Ветер Безлюдья

Признание

— Пятнадцатого февраля я съеду, — оповестил меня Гранид прямо с порога, едва зашел.

— Хорошо.

— Хотел раньше, но не получается, в гор. управлении загвоздка с квартирой.

— Уж вытерплю как-нибудь, — ответила я чтобы хоть что-то ответить, сосредоточившись на наложении ключевых точек снимка на 3D модель в программе. — Не… по…мру…

— Я от следователя. Дело мое тоже закрывают. За недоказанностью состава преступления. Закрепили за мной статус бывшего наркозависимого, медики освидетельствовали трудоспособность. И тебе нужно подтвердить снятие меня с регистрации по твоему адресу. Я выпишусь на свой.

— Как закрывают? — Поразилась я. — Еще же ничего не выяснили, никого не задержали, не нашли…

— Надавили на начальство Черкеса и на него самого. Я из Тольфы, а ворошить там не позволили заинтересованные люди.

— И как же ты теперь?

— Никак. Меня устраивает чистый лист, новое начало без прошлого. Свободен по всем статьям.

— А наказать преступников?

Гранид смолчал.

Я решила отвлечься от работы, все сохранила, и пока Гранид мыл руки с улицы, поставила вариться кофе. Спросила, когда вышел:

— Кофе будешь?

— Буду. Ромашка, почему ты не рассказала мне, что за тобой в трущобах следили?

Пожала плечами. Сама не знала ответа. За последнюю неделю с Гранидом мне было не так просто и безразлично, как неделями раньше. Я не знала, что мне делать с такими противоречивыми чувствами… он — чужой человек, если говорить, как есть, и в тоже время — теперь не чужой. Даже если он весь день молча проводил в квартире, его присутствие я ощущала сильнее, а не как раньше — что фоном маячит.

— Выходит, люди из притонов все еще ищут меня? И откуда-то знают, что ты со мной связана…

— Надеюсь, что нет. Но я тебя не выдам, даже если припрут к стенке.

Улыбнулась, только натолкнулась на такие глаза Гранида, что попытка развеять напряжение легким тоном, провалилась. Он нехорошо сощурился, и процедил:

— Даже не вздумай так сглупить, героиня.

Все последнее время Гранид вел себя как нормальный человек. Его вспышки желчи прекратились, он не обзывался, не доставал меня с оценочными суждениями. Не повторялось и того короткого проблеска улыбчивости и хорошего настроения, что довелось увидеть, когда заболела. Он был неразговорчив, но и не хмур. Погружен в свои дела и мысли, много пропадал где-то, а когда возвращался, то ел, спал, сидел за компьютером или за персоником. Но из-за перемен, из-за изменившегося к нему спорного отношения, не могла вдруг не заметить — когда я за работой, за плитой, за другими делами, увлечена и сосредоточена, Гранид за мной наблюдал. Аккуратно, тихо, задумчиво. Меня его внимание не пугало.

Не чувствовала я в его пристальности плохого или пошлого. Да, жили мы вместе, спали почти рядом, Гранид уже вполне себе оправился, чтобы вернулся интерес к женщинам. Я за жизнь, а в юности особенно, знала липкость похотливых взглядов, различала особый, маслянистый блеск глаз у мужчин, и мысленное раздевание с улыбочкой удовольствия на лице. Он не так смотрел. Иначе.

— Можно отпраздновать «чистый лист». Хочешь ужин особенный?

— Хочу. Давай прямо сегодня. Приготовишь? И коньяка выпьем, а то он стоит у тебя в холодильнике без дела.

Мне показалось, что в его голосе прозвучали нотки какого-то вызова. Будто бы язва вернулась, но при этом Гранид вполне дружелюбно улыбнулся.

Он на счет ужина никаких личных пожеланий не высказал, поэтому я закупила все на свой вкус. Чтобы не возиться с долгой готовкой взяла продукты больше на приготовление закусок — ингредиенты для паштета, шпинатные крекеры с кунжутом, зелень, черные маслины и четыре сорта сыров. На десерт — горький шоколад с апельсином. Оставшуюся часть работы я доделала быстро, успела ко времени и отправила заказчику маленькое превью. Засуетилась на кухне. К семи вечера я и Гранид сидели по разные стороны кухонной стойки и оба подняли маленькие каплевидные рюмки с коньяком.

— Поздравляю.

— Взаимно. Ты, наконец-то будешь свободна.

— Как и ты.

После двух крекерных бутербродов и второй рюмки, он спросил:

— Зачем ты занимаешься тем, что тебе не нравится?

Не совсем поняв о чем он спрашивает, ответила размыто:

— Эта штука называется взрослая жизнь, тут частенько приходится заниматься тем, что не нравится.

— Да ну? Не знал… — Гранид лениво качнул головой в мою сторону, в сторону кухонного уголка за моей спиной: — Ты готовишь. Вкусно, даже простое. Видно, что любишь это занятие.

— Не спорю.

— И ролики у тебя стоящие. С отдачей работаешь.

— Да.

— Курсы тебе зачем?

— Родителям хочу сделать приятное. Я ведь начинала учиться на журналиста, бросила, а их… отца больше всего, тревожит нестабильность выбранного мной визуала. Ты в курсе на сколько это ширпотребная профессия? Теперь я буду немного там и немного там.

— Послушная девочка, — с неприятной ноткой в голосе сказал Гранид и взялся за тарелки с сырами. — Пошли лучше в комнату, а то вдруг я допьюсь до беспамятства, так лучше свалюсь сразу с пола на пол, чем с этого стула.

Я согласилась и всю трапезу перенесли на тумбу, которую выкатила с прихожей зоны. Гранид сел на пол, подсунув под спину свой постельный валик, а я забралась на диван и обняла подушку. Дневной свет ушел, за окном-стеной горел огнями Сиверск, а в комнате осталась включенным только настольная лампа рядом с компом.

— Ты сам чем планируешь заняться?

— Чем и раньше — программированием.

— Уже нашел место, или сам на себя будешь?

— С завтрашнего дня отправлю резюме, а там посмотрим. А ты, если что, сможешь мне снова помочь деньгами?

— Смогу, наверное, если очень надо.

Гранид то ли чихнул, то ли громко фыркнул, и сам себе закрыл глаза худой ладонью. Потом спросил:

— А деньги у тебя откуда? Разве ты на меня еще не все спустила?

— Мне родители помогли. Они скинулись со своих пенсионных.

— Это сколько, если не секрет?

Не чувствуя подвоха, я назвала сумму. Гранид помолчал, пожевал сыр и оливки, над чем-то раздумывая, а потом произнес:

— А сколько ушло на меня, за все сразу? Вплоть до этого куска сыра?

— Я так не скажу, я же не считала.

— С вопросом не отстану, озвучь хоть примерно, округли.

Я припомнила и озвучила.

— Выходит, столько стоила тебе моя жизнь. Лечение, обеспечение, и кормежка. — Он повертел очередную оливку, наколотую на фруктовую вилочку с двумя зубцами. — А ты и сейчас не говоришь мне о том, чтобы вернуть тебе эти деньги, а даже соглашаешься снова помочь, если очень надо.

Я пожала плечами.

— Знаешь, ты такая вся хорошая-хорошая, что аж тошно становится. Иногда это в тебе не заметно, а иногда прям скулы сводит.