Ветер с Варяжского моря

А девушка окинула взглядом двор и вдруг вскрикнула. Лицо ее вспыхнуло, из глаз брызнули слезы.

– Мина доттир! – крикнул мужской голос где-то во дворе. – Бьерк-Силвер!

Со ступеньки крыльца под самыми ногами Вышеслава поднялся какой-то старик и с распростертыми объятиями устремился навстречу девушке. Она бегом бросилась к нему, с криком обняла его, плакала, прижимаясь к. нему, неразборчиво восклицала что-то, кажется, даже на северном языке. Старик гладил ее по голове, приговаривал что-то, рукавом вытирал ей слезы и снова прижимал ее голову к своему плечу. Вышеслав смотрел, не зная, что все это означает. Ему хотелось скорее поговорить с ней, узнать наконец, кто хоть она такая; было неловко стоять и ждать, но он чувствовал, что сейчас эта девушка не заметит ни князя, ни цареградского василевса, ни даже птицы Сирин.

– О, премудрая Фригг, сколько шума! – воскликнула Арнора. – Послушай, Тормод, когда ты был молодой, девушки и то не кидались к тебе на шею среди ярлова двора! Обернись же, на тебя смотрит конунг!

– Какой конунг? – Тормод в недоумении обернулся. – А, да, Береза Серебра. Ведь сюда приехал хольмгардский конунг, ты знаешь?

Загляда обернулась к крыльцу. Взор ее застилали слезы радости, и она не могла толком разглядеть, что это за высокий статный парень стоит на крыльце. Но яркое пятно багряного плаща бросилось ей в глаза, как пламя. Она затихла, поняв, что это и правда князь.

Вышеслав подождал немного, но она не двигалась, а по-прежнему стояла, прижимаясь к толстому старику, одной рукой вытирая глаза. Медленно сойдя с крыльца, он шагнул к ней.

– Здравствуй, краса-душа! – весело сказал Вышеслав, думая, что она слишком оробела. – Вот мы с тобой и заново свиделись. Что же ты так убежала от меня тогда? Чего напугалась? Теперь-то хоть не беги, я тебе зла не сделаю.

– Здоров будь, княже, – негромко сказала Загляда.

Она почти забыла его лицо, забыла и саму их мимолетную встречу. Слишком много всего случилось с ней с тех пор. Теперь это открытое красивое лицо, светлые волосы с кудряшками на концах казались ей смутным воспоминанием, вроде далекого детского сна.

– Да ты помнишь ли меня? – Вышеслав заметил в ее глазах больше настороженности, чем радости, и это задело его. – Не так уж давно мы и виделись. Месяц едва.

– Долгим мне сей месяц показался, княже, – ответила Загляда. – Я тебя помню, как не помнить.

– Как тебя звать? Теперь-то хоть скажешь?

– Заглядой. Купца Милуты я дочь.

– Где же отец твой?

– На двор пошел посмотреть. Там теперь посадник живет.

– Так это ваш двор? Был я там вчера. Ключница там какая-то старая от всего осталась. Говорила, из хозяев никого нет.

– А нас и не было. Мы только сегодня поутру вернулись.

– Где же вы были?

– Княже светлый! Ты бы хоть в палаты вошел, – раздался от крыльца голос Приспея. – С кем ты там на дворе-то толкуешь?

Опомнившись, Вышеслав позвал Загляду за собой в гридницу. Она потянула с собой и Тормода – теперь ей хотелось не расставаться с ним ни на миг.

– Что же с тобой приключилось? – спросил Вышеслав, усевшись и усадив гостей. – А это что за человек? Варяг вроде сам?

Осматривая Тормода, он невольно нахмурился. Любой варяг теперь казался ему врагом. Загляда заметила это.

– Варяг! – вспыхнув, воскликнула она. – И варяг! Да было бы таких варягов побольше, может, ничего бы и не было! Он меня от погибели спас, от рабства! Ты, княже, далеко был, а он здесь!

Вышеслава поразила эта вспышка гнева, а Загляда опомнилась и смутилась.

– Ты, княже, чем всех варягов обвинять, сперва выслушай, – тихо сказала она. – И отец твой, люди говорят, не выслушав, не судил.

– Ну, рассказывайте! – разрешил Вышеслав.

Загляда начала рассказывать. Слушая, Вышеслав смотрел ей в лицо и дивился тому, как оно изменилось. Чуть больше месяца назад он видел молоденькую, румяную девушку с ясными глазами и милыми ямочками на щеках, с улыбкой, полной смущенной прелести. Теперь она была не такой. Лицо ее осунулось, румянец почти исчез, глаза казались больше, а взгляд их стал глубже. Она повзрослела много больше, чем на месяц. В ней появилась какая-то живая сила, решимость, готовность постоять за себя и других. И в ее лице Вышеслав яснее, чем в зрелище сожженной Ладоги и в слезах погорельцев и сирот, увидел, что же случилось с городом. Ему было неуютно, немного даже страшно смотреть на девушку сейчас. Она по-прежнему казалась ему красивой, но теперь она стала совсем другой, и к этому нужно было привыкнуть.

– Так что варяги, княже, они тоже разные бывают, – закончила Загляда. – Вот ты, говорят, Оддлейва ярла чуть не в поруб посадил.

– И посадил бы, не будь он Столпосветов зять, – Вышеслав опять нахмурился. – Он моему отцу клялся служить, жаль, я у него новой клятвы взять не успел. А после того он в гостях разбойника того принимал, за столом с ним сидел, пил с ним! Скажешь, не изменник он?

– А ты, княже, детинец видел? Посад видел? – настойчиво спрашивала девушка, требовательно глядя ему в глаза. В ее лице не было и следа девичьей робости. – А теперь Княщину погляди! – продолжала она, не дожидаясь ответа. – Видал, сколько людей? И ступить некуда! А кабы не Оддлейв – и здесь бы собаки над мертвыми только выли, как там везде! Сколько людей он от гибели уберег? Сколько людей он потом из полона выкупил! И посадника Дубыню тоже! Коли ты с ним говорил, так знать должен.

– Выкупил-то выкупил… – начал Вышеслав.

Горячий напор в голосе Загляды вдруг напомнил ему мать, перед которой он до сих пор терялся, и он не сразу нашел ответ.

– А что он мог еще сделать? – воскликнула Загляда. – Сам умереть и других за собой потянуть? Тебе от этого много пользы было бы? Нет, княже светлый, если искать виноватых, то не здесь надо начинать! Поздно было умирать со славой, когда Эйрик ярл с десятью кораблями под берегом стоял. Как он сюда пришел, нежданный – вот в этом чья вина? Сам рассуди – чья?

Она помнила, как сама вот так же обвиняла Снэульва, но с тех пор она сумела разобраться в обвинениях и оправданиях. Только сейчас до нее дошло, что напротив нее сидит не просто парень, а князь, новгородский князь, вольный здесь казнить и миловать. И он слушал ее, и она торопилась рассказать и объяснить ему все то, что никто другой, может, и не сумеет объяснить.

– Княже! Князю скажите! – вдруг завопили голоса на дворе. – Люди едут из Новгорода!

Вышеслав вышел на крыльцо. Ворота ярлова двора широко раскрыли, впуская новгородский отряд. Вышеслав был рад приезду Столпосвета – мудрый боярин, знаток Правды и обычаев, поможет ему разобраться в деле так, чтобы сохранить мир в Новгороде и Ладоге.

Сначала во двор въехала часть дружины, и тут же Вышеслав увидел несколько знакомых лиц из новгородских варягов. Потом в воротах показался Столпосвет, а следом за ним появилась верхом на коне женская фигура в яркой одежде. Вышеслав охнул, завидев багряный плащ, обшитый собольим мехом с золотой тесьмой, блеск золотых застежек на груди, белую повязку с тремя золотыми лентами надо лбом. Этого он не ждал.

Еще в воротах княгиня Малфрида окинула взглядом двор и сразу увидела сына на крыльце. Повинуясь ее взгляду, Вышеслав сам кинулся с крыльца, подвел лошадь к хоромам и помог матери сойти на землю. Приветствуя княгиню, он уже улыбался, и не просто от радости, а от облегчения. Теперь у Оддлейва ярла будет другой защитник вместо него, гораздо более твердый и находчивый.

С приездом Столпосвета и княгини Оддлейв и Ильмера приободрились, а споры разгорелись с новой силой. Коснятин и новгородские бояре, прежде слушавшие Столпосвета, теперь твердили, что он тесть Оддлейва и потому не может быть судьей.

– А вы можете? – нападала на них княгиня Малфрида. – Будто я не знаю, Разумей, что ты хочешь! Тебе не дает спать ладожская дань! Ты сам хочешь сидеть на месте Оддлейва!

– Ты, княже, как знаешь! – воскликнул наконец Коснятин. – Ты думай, кто тебе любезнее – варяги или словены! Коли ты словенским князем назвался, то и верь нам, а не ворам заморским!