Вестники времен. Дороги старушки Европы. Рождение апокрифа

Кем может быть этот человек? Если его тоже перенесло в двенадцатый век из августа 1940 года, то есть лишь два варианта: либо англичанин, либо немец. Но не дают покоя приведённые со слов крестьян описания отца Колумбана: машина была чёрной, без крыльев и винтовых моторов. Впрочем, несведущие в технике нормандцы могли ошибиться от испуга. Кажется, только со второй трети двадцатого века люди перестали бояться летательных аппаратов…

«Я прилетел сюда тринадцатого августа, а сегодня десятое сентября, — напряжённо раздумывал Гунтер. — Если гостя перебросило в тот самый день, значит, он скрывается полных двадцать семь суток. За такое время (и это при условии, что к нему не заявлялись необычные гости из мира потустороннего! Лорд наверняка заглянул на огонёк!) он вряд ли мог понять, что произошло с ним самим и Вселенной. Однако гость сравнительно быстро адаптировался к здешним условиям. Понял, где можно найти еду, купить или украсть нужные вещи. И даже разбойничать пошёл. Силён! Сообразительный молодой человек… Только откуда он такой взялся?»

Лошади остановились в низинке перед зарослями ольхи. Дальше простирался огромный девственный лесной массив, заканчивавшийся, если верить отцу Колумбану, где-то на берегах реки Майен, северного притока полноводной Луары. На ветру шумели листья деревьев, из чащи тянуло холодком. Послышались обычные лесные звуки — дробь, выстукиваемая дятлом, кваканье лягушек в редких болотинах и высокое жужжание моментально налетевших комаров.

— Лес большой, — тихо сказал сэр Мишель, глядя в глубину пущи. — А человек один. Если он вообще здесь есть. Отец Колумбан, мы не можем за день обшарить всю округу. Пока будем искать в одном месте, он заметит нас и успеет отойти подальше.

— Мишель, — отшельник, склонив голову набок, разглядывал плещущиеся на ветру кроны деревьев. — Помнится, в детстве ты частенько играл с деревенскими мальчишками из Антрена и Сен-Рикье. На несколько дней вы уходили в лес. В этом лесу бывали?

— Конечно, — подтвердил рыцарь. — Места знакомые. Чуть дальше будет еловая заросль, потом моховое болотце. Дальше — холмы. Как сейчас помню.

— Именно поэтому я надеялся на тебя, — удовлетворённо кивнул отец Колумбан. — Вы знали, где можно спрятаться в лесу так, чтобы никто из взрослых не нашёл. Вспомни хотя бы два-три таких местечка!

— Ну-у… — рыцарь задумался и взъерошил пятернёй светлые волосы. — Помнишь, когда была война между Ричардом и старым королём Генрихом, вилланы прятались от наёмников в Сером овраге? Тогда ещё восемь домов в Антрене сожгли… Помнишь?

— Конечно, — подтвердил святой. — Думаешь, он там?

— Не знаю, — помотал головой сэр Мишель. — Попробуем съездить. Я ещё помню тропинки.

— Если самол… э-э… дракон упал в лес, наверняка остались следы, — сказал Гунтер. — Поломанные деревья, части обшивки… Если загорелся, то должны обнаружится следы пожара. Отец Колумбан, поймите, самолёт гостя мог упасть как в тысяче шагов от границы леса, так и в десяти лигах! Боюсь, мы ничего не сможем найти.

— Уныние — грех, — наставительно сообщил старец. — Мишель, показывай дорогу к Серому оврагу!

* * *

Оказывается, ловить разбойников вовсе неинтересно. Особенно в лесу. Солнце опускалось всё ниже, вот-вот должны были наползти предзакатные сумерки, а поиски не давали никаких результатов.

Серый овраг — длинная, скрытая разросшимся кустарником изложина с голубовато-серыми глиняными склонами — был необитаем. Обнаружились, правда, старые кострища, но гость совершенно точно не имел к ним никакого отношения. Видимо, тёмные пятна слежавшейся золы на дне оврага остались со времён войны. Мишель старательно облазил всю ложбину, надеясь отыскать недавние следы на сыроватой глине, однако ничего интереснее старого птичьего гнезда и кучки кабаньего помёта не нашёл. Огорчённый и искусанный комарами рыцарь выкарабкался наверх, залез в седло и вымолвил, хмуро сдвинув брови:

— Можно ещё заглянуть к холму, на котором еловые заросли… Вы знаете, где это, отец Колумбан. Одна беда — вокруг холма болотца, лошади не пройдут. А нам надо вернуться на дорогу до темноты.

— Верно, — кивнул отшельник. — Не хочется ночевать в лесу. Мы даже ничего покушать с собой не взяли. Придётся завтра снова возвращаться.

— Здесь можно год ходить и ничего не найти, — заметил рыцарь. — Давайте съездим к холму, осмотримся и отправимся домой.

— Постойте, — перебил сэра Мишеля Гунтер. — А если покричать?

— Что сделать? — округлил глаза норманн.

— Покричать. Или песни попеть.

— Головой повредился, — соболезнующе вздохнул рыцарь. — Представь: ты прячешься, не желаешь, чтобы твоё убежище нашли другие люди, и вдруг слышишь неподалёку чьи-то истошные вопли. Что ты сделаешь? Правильно, затаишься.

— Или пойду посмотрю, кто орёт, — возразил Гунтер и, на мгновение задумавшись, добавил: — Если человек прилетел сюда из моего времени, значит, должен знать песни, которые в Нормандии неизвестны. Услышит и поймёт, что рядом свой.

— Именно, что неизвестны, — сказал отец Колумбан. — Мы их тоже не знаем, поэтому подтягивать тебе не сможем.

— Сам и надрывайся, — бесчувственно хмыкнул сэр Мишель. — А мы послушаем. Поехали шагом.

Лошади медленно двинулись в сторону от оврага в направлении, указанном рыцарем. А Гунтер, поразмыслив, громогласно исторг первые слова германского национального гимна. Затем последовало чудовищное попурри из самых разных песен. Два куплета из «Интернационала», несколько строк «Хорста Весселя»; на случай, если человек окажется англичанином, был полностью исполнен гимн «Правь, Британия». Затем Гунтер порадовал спутников образцами более лёгкого жанра. Вспомнились «Фиалки на Монмартре» Эдит Пиаф (германец мысленно извинился перед певицей за жуткое исполнение) и «Лили Марлен». Финал концерта ознаменовался самым известным маршем «Люфтваффе» — «Всё выше и выше…»

В конце концов Гунтер охрип.

— Ужасно, — фыркнул сэр Мишель. — По-моему, две предпоследние песни были для женского голоса. Или нет?

— Где в королевстве Ричарда я найду женщину, исполняющую французский шансон? — прошипел Гунтер. — Ты был прав — дурацкая затея.

Если прятавшийся в лесу человек и слышал песнопения оруженосца, то никак на них не отреагировал. Единственными слушателями (не считая Мишеля и отца Колумбана) были птицы да мелкая живность шнырявшая в зарослях.

Гунтер прикинул, что маленький отряд углубился в лес не меньше, чем на пять километров. То есть почти на лигу. Мишель утверждал, будто вот-вот начнётся болото, за которым вырастает каменистый холм. Там юный норманн и деревенские ребята играли в детстве в «штурм Иерусалима», сложив крепость из булыжников.

— Постойте-ка, — Гунтер краем глаза заметил слева что-то неладное, натянул поводья и остановил лошадь. — Видите? Сломанное дерево.

— Ну и что? — удивился святой. — Ветром, наверное, сломало.

— Возле дерева… Внизу, — напряжённо сказал германец. — Я схожу, посмотрю.

Силуэт, привлёкший внимание Гунтера, был чужероден для нормандского леса. Чересчур угловат, тёмен и… неправилен, что ли? Оруженосец спрыгнул с лошади и медленно направился к треснувшему стволу молодого бука.

— Есть! — сердце заколотилось с утроенной частотой. — Вы были правы, отец Колумбан!

— Иду, иду, — отозвался старец. — Что ты нашёл?

Гунтер с глуповато-растерянным видом, приоткрыв рот, рассматривал довольно большой кусок металла. Не оставалось никаких сомнений в том, что обнаружилась часть обшивки некоего летательного аппарата. Вернее, даже не обшивки, а какого-то приспособления. Неплохо знакомый с военной авиацией своего времени германец присел над длинным — с руку — предметом, выкрашенным снаружи чёрной краской и больше всего напоминавшим колпак, прикрывающий пулемёт. Но…