Вести приходят издалека

— Пошли! Куда хочешь, туда пошли.

Маша побежала к повороту во двор, где скрылись мужики с ребенком, кавказец двинулся следом.

Двор был темный и пустынный, но бояться было уже поздно.

— Простите, пожалуйста!.. — крикнула Маша в спину мужчинам.

— Вы что-то хотели? — очень вежливо отозвался один из них, оборачиваясь. Глаза его слегка бегали. Второй вообще не обернулся.

— У вас мальчик плачет, — неуверенно начала Маша, почти раскаиваясь в своей затее.

— Он всегда плачет, этот мальчик, а вы, дамочка, не лезли бы не в свое дело, — прошипел тот, что не обернулся, «старший братик».

— Да, а то мы сейчас милицию позовем, — тот, что постарше, опасливо покосился на кавказца.

Маша присела на корточки и ухватила ребенка за куртку.

— Мальчик, как твоего братика зовут? Вот его как зовут? — она ткнула пальцем в сторону «братика».

Мальчик разразился громким ревом:

— Не зна-аю!

— А это папа твой? — не унималась Маша.

— Не зна-а-аю!

Тут молодой толкнул Машу так, что она отлетела в сторону, но тут же получил резкий удар в лицо от маячившего за ее спиной кавказца.

«Папаша», не долго думая, рванул в глубь двора, его товарищ, попытавшийся подняться, получил ногой в живот, а потом еще и по затылку. И остался лежать на мокром асфальте.

Ни одно окно не открылось, и ни один человек не заглянул из подворотни в темный двор.

Мальчик, подвывая, размазывал сопли и слезы по Машиной юбке, а кавказец ловко скручивал поверженному противнику руки его же собственным брючным ремнем.

— Ты как, в порядке? — спросил он Машу, отряхивая колено.

— Нормально. Его теперь в милицию, наверное, надо? — сказала она, показывая на мальчика.

— Поехали, тут недалеко, я подвезу.

— А этого?

— С собой возьмем.

— Правда недалеко? — спросила Маша. — А то вдруг еще нас милиция остановит с этим, связанным, и с ревущим ребенком. Ты ж пикнуть не успеешь, проблем не оберешься. У тебя хоть регистрация в порядке?

— В порядке. И вообще, я сам милиция, — кавказец с улыбкой вытащил удостоверение. — Меня зовут Остап.

— Бендер? — пошутила Маша и прочитала, — Шульман. Старший оперуполномоченный… Ого! Извините, ради Бога, я думала, вы, ну, лицо кавказской национальности.

— Ага, так и должно быть, его я и изображал. Только я вот не понял, пока я был лицом кавказской национальности, мы на «ты» были, а теперь, когда евреем стал, что, не заслуживаю?

— Да нет, — смутилась Маша. — Просто мне надо было, чтоб вы… чтоб ты ко мне доверием проникся, вот так и обратилась.

— А почему ты именно меня ухватила? Не побоялась?

— Просто ты самый здоровенный оказался, в глаза бросился, ну, я и уцепилась. Кстати, уполномоченный, упал намоченный, ты почему сам-то эту троицу не остановил?

— Да я человека из метро караулил! — надулся Остап. — Ты мне, можно сказать, оперативную разработку сорвала.

— А если б я за ними не потащилась, они б увели пацана! — не унималась Маша.

— Но ты же потащилась, — резонно ответил Остап. — О, кажется, наш новый приятель глазки открыл. А ну, сволочь, вставай на ножки и топай вперед.

Маша несла на руках всхлипывавшего мальчика, а Шульман вел, держа за связанные руки и ворот куртки, согнутого в три погибели несостоявшегося похитителя. А текущая по тротуару толпа спокойно огибала их, словно река камни, не замедляя своего бега. Удивительно.

У тротуара стояла довольно приличная, хоть и не новая «ауди». Остап открыл дверь и велел Маше:

— Залезайте на переднее сидение, я сейчас этого уложу.

Кое-как Шульман запихнул парня на пол под задние сиденья. Пленник так отчаянно сопротивлялся, что его пришлось еще раз приложить кулаком по затылку.

— Может, подкрепление вызовешь? — спросила Маша.

— Ладно, говорю же, здесь рядом, — отозвался Остап, садясь за руль.

— Ты тут работаешь?

— Нет, я работаю на Петровке.

— Ого!

— Ага. В отделе по борьбе с незаконным оборотом наркотиков. Представляешь, одна девица, узнав, что я с Петровки, говорит: «Ой, здорово! А ты Каменскую знаешь?»

— И что ты сказал, знаешь? — усмехнулась Маша, поудобнее устраивая мальчика на коленях.

— Сказал, что лично не знаком, но в буфете встречаю.

Маша расхохоталась.

32

В дежурной части их встретили радушно.

— Ой, Шпульман! Или ты сегодня Шпульманашвили? — воскликнул дежурный. — Ты что, всем семейством?

— Ага! Там в машине еще старший братик лежит, попроси ребят, пусть вытащат. Только у него руки связаны, и ноги я ему наручниками скрепил, а то он к тебе, Санек, в гости сильно ехать не хотел.

Маша умостилась с притихшим мальчиком на дерматиновом диванчике, а Остап вкратце обрисовал ситуацию.

— Так ты в одиночку задержание провел? — присвистнул дежурный лейтенант Саня.

— Это не я, это вот она задержание провела, — кивнул Шульман на Машу. — А я так, только задержанного доставил.

— К несчастью, мы только половину бандитов задержали, — улыбнулась Маша, — второй от нас убежал.

Когда все документы были оформлены, показания записаны, а мальчик Андрюша уплетал свежие плюшки из соседней булочной и запивал их сладким чаем, Маша спросила дежурного:

— Что теперь с мальчиком будет? Куда его?

— Мы уже сделали запрос на центральный пульт. Если его до вечера хватятся, то нам сообщат. А если нет, то его надо или в больницу, или в приемник-распределитель. Хотя в медицинской помощи он, кажется, не нуждается, а в приемник жалко, маленький такой, еще вшей нахватает или обидят…

— А, может, я его к себе пока возьму, пока родители не найдутся? — спросила Маша, в душе ругая себя за свои слова и понимая, что третьего ребенка ей точно не потянуть.

— Вообще-то, не положено, — протянул лейтенант, — но на крайний случай попробуем.

— Может, еще мама найдется, — с надеждой вздохнула Маша.

Андрюшина мама нашлась.

Около восьми вечера она ворвалась в отделение, как ураган. Вся в слезах, она кинулась к диванчику, на котором под форменной милицейской курткой мирно посапывал малыш, сжимая в кулачке остаток плюшки.