, и тогда я узнаю даму. Русский мультфильм про три банана — злая пародия на нее; это Черная дама. Это моя мать. Наша мать.

Мы уже рядом с ней, и мать повторяет ритуал встречи с Кириллом. Я мешаю ритуалу, и она заканчивает его короткой улыбкой и переключается на меня. Я не знаю, была бы она рада видеть меня, не случись того, что случилось, но мне она не улыбается.

— Инга, — говорит она и пальцами — не всей ладонью — поднимает мою голову от плеча Кирилла. И я выпрямляюсь. Когда — если — она уйдет — уедет — оставит нас одних, без себя, я упаду в обморок на руки моих братьев, но сейчас я не могу себе этого позволить, как бы плохо мне ни было, и я выпрямляюсь. Кирилл по-прежнему поддерживает меня, и Дама говорит ему:

— Отойди.

Он отходит — неохотно, но сразу, и оба мои брата стоят, напрягшись, готовые подхватить меня. Рефлекс; они знают, что я не упаду. Ничего такого не будет — я держусь прямо и смотрю матери в глаза. В ее глаза, темные, как у Кирилла, как у меня, под прямыми, уходящими к вискам бровями. В ее глаза, которыми она обводит меня с головы до ног.

Я больше не хочу говорить с ней. Ни о чем. Я не хочу. Я не обижена, не зла на нее — просто я не хочу. Я не видела ее много лет, я о ней мечтала, но в моих мечтах не было Черной Дамы. Нет, она была совсем другой много лет назад.

Мать убирает пальцы с моей щеки и отступает на шаг.

— У нее пальто в грязи, — говорит она, повернув голову к Виталию. — Вы невнимательны, мальчики.

Сразу же после ее слов Кирилл проводит рукой по воздуху — короткий, знакомый жест, и я опускаю взгляд вниз, на пальто, уже чистое.

Мать одобрительно кивает Кириллу, но Кирилл не видит этого, он смотрит на меня, в упор, но молчит, и я знаю, что останавливать меня сейчас

он не станет. Ни он, ни Виталий. А Черная дама, моя мать, еще не догадывается, что я хочу сделать.

Я отхожу в сторону — в двух метрах от меня газон, покрытый мутной водой с островками коричневой грязи. Я наклоняюсь, зачерпываю грязь и тщательно вытираю руку о матово-черную полу своего пальто. Остатки грязи я сдуваю с ладони, и они медленно плывут по воздуху в сторону газона — жирные капли-кляксы.

Мне так жаль, что вы не убьете меня за это, мои старшие братья. Мне очень жаль.

Но я не могу позволить себе большего.

Марина Комарова

ПО БЕСОВУ СЛЕДУ

Душно… Холщевым сполохом надо мною спит туман. Слушай, куда ж завел меня ты, милый мой атаман? Да по бесову следу, да камышовою тропой, Только мне бы к рассвету добраться домой! Калевала «Камышовая тропа»

— Чудо же! Чудо! Ой…

Расшитая зелёными, как листья, и алыми, как земляника, крупными бусинами лента наголовника упала на пол. Василинка тут же подобрала ее, прижала к груди и застрекотала:

— Прости, прости, я ненароком, вижу такую красоту — и руки не держат. Жадан, не сердись, я же ни за что…

В хате было натоплено с самого утра, за окном трещал мороз и знай себе разрисовывал окна причудливым узором. Эх, повторить бы его, да разве сумеют человеческие руки сотворить подобное? То матушка-природа способна только на такое, а мы так, все в учениках у неё ходим.

Стрекот подруги отвлекал и не давал сосредоточиться. Игла пошла по кривой, палец пронзила острая боль, и я резко отдёрнула руку. Узор сегодня словно с нечистыми сдружился — в упор не хотел ложиться на полотно: то нитка спутается, то стежки косо лягут, а то и вовсе придёт кто — и никакой работы.

— Забирай, сорока, — буркнула я.

— Ой, Жаданочка!

Василинка было кинулась ко мне с объятиями, но я успела вовремя увернуться.

— Куда ж ты, оглашённая! Уколю — потом рыдать будешь!

— Не буду, не буду!

Подруга показала кончик языка и вновь прижала наголовник к груди. А потом и вовсе закружилась посреди хаты и задорно рассмеялась:

— Вот потеплеет — все они, голубчики, моими будут!

— А хаты твоей на всех хватит? — хмыкнула я. — Али как гаёвка будешь?

— Кто? — озорно блеснула глазами Василинка.

— Гаёвка, — повторила я, расправляя полотно на столе и придирчиво оглядывая. — Мне мой дед Яуген рассказывал о них давным-давно. Живут в гаю, деревья берегут. Всё живое к ним бежит, потому что и вылечат, и сил дадут. Родня им — Дедушка Гаюн, у него все люди совета просят.

— Слово-то какое чудное, — пробормотала Василинка, — гай.

Я положила новый стежок:

— Это как Чернолесье. Просто у нас его так зовут. А гаёвками — его жительниц. Они красавицы такие, что обычным девкам с ними не сравняться.

Поделиться с друзьями: