Ветер истории

– В таком случаи, господин подполковник, я, конечно, отдам вам германский пулемет, но думаю, будет справедливо, если вы ВРЕМЕННО уступите нам освободившуюся установку. Она, действительно, будет нам крайне полезна.

– Конечно, Константин Эммануилович! О чем речь, мы же делаем с вами одно дело.

– Вот и славно. Фельдфебель Пациент, я выражаю вас свое удовольствие подготовкой солдат и решительностью действий. Однако - полковник поднял палец - если вы еще раз позволите себе разговаривать со старшем по званию в таком тоне, то будете сурово наказаны. Сейчас ступайте в отряд и подготовьте оружие к передаче.

– Слушаюсь, Ваше высокоблагородие! Рад стараться! Виноват, больше не повторится.

Развернувшись, я строевым шагом вышел за дверь и на предельной скорости рванул в расположение. Сапоги с летунов стянули мои ребята и надо было срочно все спрятать до лучших времен. Блин, а ведь летчик теперь точно зуб на меня держать будет.

Оказавшись снаружи я поторопился к своим. Не просто так полковник велел подготовить пулемет к передачи. Готовить там нечего, а вот подчистить все возможные незаконные трофеи надо. Не знаю, поверил в мою честность Петухов или нет, но явно допускал, что мог и недоглядеть за солдатами по неопытности. Ко мне вообще относились несколько снисходительно, не считая настоящим военным. Настоящему Петухов точно не спустил бы такого поведения как сейчас, а мне даже удовольствие выразил. (Это здесь аналог нашей благодарности. Интересно бывают удовольствия перед строем и с занесением в личное дело?) Хотя, скорее, он это сделал, чтобы летчику шпильку пустить. И поделом, нечего было на полк тень бросать.

Влетев, в наш сарай сразу же усмотрел непорядок.

– Иванов! Сапоги надень свои, а эти убери подальше сейчас же, пока никто не видел. Вообще все, что с самолета взяли, кроме оружия спрятать! Нам мародерку шьют, трибуналом грозили.

Народ сразу же обеспокоенно забегал, бормоча под нос удивительно солидарные мнения о командовании. Те кто вчера не участвовал в подвиге, мнения в целом разделяли, но героев подкалывали. Ну да ладно, это от зависти. Сами-то ни трофеями не разжились, ни боевых граммов не получили. Занял их подготовкой пулеметов к передаче. Приказал протереть тряпочкой и спрятать ленты с патронами. Сказано пулемет отдать, значит только пулемет и отдадим. Все закончилось минут через двадцать. После чего собрались на учебную езду. В этот раз ехали на втором броневике, который Огурцов, наконец-то, объявил готовым к употреблению. От идеи подготовки только двух водил, я подумав отказался и готовил две пары. Мало ли что. Покатушки прошли как обычно. Ребята осваивались за рулем и больше не пытались согнуть баранку побелевшими от напряжения пальцами. Пулеметчики тоже начали приспосабливаться к качке. Надежда не застрять посреди поля под огнем стала чуть менее робкой. К обеду как обычно вернулись. Пулемет уже увезли и даже, чего я не ожидал, сразу отдали русскую спарку. Так что я поев, принялся писать рапорт о вчерашней поездке и бое с самолетом который здесь называли исключительно аэропланом.

– Воин Сергий?

Я, озадаченный таким обращением, обернулся. Рядом стоял священник, правда какой-то странный, не по канону. Нет, борода, хоть и короткая, ряса, крест все было на месте. Непривычным был общий образ: спортивная фигура, сапоги под явно укороченной рясой и стриженная наголо голова под форменной черной шапочкой. Не знаю как это шапочка называется. Священник оценив мой удивленный вид, истолковал его по своему и смущенно поправил шапочку.

– Что делать, приходится по окопному ходить, а то вшей не избежать. Вы ведь фельдфебель Пациент?

– Да, а что?

– Вы исповедоваться не желаете? Неделю ведь уже в армии почти да и в госпитале как я слышал вы не смогли исповедоваться и причаститься.

Все-то он знает. В госпитале ко мне действительно подходил местный священник. Тот был совсем другим. Уставшим и каким-то грустным. В нашу палату он заглядывал по обязанности и без всякого желания - господа офицеры к церковникам относились иронично. Тогда я сообщил, что исповедоваться не могу по причине потери памяти, получил записку с текстом "Отче наш" и "Богородица дево, радуйся" и наказ читать их утром и вечером.

– Вовсе не неделю да и каяться мне пока не в чем. Времени у меня грешить нет, занят все время.
– поспешил я отмазаться. Общения со священниками я опасался. Правду говорить все равно нельзя, а врать стыдился да и опасно - расколят на раз.

– а правило утреннее и вечернее читаешь, раб божий?

– э-э-э.. ну-у-у.. Солдаты читают, а я слушаю.
– сказал чистую правду, умолчав, что читают не все, а я слушаю обычно из своей лежанки. Если уж совсем точно, то именно молитвы меня и будят.

– Это хорошо, но и самому молитву хоть иногда читать надо. От этого душе легче.

– Постараюсь, Отче.
– как можно искреннее пообещал я.

Священник еще минуты три поговорил со мной и пошел к солдатам. Я выдохнул и продолжил писать. В том, что о трофеях ему никто ничего не скажет я был почему-то уверен.

После обеда поехали в мастерские. Вчера-то не успели, а дело нужное. Первое что увидел по приезду несколько пушек разной степени разукомплектованности во дворе. Мастерские числились артиллерийскими, так что не удивился. Внутри обнаружил еще и изувеченные пулеметы. Странно, думал это должно в оружейной мастерской быть, хотя не слышал, чтобы тут такая была. Пока осматривался ко мне подошел мужик в старой испачканной маслом гимнастерке и козырнув представился

– Ефрейтор Иван Сергеевич Дроботенко. С чем пожаловали, господин фельдфебель?

– Я командир бронеотряда Пациент. Слышали про нас? Отлично. Пришел наладить сотрудничество.

– Это дело хорошее. Давайте что ли посмотрим на ваши машины. Вы на них приехали?

– На ней. Мы их по очереди выгуливаем.

– Понятно.

Ефрейтор направился на улицу и обойдя броневик рассмотрел его. Ритуально попинав колеса и спросив про сбитый аэроплан, полез смотреть двигатель. К этому моменту к броневику стянулись и остальные рабочие. Я же разглядывал пушки. Колес не было ни у одной, но мое внимание привлекли щиты.

– Иван Сергеевич, а из этих щитов можно нам кой-какую дополнительную защиту смастерить?

– Из этих-то?
– мастер высунулся из-под капота - можно, только вот трудно это и долго, а у нас срочной работы полно.

Я молчал глядя на него и ждал продолжения.

– Двигатель у вас в порядке. Сразу видно, что знающий человек настраивал - задумчиво начал он - Вы же на спирте ездите?

– На нем родимом. И ездим на нем и лечимся им и благодарим им же.

– А что сделать-то нужно? Работы у нас и правда много, чего-то сложного сделать не сможем, чай не завод, а мастерские обыкновенные.

Похоже контакт установился и пошел конструктивный разговор.

– Водительское место сверху прикрыть, все равно водителю наверх торчать не зачем, ну и спинку к его креслу приладить, а второе кресло мы и сами уберем.

Ефрейтор заглянул в кузов, что поприкидывал в уме и кивнул.

– Это можно.

– Еще хорошо бы на пулемете щиток сделать не прямой, а с загибами и для мадсена что-то придумать, а то стрелок с ним болтается по кузову и не прикрыт совсем. и самое главное! Нам тут спаренный пулемет от авиаторов достался. Надо его установить и тоже прикрыть щитом. Вот и все, собственно.

– Всего-то? Право, мелочи какие! Всего-то пол броневика склепать. Ну ладно, посмотрим, подумаем, что можно сделать, но обещать не буду. И пулемет ваш авиационный привезите - мерку снять надо.

– Обязательно, Иван Сергеевич! Кстати, а где ваше начальство?

– Начальство в город уехало. Надолго. Вернется только ночью, если вернется, но и в этом случаи оно вам не поможет по причине опьянения.

– Что так плохо?

– Почему плохо? Начальству хорошо, а нам без него еще лучше. Зачем вам начальство-то?