Ветер Безлюдья

— Остались гонцы.

— Единственный плюс, — согласился с Гранидом Андрей, — но они наотрез отказываются вести хоть кого-то в клинику. И я понимаю — выдавать полиции само существование Мостов опасно со всех сторон — и свои в трущобах не простят, и мы в психушку закроем, а если поверим — колодезные достанут. Молчат, и валят все на Илью, как на мертвого. Он для них непонятно куда пропал уже с неделю…

— А сам Илья? Он согласится вывести нас на клинику. А если что-то мешает, нужно поговорить подробнее и поискать варианты.

— Да, но это задача второго плана. Колодцы — без них, мы ничего не можем. Нужно накрыть притон. Потому и хотел обсудить с тобой — ты должна ему позвонить, Эльса. Договориться о встрече, поговорить, и любым способом вытянуть адрес, место, намек, что угодно, что нас туда приведет. Я, Гранид, Тимур и мой напарник — подстрахуем, распределимся, ты будешь не одна, не бойся.

— Я не боюсь. Я не знаю, что говорить. Елисей в курсе, что я могу открыть дверь в его Колодцы, и ни за что не выдаст мне этого. Потому и считает опасной, потому и хочет использовать в каких-то своих целях… а еще думает, что зачем-то сам нужен мне.

— А вот это как раз объяснимо. Ты Гранида вытащила? Вытащила.

Только собралась возразить, не сразу догнав, что он говорит об их видении событий.

— Ты была в Колодцах? Была. Ты уже как бы адрес знаешь. Теперь ответь мне, законопослушная жительница Сиверска, почему не настучала на притон в полицию? Почему в эту же ночь ты не открывала подъездную или подвальную дверь для наряда вооруженных законников и медиков скорой? М? Нет, притоны продолжили существование, работу, и никто их больше не беспокоил.

Память моя услужливо выдала, почти что слово в слово тон редактора на вечере мамы — «Почему моя жизнь не уничтожена одним вашим словом, одним движением тонкой ручки?»

— Давай сыграем в его версию событий. Эльса, и время больше не терпит. Мы тоже прижаты к стенке обстоятельствами…

— Черкес, — веско произнес Гранид, и не продолжил.

Прозвучало как предупреждение — или не сболтнуть лишнего, или не давить на меня. Андрей его понял, и ответил на не заданный вопрос:

— Я тебя под удар не подставлю, сестренка. Если сплела судьба в клубок всех, то удивляться совпадениям нет смысла. Разговори этого псевдо-редактора. А мы прикроем. Будем рядом.

— Почему ты считаешь, что она должна быть на встрече одна?

— Чтобы он уверился в ее силе. За ней — целая армия, поэтому ей не нужна и охрана. У меня есть идея, которой можно пустить пыль в глаза.

Андрей пересказал мне мою же легенду, придумав и выгоду, и объяснив логику событий, и обрисовав псевдо армию, которая «за мной».

— Я тебя поняла. Ну и задачку ты мне задал.

— Ты справишься.

Его уверенность мне польстила. Не было у меня ни подвешенного языка, ни проницательности, ни умения в беседе выводить на нужные темы. Но он был уверен. И Гранид смотрел на меня без тени сомнения в этом же.

Солги…

В метро на кольцевой линии ехали до пересадки. Места были, но мы не сели, а отошли к концу вагона, подальше от входа-выхода людей — ехать нам еще долго. Слежки и подозрительных не заметили.

— Я тебя ненавидел.

Услышала я негромкие слова Гранида. Он стоял рядом, держась за поручень и спиной к людям, а я, наоборот, лопатками подпирала стенку, и мне был виден весь вагон. Мы были друг к другу почти лицом к лицу, только в шаге по диагонали. Я не спросила «за что?». Если он начал этот разговор, значит, хочет сказать что-то большее.

