Ветвящееся время. История, которой не было

Вторая – прежде всего ее представляют князья и высшее боярство, отстаивает автономию местной и высшей знати, ее известную самостоятельность и право голоса в государственных делах, не покушаясь, впрочем, на основные прерогативы монархов.

Иногда – особенно на ранних этапах истории, противоборство это выливалось бы в вооруженное противостояние, но в основном оно проходит мирно, переходя в сферу конфликтов между группами знати и интриг.

Верховная власть активно пользуется наличием противоборствующих сил и группировок в обществе и правящем классе, лавирует, опираясь то на одних, то на других, медленно и последовательно укрепляя автократию, но вместе с тем не сумев довести дело до «стопроцентного» самодержавия. Ведь даже сугубые приверженцы централизации при этом желают, чтобы в обмен на поддержку корона прислушивалась бы к их мнению.

Было бы ограничение монархии сформулировано в законе, или же стало в большей степени, традицией, пусть и незыблемой? Была бы принята единая конституция, или то была бы какая-то совокупность принятых в разное время законов – по английскому образцу? Стала бы высшим законодательным и представительным органом преобразованная княжеская Рада, или то был бы, скажем, Земской Собор?

Вопросы эти достаточно интересны, но обоснованного ответа дать на них нельзя.

В итоге данного процесса складывается территориально-политическая система, сходная с той, которая во Франции именовалась «старый порядок»: множество сохранившихся с удельных времен земель, со своими особенностями, обычаями, законами и вольностями, при сильной центральной власти, стоящей, однако, значительно ближе к европейскому абсолютизму, нежели к восточной деспотии.

В отечественной культуре отсутствует как ксенофобия, и неприятие всего чужеземного, долгое время господствовавшее в Московском царстве, так и слепое поклонение западной, европейской цивилизации, столь характерное для последовавшей за ним эпохи. Формируется своя, совершенно особая культура, органично впитывающая многие полезные элементы зарубежной, но в основе своей автохтонная, славянская.

Уже с начала XVI века начинает интенсивно развиваться книгопечатанье (вспомним начавшего свою деятельность примерно в то же время Франциска Скорину); возникает национальный театр. Не являются редкостью обширные библиотеки – как в домах знати, так и состоятельных горожан, где наряду с переводными сочинениями – от античных трагедий и византийского «Дигенис-акрит», до «Декамерона» и писаний современников – можно увидеть и «Слово о полку Игореве», и переизданные древние летописи.

По примеру соседней Польши в городах возникают мещанские школы, а затем и высшие учебные заведения – славяно-греко-латинские академии.

В европейской политике Литовско-Русское государство придерживается, в основном, изоляционистского курса. Ведь нельзя забывать, что то активная роль, которую играла Российская Империя в «европейском концерте», XVIII -начала XIX веков, в значительной мере объяснялась своего рода комплексом неполноценности, который русские монархи испытывали в отношении своих западных коллег.

Ничем иным, во всяком случае, нельзя объяснить участие России, например, в Семилетней войне, совершенно ей не нужной и ведшейся во имя интересов Франции.

И одновременно, европейцы – разумеется при всех оговорках, и при том, что откровенно опасаются могучей восточной державы, все таки признают Литовско-Русское государство равным себе, числят его страной, как бы там ни было, цивилизованной. «Европейской» условно говоря.

Говоря о международном положении Русско-Литовского государства, нельзя не остановиться на отношениях с ближайшим западным соседом – Польшей.

С одной стороны, по всей видимости были бы неизбежны войны с Краковом, и прежде из за галицких земель, еще в середине XIV века перешедших под ее власть.

С другой же – именно Польша являлась бы посредником в социальном, культурном и экономическом обмене между Литвой и Западом.

При этом Русско-Литовское государство вовсе не заинтересовано в разделах и завоевании Польши – ни само, ни тем более, чтобы это сделал кто-то другой.

Поэтому Литва активно поддерживает польское государство в ее борьбе со шведами, австрийцами, немцами.

Многие представители верхов и образованного сословия обучаются именно в польских университетах.

Подведем некий итог – какие последствия все вышеизложенное могло бы иметь для исторической судьбы восточных славян?

Прежде всего, не произошло разделения древнерусской нации на три народа – русский, украинский и белорусский.

На всем пространстве от Тиссы до Охотского моря и Чукотки, а при удачном развитии событий – до Аляски и даже Калифорнии проживает единый народ, называющий себя русскими, или скорее, русинами. (10,82)

Хотя весьма вероятно, что за границей их всех скопом, как впрочем и татар, башкир, якутов, кавказские народы и прочих подданных виленской короны, именуют литовцами.

Разумеется, между жителем Волыни и, скажем, Рязани существуют заметные различия в языке, одежде, обычаях. Но несмотря на это, все они ощущают себя единым русским народом, происходящим от единого корня и имеющим общую историю. Духовным центром притяжения для них бы служил в большей степени Киев, нежели Вильно-Вильнюс, и положение этих двух столиц в чем-то напоминало бы то, которое в нашей истории занимали Москва и Петербург.

В итоге, к ХXI веку мы имели бы на месте нынешней России государство весьма мало похожее на нее, с совершено иной историей, не говоря уже, что его территория была бы при любом развитии событий заметно больше. Существенно отличался бы и народный менталитет – наверняка ее жители менее раболепно относились бы к власти, одновременно больше надеясь на себя и куда лучше умея отстаивать свои интересы, если власть на них покушалась. Даже язык, на котором они говорили, был бы куда ближе к белорусскому, нежели к современному русскому.(10,490)

Лучше это было бы или хуже? История вообще, как правило, не знает таких понятий.

Победоносная Армада

Эпохой, оказавшей определяющее воздействие на все дальнейшее развитие Западной Европы, а в конечном итоге, и остального мира, была вторая половина XVI века, время борьбы за господство над морями, или, по выражению видного отечественного историка мореплавания С. Снисаренко, талласократию, между Нидерландами и Англией с одной стороны, и Испанией с другой. Говоря современным языком это борьба была ни чем иным, как противостоянием двух если и не противоположных, то значительно друг от друга отличавшихся социальных систем, помноженной на идеологическую (в данном случае религиозную) рознь.

Численность населения одних только европейских владений Испании превышала население Англии и Франции вместе взятых, не говоря уже о том, что это были едва ли не самые развитые в экономическом отношении регионы – Нидерланды и Италия. Из заокеанских владений, как тогда казалось, неиссякаемым потоком текут золото и серебро, по некоторым данным составлявшие до четырех пятых мировой добычи.(58,54)

После завоевания Португалии испанская корона становится обладателем ее владений в Гвинее и Бразилии, Индии и, что гораздо важнее, – фактическим монополистом в торговле с Африкой и Индией.