Ветчина бедняков

— Значит, от вас она не получала больших сумм денег?

— Нет. Один раз я дал ей триста долларов, второй раз — двести. Потом — снова триста. А потом ничего не давал.

— Где вы познакомились?

— Там, где она работала.

— А где она работала?

— Вы что, не знаете, где работала ваша родная сестра?

— ну, в разных местах… она часто меняла места работы…

— Это был магазин элитной парфюмерии в центре города, на Морском бульваре. У меня закончился одеколон, я проезжал мимо магазина и решил зайти, что-то выбрать. За прилавком была Светлана. Она порекомендовала мне потрясающую туалетную воду, показав большой вкус и знание психологии солидных мужчин. К тому же, она была очень красивая, веселая, одета по фигуре, косметика умело наложена, отличные волосы… она мне очень понравилась с первого взгляда. Я пригласил ее на ужин в дорогой ресторан. Потом заказал номер в гостинице. Так мы стали встречаться.

— Когда это было?

— Осенью. В октябре или ноябре. Точно не помню.

— И вы ей звонили?

— Да. И в магазин, и домой. Когда у меня выдавалась свободная минутка, или мне хотелось ее увидеть, я заказывал номер, звонил ей и она приезжала. Она с легкостью соглашалась на свидания и приезжала быстро.

— она все еще работала в магазине?

— Нет. Вскоре она оставила работу. Сказала, что там больше не работает и чтобы я звонил ей только домой, а не на работу. Я вычеркнул ее рабочий номер.

— А почему она ушла с работы?

— Не знаю. Я не спрашивал, а она сама не рассказывала. Просто поставила перед фактом, а я не задал никаких вопросов, вот и все.

— почему у вас начались конфликты?

— Она принялась вымогать у меня деньги. Говорила только о деньгах. Другой темы для разговора у нее не было. А потом… потом что-то в ее поведении показалось мне странным. Я нанял человека за ней проследить. Результат был исчерпывающий! Она встречалась с другими мужчинами, посещала ресторан с сомнительной репутацией и, возможно. Занималась проституцией. Все это было мне глубоко противно. Я ее оставил.

— Разве вы хотели на ней жениться, что так строго подошли к ее поведению?

— Упаси Боже! Просто я терпеть не могу проституток! И себе в любовницы кого попало не беру.

— Я могу поговорить с человеком, который за ней следил?

— Нет. Я его уволил. И где он сейчас, мне неизвестно. И вообще — это не ваше дело! Я и так сказал слишком много!

— Или слишком мало…. Когда вы видели Свету в последний раз?

— Зимой. Мы поругались. Это было в ресторане, за обедом. Мы поссорились, и она убежала, как ошпаренная!

— Вам показалось, что она нуждалась в деньгах? Или нет?

— она постоянно в них нуждалась. Для нее просто ничего друго не существовало! Но теперь, когда я узнал от вас, что у нее было двое детей и она воспитывала их сама, я начал кое-что понимать. Кстати, она была совсем не такая плохая! Кассету, на которую нас сняла, она мне в конце концов подарила. Если вы узнали все, что хотели, избавьте меня от своего присутствия. Мне неприятно вас видеть.

Напротив входа в банк был телефонный автомат. Она остановилась в нерешительности, потом набрала номер Жуковской. Мимо с грохотом пронесся какой-то грузовик, обдав выхлопными газами. Телефонная будка была узкой и душной, в ней воняло мочой и неприличными надписями были исцарапаны все стенки. Она испачкала рукав плаща в жирном пятне какого-то мазута, и безнадежно махнула рукой.

— Как, это вы? — сказала Жуковская, — разве вы еще не уехали?

— А я должна была уехать?

— По — моему, в данной ситуации для вас это разумнее всего! Что вы хотели?

— Я хотела спросить, как продвигается расследование.

— Какое именно расследование?

— Дети…

— какие еще дети? Ах. Да. Кажется, я вспомнила. Все идет своим чередом. Но пока — ничего нового.

— А вот у меня есть новости! Я выяснила, что моя сестра работала в…

— Знаете, что? Я очень сейчас спешу. У меня нет времени с вами разговаривать. Вы мне больше не звоните! Лучше я сама перезвоню вам на днях. Так будет лучше всего. А то вдруг вы снова позвоните, а у меня не будет времени говорить…..

В трубке раздались короткие гудки. Она повесила трубку и вышла наружу. Потом спросила первую попавшуюся женщину, как проехать к Морскому бульвару.

Там действительно было море. Оно виднелось в глубине как свинцовая печать, запечатавшая небо. Темное и холодное, оно катило свои волны вдалеке, между низеньких кирпичных домов, и казалось, что эти дома обрываются резко и сразу в темную холодную бездну. Посередине квартала был небольшой двухэтажный дом серого цвета с огромными панорамными окнами и следом от вывески поверх смоченной дождями светлой штукатурки. Она подошла совсем близко. На стеклах виднелись грязевые подтеки и окна были пусты так, как могут быть пусты и слепы стекла необитаемого помещения. На одном из них белела маленькая табличка: «продам или сдам в аренду». И местный номер телефона. И ничего, кроме этих нескольких цифр. Парфюмерный магазин на Морском бульваре прекратил свое существование и ничего (абсолютно) после себя не оставил. Тяжело вздохнув, она переписала в свою записную книжку номер телефона. Книжка и без того была испещрена всевозможными пометками и заметками. Потом что-то привлекло ее внимание и, когда она подошла поближе, то увидела узкую щель между входной дверью и стеной. Входная дверь была приоткрыта. Она огляделась по сторонам. Вокруг никого. Ни людей, ни машин. К входу в бывший магазин вели две ступеньки. И, недолго думая, она взбежала наверх, легко сделав два этих шага. 

Глава 23

На нее пахнуло застоявшимся запахом не жилого помещения. И внутри, конечно, не было никого. Только пыль. Она отпечатала в этой пыли свои шаги. Помещение было довольно большим. Внутри вполне мог находиться магазин. Ей показалось, что она видит большие светлые отпечатки на полу — белые квадраты, еще не запомненные пылью. Места бывших прилавков. Она подошла поближе и в углу, почти слившуюся со стеной, увидела еще одну дверь. Ей даже показалось, что из — под этой двери льется узенькая полоска света. Свет, конечно же. Вполне логичное объяснение. Кто-то же открыл эту дверь! Значит, внутри действительно находится кто-то. К примеру, бывший владелец. Или кто-то из сотрудников. Она пошла вперед, замирая от звука собственных шагов. Все происходило слишком осторожно и слишком просто. Она шла вперед, вдыхая застоявшуюся пыль, чувствуя только, как бешено колотится ее сердце. Так бешено, как не было никогда. Внезапно ей стало страшно. Так страшно, что захотелось заплакать. Но это было более, чем смешно. Там находился кто-то, кто мог знать о существовании этого таинственного парфюмерного магазина. Кто-то, кого она обязательно должна была спросить обо всем. И. сжав страх в собственном горле, она шагнула вперед, а потом взялась за ручку двери. В первый момент — словно ничего не было. Только что-то резко толкнуло в грудь, чуть повыше груди. Потом — нестерпимый жар, жар во всем теле, слово вдруг с размаху ее бросили прямо в огонь. Немота в руке разлилась выше, и стена поплыла под ее пальцами, и потом, их разжав, она вдруг поплыла сама в этом пустом пространстве, похожем на темный нескончаемый сон. Ясно и отчетливо она увидела перед своими глазами только одно лицо. Оно выплыло из темноты, низко и отчетливо нависая над ней, и что-то наподобие легкой полуулыбки светилось в глазах…. Легкой полуулыбки… которую знала когда — то… жар становился все нестерпимей, все сильней…. Но ей было приятно оттого, что именно это лицо видит перед собой. Это было лицо светы. И, улыбнувшись в ответ, она протянула к ней руки.

Нестерпимо белый плафон. Нестерпимо белый плафон лампы в кухне, отбрасывающий на стены яркие блики. Блики, которые плыли в глазах… Это было самым страшным из всех воспоминаний и самым жутким из любых ощущений. Именно это тупое чувство безнадежности, острое и отчетливое, как нож у горла, и лампа, раскачивающаяся из стороны в сторону, отчего на стенах появлялась рванная тень. Глаза болели нестрепимо, полные той радугой, которая бывает страшней и хуже любых красок. В этой радуге расплывались предметы и стены, словно сужались вокруг зрачков, даря только ощущение оли. Жуткое ощущение боли, о котором не знал никто, кроме нее…

— Да ты ледяная, как кафель в ванной! — бух кулаком в стену… тень от лампы… навылет. снова — бух… — сумасшедшая… истеричка… занятая какой-то ерундой… Я устал, понимаешь? Устал просыпаться и засыпать с куском мрамора! И если кого-то в чем-то и можно упрекнуть, так только не меня!

Бух кулаком в стену…. Лампа в сторону… тени… сколько же можно — рвать свет этими не ровными стенами, сколько можно рвать свет, частичку ее души…. И ощущение такой пустоты, от которой опускаются руки. И безнадежное чувство отчаяния, еще хуже, чем слезливая радуга в глазах. И никого вокруг нет… У нее нет сестры… только почему-то сильно болит спина… так нестерпимо болит спина, как от удара ножом….. как от удара ножом в спину… Света плакала, и черные подтеки косметики уродывали ее лицо, превращая в маску какой-то фантастической ведьмы… Она плакала, по — детски оттопыривая нижнюю губу, и ей хотелось съездить в черно мессиво заплаканного лица сестры кулаком, и тлько благодаря ненормальному терпению (проявлявшемуся в самые отчаянные моменты) она этого не сделала. Света плакала с подвыванием:

— Я же люблю тебя…. Я так сильно тебя Люблю!

По лишенным краски щекам текли сине — черные подтеки туши.

— У меня больше нет сестры. Ты умерла. Моя сестра умерла! Ты умерла! Ты для меня умерла! Это ты слышишь?

Голос… ледяной голос, текущий по венам болью, от которой не спрятаться никогда… Этим голосом, полным спокойствия и льда она ставила диагнозы пациентам. Этим голосом она вытаскивала с того света детей, которые цеплялись за жизнь, и она могла их спасти только этим — льдом, спокойствием, четкими действиями, дозировками, указаниями, чтобы ни свернуть с пути ни на дюйм… Только ледяная борьба за жизнь — ни одного шага в сторону! И теперь этот голос был уже не спасительный мост. Это был скальпель, отточенный, лучший хирургический скальпель, режущий уродливую сине — черную маску, которая, как заноза, застряла в панораме ужаса — прямо перед ее душой. В панораме боли и фантастического кошмара….