Ветер в лицо

Сотник долго листал большой, занимавший полстола, альбом с чертежами. Особенно его заинтересовал метод введения интенсификатора в мартеновскую печь.

Валентина следила за каждым его движением. А Виктор листал и листал чертежи. Делал он это молча, сосредоточенно, напряженно следя за тем, чтобы вдруг не вздрогнула рука, и не выдала его. Он впервые увидел их вместе. И если у него не возникло чего-то тяжелого, гнетущего там, в кабинете Федора, то здесь он чувствовал себя человеком, который после утомительной дороги по безводной пустыне подошел к чистому, прозрачному источнику, но не имеет права над ним наклониться, потому что он отравлен..

Все же ему удалось взять себя в руки, сосредоточиться на чертежах. Сказал тихо, с едва заметным дрожанием в голосе:

— Не понимаю. Вы сделали большое дело. Это ясно. А почему не получается на практике... этого не понимаю.

Валентина поправила рукой волосы, и он снова подумал о том, что она зря обрезала косы. Ему стало неловко от этой мысли — ведь он должен думать не о ее волосах, а об ее изобретении, должен помочь...

Валентину волновала и само присутствие Виктора, волновало и то, что он сказал о ее работе. Она пыталась понять, действительно ли он считает ее изобретение чем-то значительным или сказал это механически, думая о другом.

А руки с золотистыми волосинками на пальцах лежали на столе, возле чертежей. Нельзя было не смотреть на них, нельзя было о них не думать. Она отошла от окна, прижалась спиной к железному сейфу. В голубых глазах было столько тревоги, грусти, что Федор невольно подумал: «Хоть бы скорее кончался этот разговор...»

И вот Валентина собралась с силами, спросила:

— Что же вы посоветуете?..

Виктор не вернул к ней головы. Неизвестно зачем снова начал перелистывать альбом. Смотрел он в стену перед собой, как будто именно там и был написан ответ на все вопросы.

— Не знаю, что и посоветовать. Прошу сделать копию чертежей... Заеду к академику Доброхотову. Он — человек большого опыта. Доложу в министерстве. Нужны опыты с участием ученых...

Поднялся, встал у стола, все еще не отрывая взгляда от стены.

— Без участия ученых опыты проводить нет смысла.

Наконец повернулся к Валентине, заметил, что она побледнела. Чтобы успокоить ее, добавил:

— Я верю в успех. Вы можете сделать копии? Для министерства, для института...

Валентина снова покраснела и, видимо, сама заметив это, растерялась. Федор завозился на стуле.

— Могу...

Посидели, помолчали. Было ясно, что разговор надо кончать, но никто из них не решался выйти первым. Наконец Федор поднялся, посмотрел на Валентину и на Виктора.

Виктор подал руку для прощания. Валентина коснулась ее — и оторвала руку, будто ужаленная...

Виктор стоял ошеломленный: что это значило?.. Значит, она к нему не равнодушна? Радостное щемление в его душе смешивалось с тревогой и неловкостью перед Федором, что он причинил ему непоправимое зло.

Он прошел под миксером — огромным резервуаром для хранения и выравнивания химического состава жидкого чугуна, заливаемого в мартены. Не оглядываясь, пошел туда, где должны были ставить на фундамент готовую доменную печь, построенную на железных рельсовых санках.

Оборудованная по последнему слову техники, тысячетонная доменная печь стояла на десятке рельсов, ведущих к фундаменту, построенному для нее в нескольких десятках метров. Рельсы примыкали к самому фундаменту и соединялись с таким же количеством коротких рельсовых отрезков, вмонтированных в основание. Именно на них должна была стать новая домна.

А старая умрет с гордостью, без криков и жалоб — так, как умирают тысячи простых тружеников, дожив свой век. И не пожалуется, и не попросит, чтобы ее поставили на площади перед заводом, как памятник первой пятилетки. А она имеет на это полное право. Она имеет право видеть, как перед ней с уважением снимают шапки старые и молодые рабочие, как несут к ней цветы юные пионеры, как пенсионер-металлург садится около нее на скамейке, чтобы с наслаждением вспомнить дни своей молодости. Она имеет на это право, потому что справедливо считается матерью этих сильных тысячетонных красавиц — новых доменных печей, матерью мартенов, прокатных станов, десятков тысяч разумных машин, несущих почетную службу в разных концах нашей Родины.

Толстые стальные тросы вибрировали над головами рабочих. У электрических лебедок застыли лебедчики в ожидании команды.

С противоположной стороны домну поддерживали несколько тросов, чтобы она не пошатнулась, не упала. Там тоже лебедчики ждали команды... И все должно было работать в едином ритме, в четком взаимодействии, как точный часовой механизм. Стоит только лебедчикам, передвигающим домну, натянуть свои тросы больше положенного, а лебедчикам, ее поддерживающим, отпустить свои в такой же степени, — и домна упадет, развалится на их глазах.

Горечь встречи с Валентиной еще волновала Виктора, но он, как и все, не мог не поддаться гипнозу всеобщего восхищения.

Виктор видел высокую фигуру Федора то среди одной, то среди другой группы рабочих. В нем светилось сейчас столько волевой энергии, трудно было узнать того Федора, который сидел недавно напротив Виктора в кабинете директора.

— Хорошо придумал Голубенко, — сказал кто-то из рабочих за спиной Виктора. — Завод на этом выиграл тысячи тонн чугуна... Как говорится — голова варит...

Виктор оглянулся, но так и не узнал, кто это говорил. Значит, Федор сейчас осуществлял свою собственную идею?.. А ему сказал — общая.

Вот Федор подошел к домне, поднял руку. Виктор хорошо понимал, почему Федор встал именно у домны. Я, мол, настолько уверен в своем замысле и в точности вашей работы, товарищи лебедчики, что буду стоять здесь, нисколько не боясь катастрофы. К нему подошел Доронин. Он его в чем-то тихо убеждал, но Федор, видно, не соглашался. Тогда Доронин встал рядом, как комиссар рядом с командиром корабля на боевой рубке во время самой ответственной операции.

Жест Федора означал: «Внимание, приготовиться!..» Напряжение достигло высшей точки. Мышцы лебедчиков, сжимающих рычаги, вибрировали не меньше, чем натянутые стальные тросы.

Кто-то крикнул:

— Дальше от тросов!..

Рабочие отбежали от рельсового полотна. Внимание всех было приковано к Федоровой руке. За головами рабочих Виктор увидел лицо Валентины и Лиды. Они, как и все, не сводя глаз, смотрели на Федора и Доронина. «Валентина сейчас восхищается им, — подумал Виктор. — А разве можно им не восхищаться в эти минуты? Стоит, высокий, стройный, как олимпийский бог. И все ему подвластно — люди, машины, время...»

Вот Федор посмотрел на секундомер и резко опустил руку. Лебедчики нажали на рычаги. В напряженной тишине домна тихо, ровно поплыла по направлению к фундаменту.

И вот она остановилась. Перед ней лежал большой путь — несколько десятков метров. Преодолеть его не так просто. Она должна была его преодолевать медленными «короткими перебежками».

Долго «шла» молодая домна на свой почетный пост, чтобы заменить горячим трудом свою мать. Долго бегала тоненькая стрелка секундомера на циферблате Федоровых часов. А когда доменная печь наконец встала на заготовленное для нее место, сначала люди облегченно вздохнули, будто не только лебедчики, а все, кто здесь находился, помогали тысячетонной громадине в ее необычном переходе... Потом бросились к печи, ощупывали ее, радостно смеялись.