— Ты нарочно украла все, что принадлежало ей. От цвета волос до любви к готовке… Не имела права, подделывалась, заставляя меня вспоминать и узнавать массу мелочей, которые были ее, а не твои. Знаешь, как раскалывалось сознание от понимания, что ты меня впервые видишь, не узнаешь и не знаешь, и в тоже время один в один привередливо очищаешь с орехов всю шелуху, прежде, чем съесть. Пьешь залпом. Подбираешь под себя ногу, когда садишься и закалываешь волосы в два «рогалика», а не в один, как все другие. Бесило, что ты бесхитростная, неискушенная, доверчивая, — не от искренности такая, а потому что дура. Так мне было проще все себе объяснить, чем поверить, что ты во взрослой жизни, сумела сохранить что-то… оттуда. Я ведь не собирался приходить лично. Программа готова, патент пришел, — все бы переслал через сеть, перечислил деньги и прощай, долги.

— И почему же объявился?

— Получил от тебя сообщение. Помнишь такое: «…Если в городе — будь осторожен, если в трущобах — вдвойне».

— И что? — Честно не поняла я.

— Так не бывает. Ты должна злиться ненавидеть, презирать, — что угодно после февральского случая, но только не беспокоиться о моей участи. Знаю, что не помнишь того дня… меня вымораживало, что что ты постоянно носишь еду, а я взамен ничего. Здоровый лоб, с пустыми руками и карманами — ни денег, чтобы купить, ни смелости, чтобы украсть. На кого злился? На тебя, конечно. Что сделал? Да наврал, что ты, малявка, мерзко готовишь, и что лучше бы не бралась, и тем более не носила сюда.

— Мерзавец.

Я улыбнулась ему, а Гранид, увидев мою реакцию, вздохнул как обреченный:

— Могла бы и пихнуть локтем под ребра за все хорошее. Мне бы легче стало.

Я так и сделала — толкнула его кулаком под левый бок, не забыв, что правый еще и так скован ушибом. Он довольно хмыкнул. И опять стал печальным.

— Раскаивался, мучился, знал, что сильно тебя этим задел, но извиняться — характера не хватало. Струсил. Думал, что ты после совсем не появишься… мы с тобой тогда дней десять от силы, как знакомы были. Но нет, пришла. И принесла клубнику, малину в стеклянной банке и сливки в термосе. Мол, на этот раз не отговорюсь, что плохо приготовлено. Ни словом не попрекнула за прошлое свинство. Неисправимая.

Гранид рассказывал, и голос его все больше тускнел. Он хотел сказать что-то еще, но передумал и замолчал. Я уже догадывалась, почему он такой, и что с ним происходит, только не могла решиться ответить ему взаимными воспоминаниями.

— Эльса… даже тогда, девчонкой, ты мне простила злые слова. Не поверила? Пожалела? Знала, что на самом деле причина в другом? Глупо спрашивать, знаю, что не ответишь. Как бы мне хотелось, чтобы ты вспомнила хоть минуту из того лета.

Я поняла его в этом больше, чем он сам надеялся — Граниду нужно было эхо из прошлого. Взаимность узнавания, уверенность, что он в этом прошлом остался не один. Ему хотелось этого именно сейчас, прямо в глазах плескалось, жгло меня безысходной надеждой, почти отчаяньем:

— Солги. Пожалуйста, три слова — «я тебя помню», и мне будет достаточно. Солги, Лисенок…

Сердце как ожгло. Мне показалось, что я сейчас от собственной затопившей нежности и любви умру. Замерла, застыла. И внезапно упала, как в океан, во все, что еще секунду назад было сокрыто.

— Я тебя помню…

Объявление о станции перебило меня ненадолго, я замолчала, и Гранид благодарно кивнул, подумав, что это все. Даже этой якобы лжи, действительно, хватило на то, чтобы в его лице проскользнуло облегчение. Но как только вернулся обычный фоновый гул, придвинулась ближе, заговорив полушепотом: