Ветвь оливы

Прежде чем наслать казни египетские, надо ведь не забыть ожесточить сердце фараона, чтобы он не прислушался к Моисею. А потом за это наказать весь Египет. Вполне божественно, на чей-то взгляд.

И только поэтому король и его семейство еще в порядке. Они должны находиться в своем первозданном грешном состоянии. Если, конечно, они на самом деле в порядке. Ведь ясно, что к ним должен быть «индивидуальный подход», как к отцу Франциску. Они не должны походить на обычных хранителей. Не обязаны обладать теми же установками.

Но будь я Линном и стремясь к «совершенству», я бы и впрямь отложил нисхождение благодати до эффектного часа в своей пьесе. Тут есть только одна тонкость — я не Линн. И многое допуская, я могу упускать какие-то мелочи, которыми он руководствуется.

Одно ясно. Готовиться столько лет и теперь отступить — невозможно. Кажущееся затишье не может быть долгим. Оценив ситуацию, он пустит в ход запасной план. Быть может, найдя в этом свои «совершенные» стороны. Он ведь, в какой-то степени, ждал нас. И вот, мы здесь. Он дождался.

Я сделал глубокий вдох, закрыл глаза и задержал дыхание. Удивительно. Легче. Хотя действие было почти незаметным. На меня по-прежнему то и дело накатывали приступы головокружения, и довольно сильные, но тяжесть и разбитость понемногу отступали. Других серьезных изменений я в себе не замечал. Кроме того, что сидел уже не в надоевшей мне постели, а в кресле, не чувствуя при этом, что скоро умру от усталости. Если все пойдет хорошо, через день-другой я уже сумею выйти из дома не только подышать в сад. Вот только неясно, нужно ли будет повторить… или все же крепко садиться на этот крючок не стоит. Первый пузырек опустел. Легко и незаметно. Когда мне показалось, что ничего особенного не происходит, я допил остаток. Теперь было бы неплохо переговорить с Изабеллой, поделиться впечатлениями, но ее в доме не было. Как не оставалось никого из наших. Все отправились куда-то, куда я пока не мог за ними последовать.

Раздался знакомый стук в дверь, вызвавший у меня мгновенный всплеск раздражения.

— Войдите! — немедленно отреагировал я, чуть удивившись этому раздражению.

Заглянувший в приоткрытую дверь Мишель был бледен и серьезен. И я тут же подумал, что странная вспышка, возможно, вызвана его нервозностью, с которой он постучал. Он нервничал, и это передалось мне — я уловил его настроение. На него самого у меня не было причин сердиться. И это лучшее объяснение происходящему.

Его взгляд остановился на мне довольно ошарашенно. Затем Мишель, проскользнув в дверь, плотно прикрыл ее за собой. Растерянно кашлянул, и то отводя взгляд, то тревожно меня им окидывая, приблизился.

— П-простите… — пробормотал он, намеренно стараясь говорить как можно тише. — Но как вы себя чувствуете, ваша милость? Т-там — господин П-пуаре… Он к вам…

Я изумленно посмотрел на Мишеля. «С каких пор ты заикаешься, дружище?» И тут же сам себе ответил — наверное, с тех самых, с каких моих гостей выносят из дома бездыханными.

— Ты думаешь с ним что-то не так?

— Э, нет… не знаю, не думаю, что с ним…

Про отца Франциска тоже никто ничего плохого не думал. Я выдвинул ящик стола. Сверху на бумагах лежал заряженный пистолет, положенный туда совсем недавно. А прямо на столе, как обычно, всегда можно было отыскать парочку стилетов. Правда, один из них протыкал пачку исписанных листков бумаги, а другой покоился в футляре. Тот самый. Вчерашний.

Еще один вздох, для проверки. Все неплохо. Если не накатит очередной приступ, врасплох меня не застать.

— Ну что ж — впусти его.

— Я… — Мишель снова начал заикаться, даже толком ничего не сказав.

— В чем дело, Мишель? Ты ведь на самом деле не боишься меня?..

Возможно, вчера мы все же напугали его до полусмерти. Мишель посмотрел на меня с протестующим отчаянием, и наконец заговорил открыто:

— Нет, сударь, не вас! За вас. У него такой вид, будто… будто… Он пришел за вами. И он приехал в карете!..

— О, вот как…

— Думаю, мы можем не впустить его. Ведь вы же больны.

И я не узнаю сразу, зачем он приходил? Вернее, приезжал? Или дело сразу же дойдет до драки?

— Ладно, Мишель, впускай, каков бы ни был. Я разберусь.

— Вы правда… Я не знаю…

— Давай, Мишель. Все хорошо.

Мишель помотал головой, и все еще отчаянно беспокоясь, вышел из комнаты. Через минуту я услышал тяжелые шаги, и дверь широко распахнулась.

Пуаре, с трагической серьезностью и в позолоченной кирасе, вошел, едва не печатая шаг. На бледном, явно не выспавшемся, лице застыло выражение строгой отрешенной скорби.

Я пристально посмотрел на него и, не пошевельнувшись — если понадобится пистолет, его лучше будет схватить внезапно, беспечно улыбнулся:

— Приветствую, Теодор!

Пуаре в ответ резко, почти официально наклонил голову. Брови сдвинуты к переносице, на лбу залегли складки — он всем своим видом пытался выразить, как ему жаль. Осталось выяснить, чего именно.

— Что-то стряслось? — Я продолжал ободряюще улыбаться.

— Тебя желает видеть король, — мрачно ответствовал Теодор. — Как можно скорее.

— Король Карл? — уточнил я, выдержав короткую паузу.

Серьезность Пуаре наконец подернулась удивлением.

— Разумеется!.. — Стало быть, такое лицо у него не потому, что король скоропостижно скончался.

— Никто не умер? Тогда что у тебя с лицом? — спросил я напрямик. — Это арест?

По лицу Пуаре тенью прошла мучительная судорога:

— Не знаю! — ответил он хрипло. Поистине историческая фраза!

— Покушение? — предположил я весело.

Он лишь с еще более горестным видом развел руками и пожал плечами. Он не был ни в чем уверен и подозревал худшее. А может быть, все-таки, скрывал правду?

— Так может, еще обойдется. Зачем ты пугаешь слуг?

Пуаре вздохнул и посмотрел на меня неуверенно и оценивающе.

— А может, ты еще не в состоянии? — он слегка, намекающе, подмигнул. — Ну правда?..

Как интересно… Прямо до чертиков.

— Теодор, что ты подозреваешь? Честное слово, я никому не скажу!

— Не знаю! — упрямо и даже раздраженно повторил Теодор.

— И тем не менее, считаешь, что у меня есть выбор?

— Ну… да… — он удивленно оглядел меня, пытаясь сообразить, в каком я состоянии на самом деле, и снова озадаченно нахмурился. Должно быть, вид у меня был не по срокам цветущий.

— То есть, ты бы просто вернулся и сказал, что я при смерти или что-то в этом роде?

Теодор, как-то воровато оглядевшись, кивнул.

— Интересно, — сказал я вслух.

— А мне, честно говоря, нет, — сумрачно буркнул Пуаре.

— У тебя есть какие-то основания полагать, что все обернется скверно?

— У короля есть причины тебя не любить, — напомнил он. — Кому нравится признавать свои ошибки? А у тебя есть причины ему не доверять. И сейчас, когда ты не здоров, кто знает, какую шутку он вздумает выкинуть, и чем это для тебя может кончиться.