Ветер в лицо

Виктор, заметив ее смущенный и растерянный взгляд, тоже посмотрел в сад. Он позвал Олега на веранду. Федор пытался урезонить Сотника: мол, детям посещать больнице не разрешается, но было уже поздно...

Сложилась необычная ситуация, в которой все, кроме Олега, напоминали актеров, что, пережив крах жизненных надежд и иллюзий, все же вынуждены были играть веселые роли.

Началась беседа, в которой слова ничего не значат — все не в словах, а далеко вне их, как солнце за густой листвой деревьев, когда люди специально скрываются в тени.

Конечно, Сотник мог бы сразу прекратить эту фальшивую игру, дав понять, что он знает правду, которую от него упорно скрывали супруги Голубенко. Но что-то его сдерживало. Виктор даже знал, что именно: ему хотелось проследить за поведением Валентины. Неужели у нее не дрогнет ни одна жилка? Ведь она мать... Где же ее материнское сердце?

Федор думал только о том, как бы поскорее покончить с неприятным визитом, но обязанность простой вежливости заставляла задержаться хотя бы на четверть часа. На его лице выступали капли холодного пота, и он время от времени отирал их платком.

Валентина барахталась между любовью и ненавистью и, не имея возможности что-то решить, пыталась как можно естественнее выполнять обязанности давней дружбы.

— Вот мы его сейчас заставим отведать наших изделий. Давай сумку, Олег, — обратилась она к сыну.

Олег дернул блестящий замочек на застежке-молнии и, радостный, розовощекий, начал доставать из сумки разные пирожные, испеченные Валентиной по рецепту Лиды.

— Она на этот раз их даже не сожгла, — шутил Федор.

— Дядя, а вы попробуйте. Вкусно! — советовал Олег, одетый в новую матроску.

— Садись ближе, моряк, — сказал Виктор. Тепло, родительское тепло, неизвестное ему до сих пор, завладело его сердцем. Но оно было горьким, как дым на пепелище.

— Олег, лучше расскажи, какую ты рыбу поймал, — сказала Валентина, чтобы перевести разговор на другое.

— Не надо, мама!

— А я расскажу, — смеялась Валентина.

Олег бросился на мать, закрыл ей рот рукой.

— Не говори!..

Очевидно, то, о чем собиралась рассказать Валентина, больно кололо самолюбие малого рыбака.

Мальчишку выручил Федор, сказав, что Доронин собирается ехать в Киев за Горовым.

— Выписывается? — спросил Сотник.

— Нет, просто заскучал. Пишет, что там для него атмосфера неподходящая. Ближе к коллективу хочет... Обследования проведены, а лечить его и в нашей больнице смогут. Врачи у нас неплохие. Процедурные кабинеты не хуже, чем в Киеве.

— Да, — согласился Виктор.

Сотнику показалось, что беззаботная веселость Валентины чисто внешняя, что она таит в себе глубокую печаль, но не хочет, чтобы ее замечали.

— Я читала рецензию на один рассказ, — сказала она. — Автора критиковали за то, что его герой бежал с курорта. Послали отдыхать, но там, на досуге, к нему пришла мысль, которую он искал годами... Он работал над изобретением. А я не согласна с рецензентом. Не понимаю, почему у них все происходит кампаниями?.. Кампания производственных романов, производственных стихов. Затем кампания любовной лирики... А в жизни все бывает сразу. Не правда ли?..

Олег придвинулся к матери, прижался к ней щекой. Разговор его мало интересовал, он начал скучать.

— Если бы я вдруг обнаружила то, что ищу — тоже убежала бы, — продолжала Валентина. — В тот же день. И Горового я понимаю. Не может он забыть о заводе, о людях и думать только о своих болезнях.

— Это так и не так, — сказал Виктор. — В произведениях все решает гражданская страсть. Если она есть — поверишь в невероятное. А если в десятке рассказов герои убегают с курортов или даже со свадьбы, одиннадцатый такой уже не прочтешь...

— О тебе я бы поверил, — улыбнулся Федор, с нетерпением поглядывая на Валентину.

— Не во мне дело... Я знаю одно: писать даже о недалеком прошлом, видимо, гораздо легче, чем о сегодняшнем дне... Ведь легко плавать по морю, что отшумело, успокоилось. А современность — это море в шторме. Все в нем кипит и клокочет. Тут сумей поплавать!.. Надо быть опытным капитаном. Иначе — разобьет о скалы.

Разговаривать больше было не о чем.

— Олег, — взял его за руку Виктор. — Поди сюда. Сядь здесь.

— Нельзя, — сказала Валентина. — На кровать нельзя. Санитарка увидит — сразу же нас выгонит.

Она задержала руку сына, посадила его на кончике стула рядом с собой. А Виктор протянул ладонь, погладил его по голове. Это произошло вопреки воле. Он сразу же убрал руку.

— Почему нельзя? — удивился Олег.

Валентина не ответила на вопрос сына, подумала:

«Как они похожи между собой»

— Олег, — не без умысла спросил Виктор, поднимая над подушкой белокурую голову. — Кто это среди твоих товарищей Сотник?

Затем внимательно посмотрел на Валентину, на Федора. Заметил, как у Голубенко передернулось лицо, вздрогнули плечи. Федор сидел как на иголках.

— Да это же... — засмеялся Олег. — Это... — и вдруг его лицо исказилось от боли. — Мама! Больно!

Парень выдернул свой башмачок из-под ее ноги, заплясал на месте.

— Ой, сынок... Я нечаянно.

«Неужели знает? — с ужасом подумала Валентина. — Когда он узнал? От кого?».

Федор, поглядывая на часы, встал.

— Валя, нам пора.

Минутная пауза была такой напряженной, что, казалось, не выдержат нервы. Скорее, скорее отсюда!.. Валентина схватила за руку Олега. Хотя бы Виктор не повторил своего вопроса.

Но парень, к сожалению, проявил хорошую память и сам вернулся к прерванному разговору:

— Дядя, так это же я Сотник!

«Все!» — задрожал Федор.

Но нет! Он не сдастся без боя. Он будет драться до последнего.

— Оставьте нас вдвоем, — нахмурившись, сказал он Валентине.

Валентина была в замешательстве, но она верила в самообладание Федора и потянула удивленного Олега к выходу. Все равно она не могла разговаривать с Виктором в присутствии Федора, а тем более Олега.