Ветер Безлюдья

— Я умру. А что с вами будет, не знаю.

Он перешел на ты, но я осталась вежливой. На мой взгляд, это подчеркивало собственное достоинство и одновременно показывало презрение к противнику. Наугад я выбрала тактику ленивого безразличия, и неприкрытая ненависть в голосе редактора порадовала — он терял терпение и лицо. Он не уйдет просто так. Реально, кинется и убьет меня? Да так быстро, что даже Гранид не успеет схватить за руку с инъектором.

Почему мне не было страшно? Почему я не могла не смотреть на этого Елисея как на бессильное ничто? Он уже наливался бешенством, каменел скулами и челюстью, а меня от этого зрелища подмывало еще шире скалиться и выливать на него тонны брезгливости. Через взгляд, через мимику, через принятую на своем месте позу. Грязь и ничтожество! Гнида, глиста, бледная и скользкая тварь…

Даже передернуло, скривило, и не осталось незамеченным.

— Не смей, сука, так на меня смотреть…

Никудышный из меня получился дознаватель, хоть Андрей и возлагал надежды. Ни под какими пытками мне не узнать адреса, никак ему не сболтнуть, и по наводящим вопросам даже квартала не выяснить. Взбесить — запросто. Разговорить — увы.

— Ой, боюсь-боюсь… разговор окончен, или еще побрызгаете слюной?

— Окончен. И передай своим, что последнее слово за мной, у меня есть зубы. Сунетесь в палаты, уничтожу всех, до кого дотянусь. Тебя, твою семью, всех! Любой ценой!

Вышел в бешенстве, почти бегом и почти хлопнув дверью. А я кинулась к лестнице, к Граниду:

— Нам нужно к карте! Не Колодцы искать, а Палаты! Они сами их так назвали, но мне и в голову не пришло…

Помощь

Служебную машину Андрею пришлось отпустить, когда его коллега высадил нас у станции и мы спустились в метро. Поговорить свободно мы все могли только в трущобах. Я выдала главное, но пересказывать весь разговор пока не стала. Андрей отправлял сообщения, Гранид и я пережидали путь даже не разговаривая. И я была ему благодарна!

Не вел он себя иначе, чем до нашего объяснения. Не было знаков «пары» между нами — Гранид не сокращал до приватности дистанцию, не клал ладони мне на талию или лопатки, и даже за руку не брал. Я не любила, когда и женщины прилюдно висли на мужчинах, невзначай притираясь то бедром, то плечиком, то преклоняя голову на его плечо. Ничего плохого в самих действиях я не видела, мне не нравилась только демонстрация этого среди других. Когда замечала у посторонних, всегда знала, что сама так вести себя не смогу. Нежные чувства должны остаться двум людям, когда они наедине. В крайнем случае — когда среди самых близких.

Никто сейчас не смог бы догадаться, сколько между нами было чувственного еще час назад, даже Андрей, в натуре которого было — подмечать все.

Когда вышли на нужной станции и поднялись наверх, я спросила Гранида:

— А где Нюф?

Собаки не было ни на границе с трущобами, не появился он и после того, как мы углубились внутрь квартала, чтобы добраться до нужного адреса.

— Не знаю. Утром он поел, и стал проситься на улицу раньше, чем не нужно было выходить. Я выпустил. Беспокойства он не проявлял, так что я не стал волноваться.

— Все предупреждены, — Андрей прочитал последнее из полученного и свернул экран. — Плохо только, что связи совсем не будет, как во Дворы зайдем. Нам сейчас лучше свернуть, впереди аллея перекрыта.

Мы попетляли до нужного адреса, и через подъезд и квартирную дверь вышли сразу на маленькую площадку у торцевой стены дома на Королевском Дворе. Из всех здешних мест, тут я была реже всего — пару раз. Скучный Двор, самый просторный и с меньшим количеством строений. Площадь, а название пристало из-за статуи вельможи в парике и короне. Никто не знал кого изваяли и кто скульптор.

Двор был полон людей. Здесь было столько, что я ахнула — не собрались ли сразу и все? О причинах догадываться не нужно — открытые ходы, Набережная и новые пришлые люди. Об этом шумели разговоры.

— Пойдем краем. Нам нужно вон туда, к выходу в другой Двор.

— Типография наверняка закрыта.

— Замок можно взломать.

— Нет, — я возразила обоим, — там такие массивные двери и замок из древних — старый и тяжелый.

— У кого ключи?

Действительно, дедушка Паша мог быть здесь же, и его нужно было найти и как-то уговорить открыть нам доступ к карте. Начав выискивать глазами, я натыкалась на знакомых, на полузнакомых людей, но нужного не было. И вдруг среди прочих голов мелькнули знакомые темные вихры.

— Виктор! — Он меня не услышал, стоял далеко. Обернувшись к своим, попросила: — Подождите меня, я сейчас.

Добравшись до него, тронула за руку:

— Витя, здравствуй.

— Эльса? Что ты тут делаешь?.. Эльса, это ты все натворила?

В голосе одна обреченность, а ярости или ненависти не было. Перемены пришли в их жизнь, и за многие годы тихого течения все привыкли к порядку, а тут…

— Витя, мне нужна твоя помощь. Мне нужно к карте!

— Зачем? Ты решила окончательно открыть нас всем, и уничтожить этим?

— Нет…

— Кто привел жильцов на Набережную? Откуда взялись два дома на Пекарском и Библиотечном? — Тут взгляд упал мне за спину, и его лицо исказилось. — Чужим не рады.

— Чужим сюда не попасть, ты сам мне об этом говорил. Да, я виновник этого хаоса, но перемены приведут к лучшему. Я знаю, как найти Колодцы. Я знаю, как их обезвредить и закрыть, но мне нужно к карте. Больше в трущобах о них никто и не вспомнит. Виктор, помоги, там же люди… Здесь райские островки, здесь нет зла, и ты можешь сделать так, чтобы и там, на континенте, его сделалось меньше. Виктор, я знаю тебя, ты не будешь стоять, сложа руки, когда другие в беде.

Непривычно было стоять среди людей и слышать их всех разом. Потому что говорили и те, кто горячо обсуждал что-то узким кружком, и те, кто хотел докричаться до оратора или до своего соседа, споря о чем-то и предлагая свои верные решения проблемы. Я почувствовала жизнь и энергию толпы, звуки в пространстве, эмоции, наэлектризованность. Разволновалась сама так, словно попала в море, не умея толком плавать. Стало потряхивать, — и не только от того, во что сейчас окунулась, но и давало о себе знать напряжение офисного разговора. Я и не подмечала всю дорогу, как меня держала эта струна борьбы.

— Виктор! — С мольбой попыталась я докричаться до него самого, не скрывая настоящего раскаянья. — Я перед тобой очень виновата. И перед Викторией Августовной, и перед Ефим Фимычем. Я обещаю тебе, что никогда больше не переступлю границы во Дворы, только помоги мне сейчас.

— Не нужно давать таких обещаний.

Он молчал, смотрел мне в глаза, потом как-то обреченно взглянул на моих спутников. Андрей и Гранид стояли далеко, но Виктор все равно безошибочно понял, что я с ними, а они — не просто двое пришлых из ниоткуда.