Весталка

Как-то под утро, когда, измученная болью и жаром, я все-таки заснула, меня разбудил звонкий знакомый голос:

— Вот она где! Вот она!

Разлепила веки. Вгляделась. Вздрогнула, отдалось во всем теле. Передо

252

мной в белом халате поверх военной формы Валя. Валя Вишнякова, моя давняя дорогая подруга, которую не видела два года. Валя..

— Лидка?! — она плакала. — Лидка-а! Неужели это ты? А я узнала. Случайно... Гляжу списки тяж... Ну, список — и там твоя фамилия! Спрашиваю, когда поступила, говорят, уже месяц! А я не знала! Лидка! — Она опустилась перед кроватью, прижалась лицом.

Лицо холодное, свежее, пахнет яблоками, сладкими, неизвестными мне духами.

— Как ты здесь? — спросила я тоже сквозь слезы, оглядывая ее, когда она присела рядом. В распахнутый халат увидела на гимнастерке орден Красной Звезды, медаль «За боевые заслуги».

— Ого! — сказала я. — И ты повоевала?!

Валя небрежно одернула халат.

— Все было, — чуть алея, сказала она. — Я здесь уже месяца полтора. Мой отправил. Я ведь замужем. Там вышла. На фронте. За начотдела. Ну, хороший мужик попался, спокойный.. Старше, правда..

Это была опять прежняя Валя.

— Как же тебя.. сюда. Война же..

— А я.. Ну, сама понимаешь.. Буду рожать.. Не скоро еще, правда.. Но..

общем.. Отправили в тыл.. Ой, Лидка! Какое счастье, что я тебя нашла! Ведь разбежались тогда. Потерялись. Ни писем, ничего.. А я к тебе еще ночью заглянула. Смотрю, спишь, ты, не ты — не могу понять. Изменилась, изменилась.. Бедненькая моя девочка! Ну, ничего. Терпи.. Поправишься. Я сама за тобой ходить буду. Лидка, милая, вот я тебе принесла. Ешь! — протянула госпитальную наволочку — ранние яблочки, конфеты в обертках.

— Ешь! А я сейчас поговорю, нельзя ли тебя перевести...

— Никуда меня не надо! Нормально здесь. Хорошо... — Было неудобно перед всеми, глазели, слушали.

Но Валя оставалась Валей, ее уже не было в палате.

— Из пэпэже, сразу видать, — заметила Зоя, криво усмехаясь.

253

— Да, баба-палач. Такая-то нигде не пропадет, — поддержала Люба. — Красивая.. Глазки-то.. И фигура есть...

— Кому война, кому мать родна.. Ишь, ордена-медали. Ты-то как ее знала?

— В школе учились. Подруга. Вместе на фронт уходили.

— А-а.. Ну, это..

— Только вы, видать, в разных местах воевали. Ты на холоде, она — в тепле, — говорит Фиса.

— Ладно, девчонки! Не сплетничайте. Кому как повезет!

— Вот я и говорю: кому — молоко, кому — кринка. — Фиса опять разнервничалась.

На следующее утро был консилиум, и мне сообщили: ногу ампутировать непременно. Нет времени на раздумья. Максимум сутки-двое. Под мою ответственность. Ампутация страшная. Все бедро. В народе называется «по пах».

— Ну, как, Одинцова? Все в ваших руках. Спасти может только чудо или... то, что мы предлагаем. Но, поверьте мне, — говорил Липский. — Я сорок лет в медицине и за сорок лет чуда, пожалуй, не видел. Был, правда, один случай, но отношу к неверной диагностике. В вашем случае — исключено. Гангрена. Это тяжело признать.. И прогрессирующая. Во фронтовых условиях рана была обработана плохо..

— Может быть, пенициллин.. — пробормотала я, стараясь не глядеть на его всезнающее лицо.

— Пенициллин? А он у вас имеется? Нет? У нас, к сожалению, — тоже. Во всем городе. Да при гангрене, Одинцова, он и не изучен. Сегодня, скорее, это.. Э-э.. Фетиш.. Вы меня понимаете? Ну, популярно.. Это — а.. Как бы.. Панацея..

— Я все поняла.

— Ах, поняли? — взглянул на меня с удивлением. Лицо старого

галльского петуха. Где-то я видела в кни гах отца карикатуру «Галльский

254

петух». Полуприкрыл крупные веки.

— То есть средство от всех болезней.

— Да-а. Но — это миф. Хотя, если б пенициллин был.. Можно было бы попробовать. Провести курс терапии.. Но нет.. Нет! Английское средство. Антибиотик. А мы и сульфамидами подчас не располагаем.

— Я уже говорил с начальником аптеки, — вмешался палатный. — Но.. Нет. Нет.. В общем, Одинцова, мы настоятельно просим. Ставка — жизнь. Поймите нас.

— Выбора нет. Вы должны решаться. Я понимаю.. Вы молодая женщина.. Но.. Может оказаться так, что через неделю и мы уже не будем в состоянии помочь. Решайте.. Решайте..

Липский зачем-то погладил меня по голове, как маленькую девочку, и вышел. Полы халата, развеваясь, задели дверь. Следом вытеснились завотделением, врачи и сестра.

В палате тишина.

Посапывают. Обдумывают. Молчат.

— Ничего. Присоединяйся.. Проживешь, Лида. Что ты? Одну ногу. Жаль, конечно. Нога. Ну, а жизнь дороже.. На меня смотри. Мне как? Ничего не оставили.. — Это Зоя. — А жить надо. Жизнь дороже.

— Дороже.. Кому надо нас, таких-то? Кому мы? Милостыньку по углам собирать? По вокзалам ползать? Видала.. Я бы счас, кабы могла, к окошку бы и..

— Тут не убьешься.. Еще больше окалечишься. Глупая ты, Фиса.

— Один черт мне. Не хочу быть такой. Вон, железка-то.. Рядом. Подползу и башку под поезд. Только вот выпишут..

— Да перестаньте вы! Что вы завелись! Под поезд! Под поезд! Эко храбрости! Выжить надо! Назло всему! А ей решиться.. Человеку решиться надо, дуры! — Это Люба, неунывающая.

— Ты не дрейфь, Одинцова. Жизнь все равно надо прожить, раз Бог дал. Не дрейфь! Как будет, так и будь. Может, еще медицина дойдет потом

255

— руки-ноги нашему брату пришивать станут. Дойдет медицина.. Я в это верю. Протезы мне вон для рук хорошие обещают. А руки будут — и вовсе хорошо. Не бойся, девка. Не бойся! Прямись. Страшнее бывает — гляди на меня! — Это Зоя.

— Да. Медицина.. Покамест хорошо только пластают. Нет чтоб лечить. Пластать-то легче.. Небось.. — Это Фиса.